книжный портал
  к н и ж н ы й   п о р т а л
ЖАНРЫ
КНИГИ ПО ГОДАМ
КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЯМ
правообладателям
Запретное знание

Стивен Дональдсон

Запретное знание

Колину Бэкеру, который сделал мне много добра, но как много – неизвестно никому.

АНГУС

Милош Тавернье вздохнул, провел рукой ото лба назад по обожженной коже головы, словно бы для того, чтобы убедиться, что оставшиеся волосы все еще на месте, и закурил новый ник. Затем снова глянул на распечатку информационного файла на столе и попытался представить, что произойдет в самом скором времени – люди, от которых он получал деньги, отвернутся от него.

На его ответственности был предстоящий допрос Ангуса Фермопила.

Само по себе это было неприятно.

Одним это доставляло удовольствие, у других – вызывало ярость.

Следствие по делу Ангуса было вполне банальным. Служба безопасности Станции обнаружила, что продукты – украдены. Они были обнаружены на борту судна Ангуса, «Смертельная красотка», без особых сложностей. Не считая нескольких сомнительных, вызывающих беспокойство провалов в инфоядре судна, информация, полученная с его помощью, свидетельствовала против него – правда, подтверждая лишь мелкие преступления. Он отказался от защиты, вероятно, осознавая, что это – бессмысленно. Все было правильно и четко; Ангус Фермопил был виновен в том, что совершил.

С другой стороны, несмотря на провокационные слухи о шизо-имплантате, насилии, убийстве и уничтоженнии крейсера ПОДК «Повелитель звезд», не было найдено ни одного доказательства преступления более серьезного, чем хищение продуктов со станции. Он был приговорен к пожизненному заключению в тюрьме Станции; но закон не мог позволить физически уничтожить его.

Дело практически закрыто.

Но служба безопасности Станции была против того, чтобы все закончилось так просто.

Милош Тавернье был в смятении. Ему приходилось иметь дело со слишком многими противоречиями.

Дознание входило в его, заместителя начальника службы безопасности Станции, обязанности. Да, нынешние обвинения против Ангуса Фермопила были полностью доказаны. Правда и то, что никакие другие обвинения не подтверждались. Но служба безопасности давно знала Ангуса. То, что он пират, подтверждалось если не твердыми доказательствами, так внутренней убежденностью; его делишки с нелегалами всех мастей от торговцев наркотиками и психотиками до контрабанды руды во всех видах не подвергалась сомнению, хотя и доказать ее было нельзя. Его команда имела неприятную тенденцию исчезать. Вдобавок, необъяснимая цепь обстоятельств, приведшая его на Станцию в сопровождении полицейского ОДК, который должен был погибнуть на борту «Повелителя звезд», была невероятно любопытной, не говоря уже о том, что удивительно тревожной.

Учитывая то, как развивались события, Тавернье просто не мог подвергать сомнению целесообразность дальнейших допросов Ангуса Фермопила до тех, пор пока тот не расколется или не умрет.

Тем не менее, заместитель начальника был готов любым способом избавиться от этой работенки. По ряду причин.

Будучи чистюлей, он находил Ангуса отталкивающим. Все знали, что привычка курить ник была единственным недостатком Милоша. Даже люди, которые относились к нему с неприязнью, не могли не признавать, что он был чистюлей, обладал усидчивостью и скрупулезностью во всех своих делах. Но ни один нормальный наблюдатель не смог бы сказать чего-нибудь подобного об Ангусе.

Больше всего Ангус походил на жабу, раздувшуюся от злобы. Его привычки и пренебрежение к элементарной гигиене были отталкивающими; он принимал душ лишь когда охранники загоняли его в санблок, надевал чистый тюремный скафандр лишь под угрозой глушилки. А если вспомнить о его потливости, то можно понять, почему от него воняло, как от свиньи. Кожа его была землистого цвета. От одной мысли о нем Милош чувствовал легкое подташнивание; одно лишь его присутствие вызывало неприятные спазмы в желудке.

Вдобавок, глаза его светились желтым светом хитрости, вызывавшим у Милоша неприятное чувство обнаженности, словно допрашивали его самого.

Ангус был хитрым и ловким; таким же неуловимым, как Хаос. Работать с подобными людьми просто опасно. Они способны лгать так, чтобы своей ложью подтверждать иллюзии дознавателя. Из задаваемых им вопросов выуживают максимум информации, гораздо больше, чем дают взамен – как в случае с Ангусом – и используют эту информацию, чтобы довести свою ложь до совершенства; работая на уничтожение проводящего дознание, даже когда не за что было зацепиться и над ними самими трудились эксперты, чтобы склонить к сотрудничеству. Но когда они полностью ослабевали, то становились невероятно злобными.

Ангус заставлял заместителя начальника чувствовать, что допрашивают именно его, что пытаются раскрыть именно его, Милоша, тайны; именно его подвергают допросам с пристрастием.

Словно этого всего было недостаточно, Милошу каждый день приходилось преодолевать в себе неприятное чувство, что само следствие является потенциально взрывоопасным. Ангус Фермопил был рудничным пиратом. Следовательно, у него были покупатели. Он приобрел свое судно, «Смертельную красотку», за счет нелегальных, хотя и недоказанных источников доходов; он использовал ее в нелегальных целях. Таким образом, он имел доступ к гаваням контрабандистов. Некоторые из используемых им технологий попахивали технологией пришельцев и его записи были слишком чистыми, хотя все они хранились в инфоядре. Все эти обстоятельства, все заключения подталкивали мысль в единственном направлении.

В направлении запретного космоса.

Ангус Фермопил занимался делами, которые прямо или косвенно могли нарушить баланс власти, установившийся в обширной империи Объединенных Добывающих Компаний. Эти тайны могли нанести удар по безопасности всех Станций; может быть, даже угрожать безопасности Земли.

Милош Тавернье не был уверен, что хочет вытащить эти тайны на свет божий. Честно говоря, по мере прошествия времени он все больше и больше убеждался, что для него будет лучше, если тайны останутся тайнами. Молчание Ангуса приводило людей, на которых работал Милош, в ярость; но если тайны будут открыты, это вызовет ярость других. И люди, недовольные молчанием Ангуса, были значительно менее опасны.

С другой стороны, каждое мгновение, проведенное им с Ангусом Фермопилом, фиксировалось. Допросы регулярно просматривались на Станции. Копии записей регулярно отправлялись в ПОДК. Заместитель начальника службы безопасности Станции не мог относиться к своей работе спустя рукава и надеяться, что все сойдет ему с рук.

Неудивительно, что ему не удавалось бросить курить ник. Эта его привычка у других вызывала отвращение к нему – но сам он не мог бросить. Иногда ему казалось, что это единственное, что помогает его нервам пережить стресс.

К счастью, Ангус Фермопил отказывался сотрудничать со следствием.

Он встречал все вопросы молча, с нескрываемой враждебностью. Глушилки мучили его так, что он едва не выблевывал кишки, и вся камера воняла его желчью; но он продолжал молчать. Его непрерывно повергали пыткам голодом, жаждой и сенсорным подавлением. Единственный раз выдержка изменили ему и он сломался, когда Милош информировал его, что «Смертельную красотку» разобрали на металлолом и запасные части. Но он лишь завыл, словно дикий зверь, и постарался разгромить комнату для допросов; но ничего не сказал.

По мнению Милоша, было ошибкой сообщать Ангусу о судьбе «Смертельной красотки». Он открыто заявил об этом своему начальству – после многочисленных попыток вдолбить эту мысль в их головы окольными путями. Это лишь вызовет негативную реакцию Ангуса. Но они настояли на своем. Им казалось, что это единственный путь. Все произошло так, как и ожидал Милош, так что он мог гордиться своей маленькой победой.

С другой стороны, большая часть допросов была невыносимой.

Как вы встретились с Морн Хайланд?

Нет ответа.

Чем вы занимались вместе?

Нет ответа.

Почему полицейский ОДК согласилась быть членом команды такого мерзавца-нелегала, как вы?

Нет ответа.

Что вы с ней сделали?

Взгляд Ангуса не дрогнул.

Каким образом вам удалось захватить эти продукты? Как вам удалось проникнуть в склады? Компьютеры Безопасности не были отключены. С охранниками ничего не случилось. Нет ни единого следа того, что вы прорезали себе путь внутрь. Вентиляционные отверстия недостаточно велики для такого рода ящиков. Как вам это удалось?

Нет ответа.

Как погиб «Повелитель звезд»?

Нет ответа.

Она заявила, что не верит службе безопасности Станции. Она заявила, что «Повелитель звезд» погиб в результате диверсии – она заявила, что все было подстроено здесь. Почему она доверяла вам, а не нам?

Нет ответа.

Почему вы оказались там? Как получилось, что вы оказались поблизости, когда двигатель «Повелителя звезд» был уничтожен?

Нет ответа.

– Вы сказали, – Милош посмотрел в распечатку, – что оказались достаточно близко и заметили взрыв на скане. Вы хотели сказать, что знали, что произойдет несчастье, и хотели помочь. Это так?

Нет ответа.

А может быть, «Повелитель звезд» гнался за вами? Может быть, он застиг вас в момент совершения очередного преступления? Разве вы потерпели аварию не тогда, когда он гнался за вами? Разве не по этой причине на «Смертельной красотке» найдены повреждения?

Нет ответа.

Посасывая ник, чтобы не начать дрожать, Милош Тавернье изучал потолок, стопки распечаток перед собой на столе; изучал покрытое грязью лицо Ангуса. Когда-то щеки Ангуса были толстыми, обвисшими, как и его живот; но это было в прошлом. Сейчас его скулы торчали, а тюремный скафандр висел на нем, как на вешалке. Наказание породило потерю веса. Тем не менее, его физическая ослабленность не ослабили его взгляда, желтого и угрожающего, неотрывно пялящегося на своего мучителя.

– Уведите его отсюда, – вздохнул Милош, обращаясь к охранникам. – И сделайте его более разговорчивым. Еще разок.

Дерьмо, подумал заместитель начальника, оставшись один. Он не любил грязных выражений; «дерьмо» было самым энергичным выражением в его запасе ругательств.

Ты дерьмо. Я дерьмо. Он дерьмо. Мы все одно большое дерьмо.

Кому предположительно я должен быть предан теперь?

Он вернулся в свой кабинет и составил обычный рапорт, принялся заниматься ежедневными обязанностями. После этого спустился на лифте в Коммуникационный центр и использовал закрытые каналы службы безопасности, чтобы передать несколько закрытых своим частным кодом узконаправленных лучевых сообщений, ни одно из которых не было зарегистрировано. Для того, чтобы полностью успокоиться, он присовокупил информационный запрос, который, после получения ответа, сообщит ему о состоянии его банковского счета в «Козероге Анлимитед» под альтернативным именем. Затем он продолжил допрос Ангуса Фермопила.

Что еще он мог сделать?

Единственный удобный случай сломать волю заключенного представился ему, когда Ангус попытался бежать.

Несмотря на свою непреклонность, свою явную социопатию, Ангуса потрясло сообщение Милоша о судьбе «Смертельной красотки». Когда взрыв гнева или печали миновал, он не раскололся, как ждало того начальство. Естественно, он был измучен физически, стрессом допросов с пристрастием и глушилкой; но во всяком случае перед Милошем Тавернье он вел себя все так же недружелюбно. Тем не менее, его поведение, когда он оставался один в камере, кардинально изменилось. Он начал меньше есть; он проводил часы сидя неподвижно на твердых нарах, уставившись в стену. Наблюдатели докладывали, что в его поведении появилась заторможенность, начали исчезать внешние реакции; что, когда он смотрел на стену, его глаза почти не мигали и не были сосредоточены на какой-то точке. Понятное дело, Милош скормил эту информацию пси-профильному компьютеру службы безопасности. Парадигмы программы делали предположение, что Ангус Фермопил теряет или уже потерял волю к жизни. В этом случае использование глушилки, как и применение лекарств, не рекомендовалось. Ангус мог умереть.

Милош считал, что Ангус симулирует, для того чтобы смягчить наказание. И заместитель начальника решил игнорировать рекомендации компьютера.

Это было еще одной небольшой победой. Его суждение подтвердилось, когда Ангус избил охранника и вырвался из камеры. Он добрался почти до служебной шахты, которая вела в лабиринт обширной фабрики растительности, и только там был пойман.

Дерьмо, повторял про себя снова и снова Милош. Он пользовался этим словом слишком часто, но у него не было другого способа выразить свое внутреннее отвращение. Он не хотел, чтобы следствие по делу Ангуса окончилось успешно – но теперь, по меньшей мере, у него был рычаг, который он мог использовать, и его стали бы подозревать, если бы он не воспользовался им.

Когда он отдал несколько очень противоречивых приказаний, чтобы не навредить в первую очередь себе, он позволил охранникам какое-то время вымещать на Ангусе свою злость. Затем снова приказал привести Ангуса.

В некотором смысле глушилка не является эффективным способом раздражения. Эффект от ее применения довольно силен, но он совершенно обезличен; конвульсии, порождаемые ею, происходят в основном из-за нейро-мышечной реакции на электрический шок. Но на сей раз охранники не пользовались глушилками; они использовали кулаки, ботинки и даже несколько дубинок. В результате, когда Ангус вошел в комнату для дознаний, он едва мог идти. Он шел словно человек, ребра которого были переломаны; с его лица и ушей текла кровь; он потерял несколько зубов; его левый глаз заплыл и он сейчас представлял из себя гротесковую пародию на Уордена Диоса.

Милош нашел состояние Ангуса неприятным. В то же время это испугало его, потому что увеличивало шансы на успех следствия. Тем не менее он выразил вслух свое удовлетворение, отпуская охранников.

Они с Ангусом остались одни.

Прикуривая один ник от другого, так что кондиционер не успевал справиться с обилием дыма, он оставил Ангуса сидеть и нервничать, а сам тем временем набрал на консоли компьютера серию команд. Пусть Ангус рухнет под давлением молчания. Или наоборот, пусть соберется с силами. Милошу было все равно. Ему нужно было время, чтобы решиться на риск, которому он собирался подвергнуть собственную безопасность, хотя при мысли об этом его пальцы дрожали, а низ живота тревожно сжимался.

Он готовил компьютер, чтобы провести две записи нынешнего допроса. Одна будет подлинной; вторая – фальшивкой, которая поможет ему защититься в случае непредвиденных обстоятельств.

Когда допрос закончится, он сможет использовать ту запись, которая покажется ему более безопасной. Он был заместителем начальника службы безопасности; он имел возможность уничтожить все следы второй записи на диске.

Но если его застукают на этом, тогда…

Тогда природа его преданности станет ясна для всех. Он будет уничтожен.

Он до мозга костей ненавидел Ангуса за то, что тот загнал его в такое положение.

Он не мог позволить себе колебаться. Как только приготовления были окончены, он спрятал руки под консоль и посмотрел через стол на Ангуса. Скрывая свою тревогу за маской агрессивности, он, не теряя времени перешел сразу к сути дела.

– Охранник умер. – Это была ложь, но Милош проследил, чтобы никто не сообщил Ангусу правды. – Теперь ты будешь обвинен в убийстве. Тебе придется заговорить. Я даже не буду пытаться торговаться с тобой. Ты будешь говорить и скажешь мне все, что я захочу узнать, все, о чем ты можешь подумать, и только после этого сможешь надеяться, что мы посчитаем сказанное тобой достаточно ценным и отложим приговор.

Ангус не ответил. Какое-то время он не смотрел на своего следователя. Его голова была наклонена вниз; она казалось висела на шее, словно его спина была сломана.

– Ты меня понял? – спросил Милош. – У тебя осталась еще хоть капля мозгов, чтобы понять, что я говорю? Ты должен умереть, если не дашь мне того, что я хочу. Мы привяжем тебя и воткнем шприц в вену. После этого ты станешь покойником и не почувствуешь, что произойдет дальше, и никогда не будешь беспокоиться о том, что происходит с тобой.

Последняя фраза была ошибкой; Милош почувствовал это, едва сказав ее. На мгновение плечи Ангуса дрогнули. Он должен был разрыдаться – любой заключенный с каплей человеческих чувств на его месте разрыдался бы – но не Ангус. Как только Фермопил поднял голову, Милош увидел, что тот пытается улыбнуться.

– Беспокоиться, что происходит со мной? – голос Ангуса был таким же, как и его лицо, полным крови и избитым. – Ты, бляденыш…

К несчастью, слово «бляденыш» было тем самым, которое больше всего не нравилось Милошу. Не в силах остановиться, он покраснел. Он попытался скрыть свою реакцию, но понял, что Ангус заметил ее. Он не смог сдержать дрожи в руках.

Лицо Ангуса было изуродовано настолько, что синяки и ссадины придавали ему вид маньяка. Уставившись на Милоша, он сказал:

– Хорошо, я буду говорить. Когда обвинение в убийстве будет официально предъявлено мне в суде, я заговорю. И расскажу все.

Милош уставился на Ангуса. Липким потом покрылся Ангус, но Милош чувствовал, что боится лишь он, Милош.

– Я скажу им, – продолжал Ангус, – что в службе безопасности угнездился предатель. – Он выговаривал слова, словно мог предъявить доказательства в любой момент. – Я даже сообщу, кто это. Я объясню, откуда я это знаю. Я скажу, как проверить, что я говорю правду. Как только мне предъявят официальное обвинение.

Внутренне сжавшись, Милош спросил:

– И кто же это?

Взгляд Ангуса не дрогнул.

– Когда мне будет предъявлено официальное обвинение.

Милош предпринял отчаянную попытку уменьшить опасность.

– Ты блефуешь.

– Это ты блефуешь, – отозвался Ангус. – Ты не собираешься предъявлять официального обвинения. Ты даже не хочешь на самом деле выяснить, что я знаю. И никогда не хотел. – И затем с удовлетворением на лице закончил: – Бляденыш.

Милош прикусил горящий ник. Будучи брезгливым, он не хотел физически причинять боль допрашиваемому. Он не хотел, чтобы ощущение боли и пота Ангуса осталось на его руках. Вместо этого он надал клавишу, призывающую охранников. Когда они прибыли, он приказал увести Ангуса. И затем внезапно замер.

Когда он стер настоящую запись в компьютере и заменил ее фальшивкой, дрожь в пальцах исчезла. После этого он затушил окурок ника, думая: «Грязная привычка. Нужно бросать». Вспомнив, что давал похожие обещания множество раз, он добавил. – Я серьезно. Честное слово.

В то же самое время, словно часть его разума внезапно отделилась от остального мозга непроницаемой перегородкой, как компьютерный файл, к которому нельзя получить доступ без секретной команды, он думал: «Дерьмо. Дерьмодерьмо. Дерьмодерьмодерьмо».

Он выглядел вполне нормальным и все таким же педантичным, когда снова отправился в коммуникационный центр передать два или три узконаправленных сообщения, которые не были зарегистрированы, их невозможно было проследить и невозможно было раскодировать, даже если вдруг они окажутся перехвачены. Потом он вернулся в свой кабинет и продолжил работу.

Запись допроса Ангуса не привлекла ничьего внимания и не вызвала никаких подозрений.

Ангус продолжал сверкать желтыми глазами и молчать.

На Станции ничего не изменилось.

Милош Тавернье мог чувствовать себя в безопасности.

Тем не менее, когда пришел приказ заморозить Ангуса Фермопила, Милош позволил себе вздохнуть, скрытно от всех и злобно-облегченно.

Глава 1

Морн Хайланд не открывала рта с того момента, как Ник Саккорсо схватил ее за руку и поволок сквозь хаос в Маллорисе; до того времени, как он и его люди привели ее в доки, где его фрегат «Каприз капитана» ждал на пристани. Его хватка была крепкой, настолько крепкой, что ее предплечье онемело, а пальцы покалывало, и сам путь больше походил на бегство; полный отвращения, почти отчаянный. Она, собрав всю свою смелость, бежала от Ангуса, хотя Ник никогда не двигался быстрее чем непрошибаемая стена. Тем не менее, она сжимала в кармане своего скафандра шизо-имплантат, стараясь замаскировать тот факт, что она что-то скрывает там, и позволяла Нику вести ее.

Проходы и коридоры были, на удивление, пусты. Служба безопасности очистила их на тот случай, если арест Ангуса будет сопровождаться стрельбой. Стук ботинок команды Ника порождал эхо; плотная масса мужчин и женщин, прикрывающих Морн от возможного противодействия со стороны Станции двигалась так, словно их преследовал звук грома, металлический и зловещий; словно Ангус и толпа в Маллорисе преследовали их. Ее сердце колотилось о легкие, давя на них. Если сейчас кто-нибудь остановит ее, у нее не будет никакой защиты от обвинения, за которым последует смертный приговор. Но она заставляла себя смотреть прямо перед собой, не открывала рта и лишь сжимала руки в карманах, позволяя людям Ника заботиться о ней.

Наконец они достигли доков. За неразберихой помостов и кабелей между порталами стояло судно Ника. Она оступилась и не попала ногой на силовую линию. Воспользоваться руками, чтобы поддержать себя, она тоже не могла; но Ник подхватил ее, заставляя двигаться дальше. Здесь опасность, что их остановят, была наиболее велика. Служба безопасности Станции была везде, охраняя доки вместе с грузовыми инспекторами, ремонтниками двигателей, стивидорами и грузчиками. Если договор Ника со службой безопасности будет расторгнут…

Но никто даже не пошевелился, чтобы остановить ее, да и команда защищала ее. Дверь Станции была открыта; «Каприз капитана» оставался закрытым, пока кто-то из команды не открыл люк.

Ник провел Морн внутрь, едва не вталкивая ее через шлюз силой своей хватки.

После обширного пространства доков ей показалось, что она попала в маленькое сжатое пространство – словно была загнана в угол. Свет фрегата казался тусклым и туманным в сравнении с лампами снаружи. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы избавиться от Ангуса; на что оказалась обречена, когда ей вживили шизо-имплантат. Но сейчас, едва взглянув, куда она бежала, на запутанные коридоры незнакомого корабля, она едва не заартачилась.

«Каприз капитана» был ловушкой; она поняла это. На мгновение воспоминание о том, что она пережила на борту другого корабля, другого корабля, где у нее практически не оставалось надежд и наверняка нельзя было ждать никакой помощи, подступило так сильно, что вызвало спазм в мускулах, парализуя ее словно кома.

Все люди Ника оказались на борту; и у нее не осталось времени для паралича. Шлюз закрылся. Ник Саккорсо обхватил ее за плечи; словно собирался обнять ее. Именно для этого он спас ее – чтобы обладать ею. Первый кризис новой жизни навалился на нее, когда она была так переполнена тревогой, что захотела ударить его, заставить убрать свои лапы.

Тем не менее, ее разум остановил его, когда она сказала:

– Никаких тяжелых m.

Морально, гораздо больше чем физически, Морн Хайланд была измучена до мозга костей. В данных обстоятельствах лучше всего было бы сказать о ней, что она наполовину обезумела от насилия и прыжковой болезни, от ужаса, порожденного манипуляциями Ангуса с ее шизо-имплантатом. В течение недель, проведенных с ним, она проделывала и испытывала такое, что переполняло бы ее сны бесконечной чередой кошмаров, если бы у нее оставались силы видеть сны. И несмотря ни на что, она спасла ему жизнь. Судя по всему, она была покорена своей отчаянной слабостью, такой, которая заставляет жертв террористов влюбляться в них.

Но выводы были преждевременны. Она не была влюблена; она совершила сделку. Цена заключалась в том, что она оказалась здесь, на борту судна Ника, отданная на его милость и немилость. Компенсацией было то, что управление ее шизо-имплантатом находился в ее кармане.

Спасение Ангуса, вероятно, было единственное хладнокровно выполненное безумное деяние за ее относительно небольшую жизнь.

Но если она потеряет разум, то будет оставаться наполовину безумной. Никто совершенно безумный не смог бы пройти сквозь все это и осмелиться возражать Нику Саккорсо.

– Пожалуйста. Никакого тяжелого m. Во всяком случае, без предупреждения.

Может быть, она и была загнана в угол, но не сдавалась.

Ее игра удалась. Он остановился и странно посмотрел на нее. Она видела, что он в чем-то подозревает ее. Он хотел ее. Но кроме того, он хотел знать, что происходит. И ему нужно было поскорее убраться с кораблем со Станции.

– В чем дело? – резко спросил он. – Ты больна или что?

– Я слишком слаба. Он… – Она заставила себя пожать плечами, чтобы не упоминать имени Ангуса. – Мне нужно время для отдыха.

Затем она заставила себя изгнать все мысли из разума, как частенько проделывала с Ангусом, чтобы отвращение к любому физическому контакту с мужчинами не позволило ей проделать нечто дурацкое – к примеру, пнуть Ника в пах, пока он обнимает ее.

Он привык к женщинам, которые падают замертво от восторга, едва он прикасается к ним. Он не был бы доволен, узнав правду о том, что она чувствует по отношению к нему.

Он не был бы доволен, узнав всю правду о том, почему она боится сильного m.

Дело заключалось в том, что именно прыжковая болезнь делала ее действительно безнадежно безумной. Именно это породило уничтожение «Повелителя звезд», попытку полного уничтожения, несмотря на то, что капитаном «Повелителя звезд» был ее отец, а большая часть команды – ее семьей; несмотря на то, что «Повелитель звезд» был крейсером ПОДК, наблюдавшим резню, учиненную Ангусом Фермопилом в лагере старателей.

Щелебоязнь являлась достаточным оправданием для того, чтобы Ангус поместил в ее мозг шизо-имплантат – с пультом управления, который в настоящий момент был в ее руках. И этот пульт управления был ее единственной тайной; ее единственной защитой, после того как она поднялась на борт «Каприза капитана». Она была готова убить всякого, кто попытается отобрать у нее эту коробочку.

Для того чтобы развеять его подозрения, она была готова сообщить Нику о «Повелителе звезд» все, что он хотел бы знать, хотя весь корабль был совершенно засекречен, а Морн была полицейским. В качестве последней соломинки она могла рассказать ему, каким образом погиб «Повелитель звезд».

Но она никогда не расскажет ему, что Ангус вживил ей шизо-имплантат – а затем отдал ей пульт управления.

Никогда.

Она была полицейским; в этом заключалась основная проблема. Она была полицейским, и «недозволенное использование» шизо-имплантата было само по себе худшим из преступлений, которое она могла совершить, короче – предательством. Тот факт, что она помогала Ангусу Фермопилу прятать управление ее шизо-имплантатом, лишь усугублял ее преступление. Она посвятила свою жизнь битве с такими, как он и Ник Саккорсо, сражению со злом вроде пиратства и недозволенного использования шизо-имплантатов.

Но она знала, что может сделать с ней пульт управления. Ангус обучил ее, довольно жестоко, но все же выучил. Это важнее, чем ее присяга полицейского ОДК, более ценное, чем ее честь. Она не могла прекратить пользоваться им.

И предпочитая не открывать свою тайну, она сделала все, что было в ее силах, чтобы не реагировать, когда Ник поцеловал ее.

К счастью, уловка сработала. Ему нужно было заниматься более насущными проблемами. И к тому же сама мысль, что Ангус довел ее до края отчаяния и боли, была вполне допустимой. Ник внезапно отпустил ее и резко повернулся.

Через ее плечо он сказал второму пилоту:

– Покажи ей каюту. Накорми. Кат, если будет нужно. Одному богу известно, что вытворял с ней этот сукин сын.

И когда он поспешил вперед, Морн успела расслышать его последние слова:

– Мы стартуем. Сейчас же. – В его голосе звучала страсть, шрамы под глазами светились багрянцем. – Безопасность не станет приветствовать то, что мы крутимся поблизости. Таково условие сделки.

Морн знала, что означает эта страсть. Но у нее оставалось слишком мало времени, чтобы подготовиться к неизбежному.

Второй пилот Ника, женщина по имени Микка Васацк, тоже торопилась. Может быть, ей хотелось побыстрее оказаться на мостике. А может быть, она догадывалась, что смещена, и ей это не нравилось. Но какова бы ни была причина, она торопилась.

Это вполне устраивало Морн.

Мягкая пневматика спустила их «вниз», который станет «верхом» как только «Каприз капитана» выйдет из доков и включит свое внутреннее m-веретено – на палубу жилых помещений, расположенную вокруг трюмов корабля, двигателей, хранилищ информации, сканирующих и оружейных устройств. «Каприз капитана» был шикарным по всем стандартам, и в нем было несколько кают для пассажиров. Микка Васацк довела Морн до ближайшей, провела ее внутрь, показала, как кодировать замок и как пользоваться интеркомом. Затем второй пилот не слишком вежливо спросила:

– Тебе что-то нужно?

Морн нуждалась в таком количестве всего, что от желания почувствовала слабость. Она с усилием ответила:

– Со мной все в порядке. Мне нужен только сон. И – безопасность.

У Микки были привлекательные бедра. Они двигались так словно она знала как пользоваться ими многими способами. То, как она покачивала ими сейчас, позволяло предположить об угрозе.

– На это не рассчитывай, – сардонически хмыкнула она. – Никто из нас не может чувствовать себя в безопасности, пока ты здесь, на борту.

Лучше будь осторожна. Предчувствие Ника гораздо сильнее, чем ты думаешь.

Не дожидаясь ответной реплики, она вышла. Дверь автоматически захлопнулась за ней.

Морн была готова разрыдаться. Она чувствовала себя, словно скомканная куча грязного белья, брошенная в угол. Но у нее не оставалось времени для трусости и слез. Само ее выживание было под вопросом. Если она не найдет возможности защитить себя сейчас, другой возможности у нее не будет.

Сначала она набрала код на клавиатуре двери, не потому, что хотела, чтобы никто не вошел к ней – корабельный компьютер мог отменить ее приказы по первому желанию Ника – а для того, чтобы сдержать их; она будет предупреждена, если кто-то попытается войти.

Затем она достала пульт управления своим шизо-имплантатом.

Маленькая черная коробочка была ее проклятием. Она свидетельствовала, во что обошелся ей Ангус, насколько глубоко он повредил ее. Ее уничтожение было настолько полным, что она готова была отвернуться от своего отца, ПОДК и всех своих идеалов – отвернуться от возможности спасения с помощью службы безопасности Станции, которая предоставила бы ей всю возможную помощь и спокойствие, какие только могла предоставить ПОДК, точно так же, как и уничтожить Ангуса – за то, что он контролировал ее с помощью шизо-имплантата.

Но она знала, что управление шизо-имплантатом – ее последняя надежда. Правда заключалась в том, что было неважно, куда она отправилась бы; на борт «Каприза капитана» вел самый очевидный путь. С помощью шизо-имплантата Ангус Фермопил сделал ее еще более ничтожной, чем она могла выдержать. Он обучил ее тому, что ее физическое и моральное существование презренны; что ее можно использовать или насмехаться над ней, и изменить, если она не могла удовлетворить его; отвратительные вещи, которые было просто невозможно уважать и ценить. По той же самой логике, шизо-имплантат был единственным средством, благодаря которому она могла стать чем-то большим, чем есть на самом деле. Это было ее единственной возможностью преодолеть свое ничтожество, преодолеть ограниченность ресурсов. Это было ее силой – а она была бессильной слишком долгое время. Без него она никогда не сможет оправиться от причиненного ей вреда. Она ничего не могла бы противопоставить урокам, преподанным ей Ангусом.

Таким образом она зависела от пульта управления и таким образом могла избежать любой помощи извне. Станция и ПОДК могли бы сделать все, что было бы в их силах; но они отобрали бы у нее управление шизо-имплантатом. В результате, они бы оставили ее на растерзание собственной неполноценности.

Когда-то она сказала Ангусу: «Отдай мне пульт. Мне он необходим, чтобы излечиться». Но тогда он отказал, а сейчас она желала гораздо большего.

Но в этот момент ее желания были более срочными.

Если Ник узнает – или предположит – что в нее вживлен шизо-имплантат, как долго ей удастся сохранить в тайне пульт управления? Больше чем в чем-либо другом она нуждалась в энергии. Энергии, которая позволила бы отодвинуть ее страх; энергии, позволяющей ей встретиться с ним лицом к лицу. Энергии, чтобы противостоять ему.

Шизо-имплантат мог дать ей это. Он мог подавить усталость ее мозга. К несчастью, она знала только, что мог совершить шизо-имплантат; но не знала, как пользоваться этим. Естественно, она могла прочитать надписи над регуляторами; но она не знала, как настраивать их, как комбинировать их, чтобы получать специальные эффекты. Она могла заставить свой имплантат выполнять лишь самые примитивные команды.

Это следовало изменить. Она будет удивительно беспомощна до тех пор пока в совершенстве не овладеет управлением, не научится управлять собой; до тех пор пока не научится управлять своими нервами и рефлексами, как управлял ими Ангус Фермопил.

Для того, чтобы овладеть всем этим, ей необходимо время. Много времени.

Но сейчас она может рассчитывать в лучшем случае лишь на несколько часов.

Никто из нас не чувствует себя в безопасности, пока ты на борту. Она проигнорировала эту реплику. Лучше будь осторожна. Предчувствия Ника гораздо более сильны, чем тебе кажется. Она отбросила все кроме самой насущной проблемы. В ее каюте был отдельный санблок и гардероб – в гардеробе она обнаружила необходимое количество туалетных принадлежностей и личных вещей; даже небольшой набор для починки порванных скафандров. Она достала ножницы и вскрыла ими пульт управления шизо-имплантатом. Затем, используя иглу из набора, она процарапала линию на блоке в цепи управления – том участке, который делал ее беспомощной, нарушая связь между мозгом и телом. Ангус часто использовал это; это позволяло ему делать все, что заблагорассудится, с ее плотью, в то время как разум мог только наблюдать, мучаясь.

Она всеми силами старалась предотвратить возможность просто отключить ее. Ее знаний по электронике, полученных в Академии, хватило.

Пока Морн проделывала эту операцию, ее пальцы дрожали, и она в ужасе представляла, что произойдет, если она ошибется. Но она не могла позволить себе ужасаться. Она просто не могла себе позволить совершить ошибку. Ник хотел ее. Но его «желание» было похоже на желание Ангуса; оно означало жестокость и насилие. Ник обладает лучшим предчувствием, чем тебе кажется. Справившись с дрожью, Морн закрыла пульт управления. Со всей возможной тщательностью она спрятала доказательства того, что совершила – ножницы и иглу – в санблок. Затем села на кровать, прислонившись спиной к переборке, достала пульт и прикоснулась к одному из регуляторов.

Мгновенно ее охватила чудесная вялость. Тело, казалось, утонуло в отдыхе, словно в вены Морн был введен кат. Вялость разлилась нежной волной по конечностям, успокаивая раздраженные нервные окончания, отдаляя старые тревоги. Она медленно сползла вниз; голова ее коснулась груди.

Облегчение. Безопасность. Мир.

Она едва не заснула, когда отчаяние, которому она научилась у Ангуса, спасло ее.

Паника заставила ее выключить прибор.

Когда действительность снова залила ее мускулы и нейроны, чисто внутреннее разочарование вызвало слезы из глаз.

Но она и так знала, что жить с шизо-имплантатом не просто. Она не ожидала, что все будет так легко; она ждала, что сможет научиться управлять собой.

У нее сложилось ощущение, что она требует от себя слишком многого, что ни одно человеческое существо не может быть таким, каким хочет быть; что закон, запрещающий «незаконное применение», был абсолютно правильным. Для того, чтобы заставить служить себе шизо-имплантат, она нуждалась в предвидении – в чем-то вроде хрустального шара. На пульте управления был таймер, и это могло помочь. Но, предположим, она решит отдохнуть и восстановить силы. На сколько времени она может рискнуть погрузиться в сон? Предположим, она даст приток энергии, чтобы подавить усталость в попытке преодолеть тяжелое m и не сойти с ума. Откуда ей знать, сколько энергии необходимо или как долго выдержит ее плоть? По этой причине она должна знать, какие центры ее мозга отключаются во время приступов прыжковой болезни, какие части себя нужно включить, чтобы преодолеть это состояние безумия, когда Вселенная говорит с ней, призывая ее к разрушению?

Она должна тщательно продумывать каждый свой шаг. И каждый шаг был опасным. Любая ошибка, любой недочет, любая случайность могла погубить ее.

Но проблема была глубже. Использование ее Ангусом сделало ее наполовину безумной и абсолютно усталой, даже несмотря на то, что он позволял ей отдыхать. Откуда она могла знать, что безумие и безграничная усталость не являются побочным эффектом использования шизо-имплантата? Как она могла быть уверена, что ее попытки спастись не станут ее проклятием?

Этого знать она не могла. Она была недостаточно мудрой, чтобы таким образом использовать себя.

С другой стороны, она оказалась здесь потому, что Ангус довел ее до грани безумия. И не было выхода, если она не могла воспользоваться своим безумием.

Небольшой толчок прокатился по корпусу корабля – характерная дрожь отхода от причала. Когда помосты и кабели убирались, все на борту знали это.

Времени у Морн осталось совсем немного.

Когда «Каприз капитана» начал дрейфовать, m исчезло. Подсознательное сокращение мускулов, вызванное отходом от причала, заставило Морн поплыть по каюте.

Через мгновение интерком пропищал предупреждение, и команда на мостике включила веретено, вызывающее внутреннее m. Койка переориентировалась самостоятельно. Морн приземлилась на новом полу.

Эти маневры были ей знакомы. Вместо того, чтобы впасть в панику, она почувствовала искреннюю благодарность к Нику, который так быстро восстановил m. Большинство капитанов предпочитало подальше отойти от доков, чтобы быть уверенными, что все нормально, сохраняя нулевое m – прежде чем они включали внутреннее вращение.

Она мрачно нажала следующую кнопку.

Ошибка, ошибка: эта кнопка вызывала боль, казалось, вся поверхность кожи Морн охватило пламя. Ангус сказал ей, что ее отец ослеп в пламени, когда она взорвала аварийный двигатель «Повелителя звезд». Наверное, он чувствовал то же самое, огонь и невыносимая боль, когда каждый нерв корчился невыносимо.

Ее мышцы судорожно сжались. Она яростно ткнула пальцем в прибор, стараясь попасть на кнопку «Отмена».

Она промахнулась. Вместо этого она попала по регулятору, которым пользовалась, чтобы отдохнуть.

Эффект поразил ее. Мгновенно она преобразилась.

Это было магией, чудом нейроалхимии. Из абсолютной боли было создано нечто, в чем она нуждалась больше чем в энергии, нечто, что позволяло ей и дальше иметь дело с Ником – нечто, что никогда не делал в ней Ангус – или потому что не умел, или потому что не хотел этим пользоваться.

В некотором смысле комбинация, которую она случайно набрала, не уменьшила боль, во всяком случае, не полностью. Вместо этого боль преобразилась в нечто совершенно другое – сексуальный зуд, которая сфокусировалась в самых чувствительных местах тела, так что соски грудей Морн горели, словно жаждали поцелуев, а ее губы и чресла стали горячими и влажными, жаждущими проникновения в них.

На несколько мгновений она была так ошеломлена этим ощущением жадной страсти, что не останавливала его. Она не осознавала, что судорожно извивается на койке до тех пор пока по корпусу «Каприза капитана» не пробежала дрожь, сбросившая ее с койки на пол.

Несильный толчок; но достаточный, чтобы судно двинулось вперед. Тем не менее, после падения Морн до некоторой степени пришла в себя; она дотянулась до пульта управления и отключила воздействие.

Даже если страсть Ника включает в себя желание причинить боль, она будет воспринимать это как удовольствие. Она будет защищена…

Неудивительно, что Ангус никогда не пользовался этой комбинацией. Это сделало бы ее парадоксально защищенной; принимающей все кошмары, рожденные его ненавистью; недоступной для страха.

Сейчас она может отдохнуть. В этот момент единственное, что ее волновало, так это когда придет Ник? Сколько у нее времени в запасе? Толчок усложнил направленность m «Каприза капитана»; передвижение по каюте затруднилось. Еще один повод, чтобы лечь на койку, пристегнуться, и пусть усталость унесет ее далеко-далеко. Когда он явится, она сможет бороться с его подозрениями. Каковы бы они ни были. Но до тех пор…

Но она поступила по-другому. Ангус Фермопил научил ее большему, чем они оба осознавали. Нужно было предпринять кое-какие предосторожности, нужен был камуфляж, чтобы скрыть правду.

Морн снова начала трудиться над кодом дверного замка.

На этот раз она заставила его открываться после пятисекундной задержки, писком предупреждая ее, что кто-то хочет войти.

Затем, начиная ощущать возрастание m, она вернулась в санблок, сняла плохо подогнанный скафандр, который дал ей Ангус, швырнула его в утилизатор и приняла душ. Она не торопилась, пока руки ее не налились свинцовой тяжестью от долгого мытья, подождала, пока кожа не обсохнет от санфена. Она не могла смыть свое преступление, но после душа ее тело стало чувствовать себя лучше.

После этого она нагая растянулась на койке и спрятала управление шизо-имплантатом в головах; натянула до подбородка простыню и закрепилась ремнями безопасности.

Когда толчок отодвинул судно от Станции – от спокойствия и какой-либо возможной помощи – она вытянула чистое тело в чистой койке и начала строить то, что можно было бы назвать стратегическими планами. Без помощи воздействия шизо-имплантата она не сможет думать эффективно. Ей нужно подготовить себя ко всем возможным случайностям.

Может быть, и хорошо, что Ангус насильно дал ей столько отдыха. Неважно, что ощущал ее мозг или душа; ее тело не нуждалось во сне.

После выхода из дока «Каприз капитана» должен проделать множество сложных маневров, чтобы не задеть различные механизмы и устройства Станции, антенны, порты, шлюзы и другие корабли; находя высоту и траекторию выхода. Это, вероятно, на какое-то время отвлечет Ника. Естественно, он не обязан лично присматривать за всем этим; команда на мостике наверняка справилась бы и без него. Микка Васацк производила впечатление женщины, которая может справиться практически с любой проблемой. Но большинство капитанов любили лично командовать отходом от Станции. Все эти коммуникационные связи и все рутинные решения идут через центр в силу привычки; но это было полезно, чтобы освежить свой опыт, полезно для поддержания приоритетов и отработки управления командой. Фактически, большая часть капитанов не покидала мостика до тех пор, пока они не оказывались в зоне, не контролируемой Станцией, и не убеждались, что не встретятся с другим судном. Морн не была уверена, что Ник Саккорсо окажется одним из таких капитанов; но надеялась, что он выведет «Каприз капитана» в чистый космос и до тех пор не покинет мостик.

У нее будет какое-то время, прежде чем он подвергнет ее проверке.



Она оказалась права. Хотел он или нет, но он дал ей необходимое время.

Когда он наконец пришел к ней, она была максимально готовой к встрече.

Для этого ей пришлось все разложить по полочкам. Самого Ангуса Фермопила на одну, все, что он совершил с ней, на другую. Жестокая гибель «Повелителя звезд». Ее прыжковая болезнь. Отвращение. Страх перед тем, что обнаружат ее тайну. Все опасности, все, что может парализовать или помешать ей, все должно быть отделено и отложено в сторону, чтобы по меньшей мере принимать разумные решения.

Сила воли была подобна шизо-имплантату; она отделяла разум от тела, действие и последствия.

Ангус обучил ее и этому, даже не подозревая о преподанном им уроке.

Когда дверь пискнула, Морн почувствовала, как новая волна страха заливает ее, почувствовала дрожь подкатывающей паники. Тем не менее, она сама выбрала этот путь абсолютного риска, где ничто не могло спасти ее, кроме нее самой. Прежде чем дверь открылась, она сунула руку под матрас и включила комбинацию, от которой зависела ее жизнь. Затем она повернулась лицом к человеку, освободившему ее.

Ник Саккорсо выглядел так, как и положено выглядеть человеку, про которого на Станции ходило столько романтических историй: словно истории были чистой правдой. У него были горящие глаза и улыбка пирата, он вел себя с подчеркнутой небрежностью, отчего каждое его движение казалось очаровывало. Его руки знали, как становиться нежными; голос звучал ласково. Одного этого могло хватить, чтобы сделать его привлекательным. Но вдобавок он был опасен – удивительно опасен. Шрамы под глазами свидетельствовали о бешенном темпераменте; они свидетельствовали, что этот человек не остановится перед кровопролитием. Когда от гнева эти шрамы наливались кровью, они свидетельствовали, что это человек, которого не остановит кровопролитие и который обязательно победит.

Он вошел в каюту так, словно был убежден, что никто не посмеет сказать ему «нет».

Морн Хайланд практически ничего не знала о нем. Он был пират, такой же как Ангус Фермопил; и опасный словно ад. И так же, как Ангус, он был мужчиной. Фактически, разница между ним и Ангусом была чисто косметической, а не в основе. Он смог загнать Ангуса в ловушку лишь используя предателя в службе безопасности Станции. Это было все, что ей было о нем известно.

Тем не менее, можно было не опасаться, что она будет смотреть на него сквозь розовые очки романтики. Она знала слишком много о том, к чему приводило пиратство – и что делали мужчины со своими жертвами.

Но вместо тошноты, паники или густого черного тумана страха, который то просыпаясь, то прячась, таился в глубинах ее разума с момента уничтожения «Повелителя звезд», она чувствовала, как в ней растет горячая волна желания. Ее кровь превратилась в раствор страсти, а нервы кожи, казалось, сфокусировались, словно живые сканы. Это ощущение помогло ей протянуть навстречу руки, словно она желала, чтобы Ник поскорее оказался в ее объятиях.

Он отреагировал улыбкой, и шрамы проступили четче; но когда он вошел в каюту и закрыл за собой дверь, он не приблизился к Морн. Он внимательно изучал ее, хотя держался свободно. Через мгновение он мягко произнес:

– У нас нет вариантов, мы не сможем применить тяжелое m. Этот сукин сын сделал свое дело. Мой инженер утверждает, что у нас начался прыжковый флаттер. Мы можем войти в тах и никогда не выйти оттуда. Если мы хотим куда-нибудь попасть, нам следует использовать все, что у нас есть в наличии.

Он сделал паузу, словно ожидая, что Морн что-то ответит. Лучше чувствовать, чем думать. И она не отреагировала. Проблема с m может подождать; сейчас, пока эта сладкая боль скользила по венам, оживляя для страсти каждый дюйм ее кожи, ничто не пугало ее. Пока Ник находился в ее каюте, она могла не опасаться прыжковой болезни. «Каприз капитана» не станет увеличивать ускорение в настоящий момент; желание Ника было такого рода, какое трудно удовлетворить во время резкого ускорения.

Она протягивала ему навстречу руки и ждала. Она не могла видеть собственного лица; но то, что она чувствовала, должно было быть ему ясно.

Он подошел поближе, без труда в движении гася движение корабля. Одной рукой он отстегнул ремни и отбросил простыню в сторону. В одном из отделений ее мозга она вздрогнула и почувствовала желание накрыться снова. Но это отделение было закрыто и отключено от остального тела. Все тело Морн жаждало его прикосновений. Она выгнула спину, подставляя ему грудь.

Но Ник не прикоснулся к ней; он не кинулся в ее объятия. Вместо этого он коснулся идентификационной бирки на цепочке вокруг шеи.

Он не мог бы прочесть коды без того, чтобы поместить бирку в компьютер. И он не смог бы получить доступ к конфиденциальным файлам, не помещая ее бирку в компьютер Безопасности или ПОДК. Но практически как и всякий в космосе, принадлежащем человечеству, он знал, что означают эти рельефные значки.

– Ты полицейский, – сказал он.

Похоже, он не был удивлен.

Так это прозвучало.

Несмотря на то, что желание в ней все росло, мешая думать, Морн подумала: он должен бы удивиться. И затем поняла: нет. У него был союзник в службе безопасности Станции. С первого дня, когда он увидел ее, он мог знать, что она – полицейский.

Эта возможность могла помочь ей спасти себя. Это заставит его думать о ней в категориях засланных агентов и предательства, а не беспомощности и шизо-имплантата.

– Ты спас меня. – В ее хриплом голосе слышалась страсть, хорошо маскирующая страх. – Я буду для тебя тем, кем только захочешь.

В данный момент это было правдой. Шизо-имплантат превратил это в правду. Она схватила его руку, поднесла к губам, принялась целовать пальцы. Они оставляли соленый вкус на ее языке – пот концентрации внимания, когда он выводил «Каприз капитана» со Станции; испарину его собственной страсти.

Но несмотря на то, что все его тело жаждало ее, он не прикасался к ней. Желание, диктуемое шизо-имплантатом, росло в ней; все ее тело горело жаждой страсти. Она не хотела разговоров; она хотела, чтобы он прижался к ней, вошел в нее, вонзился в центр ее.

– Именно этим ты подкупила капитана Фермопила? Именно поэтому ты осталась в живых?

– Нет, – автоматически ответила она, произнося «нет», не задумываясь. Но ей нужно было все обдумать, нужно обдумать, потому что следующие слова, которые она бы произнесла не задумываясь, были бы «он не пользовался этой комбинацией».

Ее собственная страсть была словно рев в ушах. С трудом сглотнув, чтобы нейтрализовать огонь желания, она дала самый примитивный ответ, который мог принять Ник.

– Ты видел его. Я бросила его ради тебя. Я не чувствовала к нему ничего подобного.

Она ничего не знала о нем. Может быть, он достаточно самовлюбленный и примет такой ответ.

Но нет. Или его самовлюбленность была слишком велика, чтобы удовлетвориться так быстро. Он не пошевелился; его улыбка была кривой и кровожадной.

– Попытайся придумать что-нибудь еще.

Попытайся придумать что-нибудь еще. Попытайся придумать что-нибудь еще. Она не могла думать, во всяком случае, когда шизо-имплантат творил с ней такое. Что она может сказать Нику, чтобы он поверил, и достаточно фальшивое, чтобы предохранить ее?

– Прошу тебя, Ник, – сказала она, едва не стеная от страсти. – Может быть, поговорим об этом потом? Сейчас я хочу тебя.

Он продолжал улыбаться, но не сдался. Вместо этого провел рукой по ее телу и сжал ее грудь кончиками пальцев. На сей раз подсознательно она выгнула спину. Его улыбка и глаза не предупредили ее вовремя, когда он резко сжал ее сосок кончиками пальцев.

На мгновение баланс шизо-имплантата качнулся в сторону боли. Она охнула, едва не закричав.

– Тебя зовут Морн Хайланд, – сказал он почти ласково. – Ты – ПОДК. А Ангус Фермопил – самый гнусный нелегал на всем пространстве между запрещенным космосом и Землей. Он дерьмо, а ты – элита, ты работаешь на Мин Доннер. Он должен был уничтожить тебя. Он должен был уничтожать тебя атом за атомом и никогда не рискнул бы вернуться на Станцию. Расскажи мне, почему он оставил тебя в живых.

К счастью, баланс в пульте управления был восстановлен почти мгновенно. Ее крик испарился, словно его никогда и не было.

– Потому, что он нуждался в команде, – ответила она. В ее словах скрывалось достаточная доля правды, чтобы в это можно было поверить. – Он был один на «Смертельной красотке». А я осталась одна на «Повелителе звезд» – я была единственной, кому удалось выжить. – Достаточное количество лжи, чтобы защитить ее. – И не было ничего, чем я могла бы угрожать ему. Поэтому я заключила с ним сделку. Он мог оставить меня умирать. – Она не могла думать, но заставляла себя отвечать. – Он оставил меня в живых, чтобы я стала членом его команды.

Вероятно, потому что она вся горела от желания, ей казалось, что Ник сражается с самим собой. Его шрамы почернели от прилива крови; все, что он видел, было окрашено примитивной всепоглощающей страстью. Его пальцы ласкали ее сосок, словно стараясь заставить позабыть о боли. Она чувствовала дрожь в его мускулах, когда он склонился над ней и слегка поцеловал в грудь.

– Ответ недостаточно хорош. – Его голос казался сдавленным в горле; он с хрипом вырывался наружу. – Но это лишь начало. В настоящий момент я хочу тебя. Ты можешь рассказать все остальное позднее.

Когда Морн услышала, как он расстегивает свой скафандр, остатки ее разума улетучились в приливе желания.

Сейчас, во всяком случае, у нее появился шанс узнать о нем то, в чем она нуждалась больше всего.

Она не думала, что ее побег от Ангуса Фермопила к Нику Саккорсо может быть воспринят на Станции в романтическом ключе. Если бы кто-то сказал ей, что в ее ситуации заключается что-то романтическое, она бы впала в истерику.

Глава 2

Первое, что она узнала о Нике Саккорсо, – что силы его не беспредельны. Он все же уставал.

В течение часов, проведенных ими в объятиях на койке, их роли были таковыми, какими и должны быть; артист и инструмент. Он играл ее нервами, словно они были подчинены его воле, не отвечая ни на что другое, кроме его прикосновений. В свою очередь она отвечала слепым жаждущим экстазом, который не имел ничего общего с тем, что она ощущала с Ангусом Фермопилом; погружением настолько полным, что она, казалось, перенеслась в царство чистого секса.

Какое-то время это пугало ее; один из закрытых уголков ее мозга боялся этого воздействия. Если Ник мог творить с ней такое, если он мог заставить ее почувствовать это и это, тогда она пропала; у нее не оставалось никакой надежды.

Но затем Морн обнаружила, что «артист» и «инструмент» – всего лишь роли. Они с Ником обманывали друг друга. Она находилась под воздействием шизо-имплантата; она могла продолжать неважно как абсолютно подчиняясь его желаниям, настолько она забыла обо всем другом. До того момента пока ее мозг и тело не сгорят от страсти, ее нервные окончания пожирали сами себя в бесконечном наслаждении, она могла делать все, что пожелал Ник, и даже больше.

Он же, со своей стороны…

В финальной вспышке его напряжение все же разрядилось. Стеная от наслаждения, он внезапно погрузился в сон.

По мере того, как страсть выходила из него, его шрамы выделялись все менее ярко. Без подпитки жадной страстью они превратились в бледные и старые раны; знаки поражения.

Артист закончил игру, но инструмент продолжал звучать.

Прошло какое-то время, прежде чем она сообразила, что произошло. Когда он захрапел рядом с ней, ее первой реакцией было не удовлетворение и даже не триумф, а разочарование. Жажда, терзающая ее, не могла быть удовлетворена ничем меньшим чем апофеоз нервов. Она хотела нестись по волнам шизо-имплантата, пока не превратится в сверхновую звезду.

Но, не доводя ее до самоубийства, сработала его ограниченность, которой в данный момент не было у нее.

И потому все пережитое оказалось иллюзией.

Иллюзией, созданной исключительно для него. Она совершила все это лишь ради него; он стал ее жертвой. Ощущение, что она совершенно забыла себя, всецело принадлежала ему, было фальшивым.

Это давало ей новую силу.

Этого могло быть достаточно, чтобы защититься. То, о чем она мечтала, молилась, из-за чего страдала, когда получила пульт управления шизо-имплантатом от Ангуса, начало становиться правдой.

Только сейчас она почувствовала тень удовлетворения – и тут же животную, но такую необходимую ярость. В своем отделенном уголке ее ярость впервые попробовала пищу. Когда она предала Ангуса – когда она позволила людям Ника протащить на борт судна Ангуса продукты Станции, отключив сигнал, который мог предупредить его, что трюмы «Смертельной красотки» открыты, – она не чувствовала никакой ярости. Она была слишком поглощена опасностью того, что делала; боялась ответного удара Ангуса и своего бессилия перед ним.

Но сейчас она чувствовала гнев. Одно из отделений ее мозга открылось, и страсть, более горячая, чем порождаемая шизо-имплантатом, вырвалась наружу.

Эта страсть направляла руку Морн, когда она сунула ее под матрас и отключила пульт управления.

Изменение было чудовищным. Ей нужно будет научиться манипулировать с превращениями, иначе она погибнет от шока. Все было по-другому, когда Ангус управлял ею. Но что бы он ни проделывал с ней, она при этом чувствовала себя более-менее прилично, в ней оставалась хоть капля разума. Сейчас же функции шизо-имплантата контролировались ею. В этом была огромная разница.

Раньше, ожидая Ника, она пыталась подготовить себя к водопаду слабости, который обрушится на нее, когда имплантат будет отключен. В какой-то мере она была готова к этому, но не была подготовлена к печали, которую ощущала сейчас, к тупой боли, что она превратилась в обычного смертного. Она потеряла нечто очень важное и жизненно необходимое, чтобы покончить со своей заброшенностью.

Изменение было резким. Или более сложным, чем ей казалось. Осознав, что она всего лишь человеческое существо, Морн разрыдалась – кусая губы, чтобы не рыдать вслух и не разбудить Ника. Но затем, почти мгновенно, ярость вернулась к ней. И она сопровождалась отвращением. Если Морн была всего лишь человеческим существом, то Ник Саккорсо был всего лишь другой версией Ангуса Фермопила; мужчиной; следовательно, интересовался лишь сексом, как маской для насилия и унижения.

Ей пришлось прикусить губу сильнее, чтобы не разрыдаться и не задрожать; чтобы справиться с шоком реакции на то, что Ник сделал с ней. Ей нужно было думать, и думать быстро…

Не Ангус. Не похож на Ангуса. Даже если Ник в основе своей был такой же, в частностях он отличался. Его страсти были более скрыты, чем у Ангуса; он тоже носил маску. Нет, больше того: он любил иллюзию того, что его очарование и личный магнетизм могут породить такую страсть с ее стороны.

И он останется скрытым за своей маской, если она не сорвет ее с него – если его достаточно привлекает эта иллюзия…

Он слепо не видел правды.

Не осознавая этого, она перестала кусать губы. Ее желание причинить вред прошло; желание отодвинуться от Ника подальше ослабело. Сейчас, во сне, он выглядел беззащитным, чего никогда не бывало с Ангусом. Несмотря на четкую резкую линию мускулов, несмотря на свою грацию и очарование, он выглядел так, словно убить его до того, как он проснется – ничего не стоит. Это уменьшило отвращение.

Сейчас, вероятно, она могла позволить себе отдохнуть. Большая часть изменения покинула ее тело; слабость – осталось. Внешняя реальность ее тела сопротивлялась внутренней реальности шизо-имплантата, которым так экстравагантно пользовался Ангус. Некоторые части ее тела болели, и это была цена, которую приходилось платить за импульсы, посылаемые шизо-имплантатом. Сон принес бы Морн облегчение, если бы она могла спать и не видеть снов об Ангусе. Если бы она могла заснуть и не проснуться вновь на борту «Смертельной красотки».

Но ей нужно подготовиться ко многому.

Естественно, для того чтобы «подготовиться», ей следует начать экспериментировать с шизо-имплантатом. Но это слишком опасно. Если Ник застигнет ее во время этих экспериментов, с ней будет покончено. И Морн оставила пульт управления там, где тот был.

Вместо этого она попыталась представить себе, что может означать «расскажешь все остальное». Имел ли он в виду «расскажешь» всей команде? И что означает «все остальное?»

Никто из нас не чувствует себя в безопасности, пока ты на борту.

Здесь было слишком много неизвестных. Она знала о Нике лишь одно и могла пользоваться лишь одним рычагом. Все остальное было чистым полем. Что он узнал о ней, пользуясь своими связями со службой безопасности Станции? Что ПОДК сообщила Станции? Какими из своих секретов он делится с командой? На чем базируется преданность экипажа; на его личном очаровании? на успехе? взаимности?

Кто он такой, что сумел заставить службу безопасности Станции помочь ему подставить Ангуса Фермопила?

Так как Морн знала пока недостаточно, чтобы сформулировать другие вопросы, она сосредоточилась на этом.

Ангус Фермопил был виновен почти во всех преступлениях, какие только можно себе представить – но не в том, за которое арестован. Морн знала правду; она присутствовала при том, как его подставили. Само по себе это было достаточно тревожно. Но еще большее ее беспокоила – если вспомнить, что она была рождена как ПОДК и прошла соответствующую тренировку – странность действий службы безопасности.

Почему служба безопасности рискнула жизненно необходимыми продуктами Станции только для того, чтобы помочь одному известному пирату предать другого?

Нет, все обстояло значительно хуже: что такое знала Земля, чтобы позволить себе довериться Нику Саккорсо в войне против Ангуса Фермопила?

Стоило ей подумать об этом, как тут же возник новый вопрос: почему служба безопасности позволила Нику забрать ее?

Одно дело оставить ее один на один с Ангусом. Ведь именно она использовала авторитет ПОДК, чтобы потребовать, чтобы Станция держала свои лапы от нее подальше. Но совершенно другое дело – рисковать продуктами Станции, чтобы помочь одному пирату подставить другого в деле, в котором замешан полицейский ОДК, и затем просто позволить этому полицейскому скрыться без всяких расспросов. Почему служба безопасности позволила ей уйти?

Нет, все обстояло намного сложнее. При любых обстоятельствах, как только они с Ангусом появились здесь, служба безопасности Станции должна была послать сообщение в штаб-квартиру ПОДК. Служба безопасности должна была сообщить в штаб-квартиру все, что она сказала и сделала. Почему не ответил Дивизион Принуждения? К сожалению, связь на межзвездном расстоянии была делом не простым.

Тем не менее, курьерская прыжковая ракета могла доставить сообщение в штаб-квартиру и обратно в течение нескольких дней. Обычная связь попутными кораблями доставила бы сообщение в течение нескольких недель. Неужели время проведенное с Ангусом промчалось так быстро, что они не успели ответить? И действительно ли, если ДП ответил, Безопасность не позволила бы Нику забрать ее?

Она совершенно запуталась. Если Мин Доннер, директор Дивизиона Принуждения, проинструктировала службу безопасности Станции позволить Нику забрать ее – Морн не могла пройти мимо этого. Слишком много включалось различных рычагов, слишком много возможностей для предательства. А она верила ПОДК с самого своего рождения; верила как своему отцу.

Нужно цепляться за то, что ей точно известно, иначе она парализует себя. Она должна сосредоточиться на нынешних проблемах; на выживании и шизо-имплантате.

Она должна сконцентрировать внимание на Нике Саккорсо.

Прежде чем Морн успела сделать еще одни вывод из своих размышлений, зачирикал интерком. Голос, похожий на голос Микки Васацк, произнес нейтральным тоном:

– Ник.

Словно он не спал, Ник сел и свесил ноги с края койки. Игнорируя Морн, он в течение нескольких секунд тер лицо руками; этого времени ему хватило, чтобы прийти в себя. Пока Морн решала, как следует реагировать, как дальше играть свою роль, он встал и застучал по клавишам интеркома.

– Я здесь.

– Ник, желательно, чтобы ты появился на мостике. – Интерком искажал голос, делая его безличным; неуловимым.

Ник не ответил. Вместо этого он выключил интерком и потянулся за скафандром и ботинками.

Он все еще не смотрел на Морн.

Она была слишком беззащитна; рисковала слишком многим. Подавив слабость и постоянное отвращение, она спросила как можно более непринужденно:

– Что случилось?

Он закончил застегивать скафандр, натянул ботинки и только потом повернулся к ней.

Его глаза ярко блестели; они сфокусировались на ней с живостью, внутренним блеском; Морн могла бы полюбить их или по меньшей мере восхищаться ими, если бы встретилась с Ником раньше, чем встретилась с Ангусом – если бы никогда не встречалась с Ангусом. Несмотря на небрежность, с какой Ник держался, он скрывал напряжение туго сжатой пружины, словно физический отдых делал его еще более опасным.

Он улыбнулся; в голосе его звучал оттенок юмора, когда он сказал:

– У нас здесь все совсем по-домашнему. Не то, что в ПОДК. – Морн поняла, что получила предупреждение, возможно, даже услышала скрытую угрозу. – И на борту действует всего несколько правил. Но их нужно выполнять. Вот одно из них: когда слышишь словно «желательно», не следует задавать вопросов. Нужно выполнять то, чего от тебя «желают». Понятно?

Он явно угрожал Морн. Стараясь сохранить лицо неподвижным, словно маска, она решительно кивнула.

– Вот и славно, – сказал Ник.

Дверь с шипением открылась, и он вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Морн осталась неподвижно стоять, глядя на закрытую дверь, словно он выходя отключил ее – словно отнял всякую цель в жизни.

Появление Ника на мостике было «желательно». А слово желательно на борту этого судна имело особое значение. Это была команда, которой нельзя не подчиниться, абсолютный императив, словно кодированный приказ, который отец мог бы отдать ей, если бы решил, что «Повелитель звезд» должен быть уничтожен; если бы она позволила ему жить и дала время, чтобы он успел составить такой приказ.

Что-то произошло.

«Каприз капитана» находился на обычной траектории отхода от Станции. Предположительно. Что же могло произойти? Что можно предположить? Какого рода опасность или спешка могли возникнуть за время преодоления этих нескольких тысяч километров в пространстве, контролируемом Станцией?

Почти наверняка в том, что произошло, каким-то образом замешана Станция. Замешана служба безопасности и Ангус.

Морн не могла заставить себя перестать пялиться на дверь, на точку, в которой Ник покинул ее; она не могла заставить себя пошевелиться. Что ей нужно делать сейчас? Она начала терять контроль над отдельными полочками своего мозга; куски сомнений и черного ужаса начали соединяться, смешиваясь словно компоненты бинарного яда. Она хотела бы сбежать куда-нибудь, но бежать было некуда. Вокруг нее не было ничего, кроме мутного облака паники.

Сдерживая внутреннюю дрожь, будто оказалась в эпицентре землетрясения и должна была поскорее выбраться из него, Морн решила выйти из каюты.

Рассчитывая на то, что увеличение m на «Капризе капитана» будет означать изменение направления – возвращение в док или остановку для того, чтобы подождать корабль со Станции – она вскочила с койки и принялась рыться в гардеробе в поисках чистого скафандра.

Она нашла его с легкостью; «Каприз капитана» был хорошо подготовлен к приему гостей. Причем гостей женского пола, судя по покрою скафандров. Но Морн не обращала внимания на то что скафандр отлично сидит на ней. Она торопилась, и единственное, что ее волновало – дрожь, прошивающая тело, опасность того, что эта дрожь заставит ее запаниковать и сделать какую-то глупость.

Она застегнула скафандр, отыскала в санблоке свои ботинки. Несмотря на панику, вернулась к койке и достала оттуда пульт управления шизо-имплантатом. Она не хотела оставаться без него ни на мгновение.

И в этот момент она остановилась. Часть ее, столь тщательно вылепленная Ангусом Фермопилом, породила новые страхи. Само обладание пультом управления представляло собой опасность. Если она захватит его с собой, то любой, обыскав ее или даже столкнувшись с ней, без труда обнаружит пульт.

Ее каюта была единственным местом, где она могла чувствовать себя в некотором уединении. Нужно спрятать пульт управления где-нибудь здесь.

Можно спрятать под матрасом, но это слишком примитивная уловка. С соответствующими инструментами она смогла бы открыть дверь или интерком и скрыть черную коробочку там, среди проводов и плат. К несчастью, она располагала лишь набором для починки скафандров.

Внутренняя дрожь усилилась настолько, что каждое движение казалось Морн, вновь отправившейся в санблок за набором, неверным. Она вытянула несколько кусков ткани, чтобы освободить место; затем положила пульт на дно набора и закрыла его тряпками.

Этого будет достаточно. Если она останется здесь, пытаясь найти идеальное место для того, чтобы спрятать пульт, дрожь внутри нее полностью парализует ее волю, и она впадет в панику.

И, словно спасаясь бегством, она покинула каюту.

Исследования, вот чем она займется; она займется исследованиями. Ник ничего не говорил ей о том, чтобы она оставалась на месте. Любому будет понятно ее желание познакомиться поближе с новым кораблем. До тех пор, пока она будет избегать мостик.

Отчасти чтобы не демонстрировать дрожащих рук, а отчасти для того, чтобы приучить себя к этому, чтобы это никого не удивляло, она сунула руки в карманы. Затем торопливо двинулась прочь от лифта, которым воспользовалась Васацк, чтобы доставить ее в каюту.

Нет, ей не следует спешить. Она не может позволить себе роскошь быть застигнутой в том, что она спешит. Это породит ненужные расспросы.

Она чувствовала, как ее воля борется со страхом, но заставила себя двигаться медленнее.

Она прошла пять или шесть дверей; все они как две капли воды походили на двери ее каюты; вероятно, «Каприз капитана» предоставлял эти каюты пассажирам. Она подошла к следующему лифту. Дальше коридор блокировали переборки. А движение во всех лифтах наверняка снимается и контролируется главным корабельным компьютером «Каприза». Она не может воспользоваться им, не рискуя привлечь к себе внимание.

Она не хотела привлекать к себе внимание.

Ее дрожь усилилась. Не осознавая, что делает, она вытащила руки из карманов и закрыла ими лицо. Какое-то время она простояла, словно окаменев, перед лифтом, закрывая ладонями глаза; плечи ее тряслись.

Она не сможет ничего сделать. Ангус лишил ее остатков смелости. Ничто не может быть достаточно безопасным. Ей следовало была оставаться в каюте и учиться управлять шизо-имплантатом, пока не найдет лекарство от своего вечного страха.

Но в таком состоянии она просто не сможет регулировать выбранные верньеры. К тому же мониторы вполне могли наблюдать за ее дверью, как и за лифтами. Она уже подвергалась опасности, едва только вышла за пределы каюты.

Она медленно отвела руки от лица. Когда ей удалось сунуть одну из рук в карман, она использовала вторую, чтобы набрать команду на консоли лифта.

Если бы на кнопках лифта были отмечены различные палубы, она могла бы выбрать что-то нейтральное. Если бы она могла хорошенько подумать, то она могла бы понять внутреннюю структуру корабля. Но так как ей было больше некуда деваться, она просто опустилась на нижнюю палубу и отправилась на исследования.

Почти мгновенно она почувствовала сильный аромат кофе. По счастливому стечению обстоятельств она попала на камбуз. Вероятно, на этой палубе располагалась команда – кают-компания, гардеробы и каюты, которыми пользовались люди Ника. Здесь, вероятно, находился и лазарет – это исследование она отложит на потом. Как только Морн почувствовала запах кофе, она осознала, что нечто такое простое и примитивное вроде горячего черного напитка с кофеином может помочь ей успокоиться.

Она пошла на запах, не останавливаясь и не раздумывая о том, что на камбузе скорее всего кто-то есть.

Она почувствовала запах кофе потому, что камбуз не был снабжен дверьми; это была по сути дела глубокая ниша в одной из переборок, с устройствами, вмонтированными в стены, и круглым, удобным столом. Она заметила довольно роскошный пищевой аппарат, всего несколько шкафов для хранения основных продуктов и специй и, естественно, кофеварку. В сухой атмосфере корабля над сосудом яростно клубился пар.

Но она заметила и мужчину, сидящего за столом.

При виде его она снова застыла. Она не знала, отступить ли ей или продолжать двигаться вперед. Любое движение представляло опасность, и она не знала, какой риск предпочесть.

Но она не забыла о том, что следует держать руки в карманах.

Мужчина сжимал ладонями горячую чашку, словно наслаждаясь ее теплом. Его пальцы казались толстыми, потому что были короткими, и лицо казалось толстым, потому что было практически совершенно круглым; но он был просто невысокий, а не толстый. Как и лицо, глаза у него были круглыми, мягкого голубого цвета, какого Морн никогда раньше не видела. Вместе с рыжеватыми волосами и приветливой улыбкой они придавали ему дружелюбный вид.

Он взглянул на нее, как только она появилась на камбузе. При этом его глаза и улыбка выразили слабое удивление. Но ее появление, очевидно, не смутило его. Он дал ей время принять какое-то решение. А затем сказал:

– Вы выглядите так, словно больше всего нуждаетесь во сне, но слишком напуганы, чтобы позволить себе заснуть. – Его голос тоже был слабым. – Выпейте чашечку кофе. Он только что приготовлен. Может быть, мне удастся несколько развеять ваши страхи.

Морн уставилась на него. Она не была готова довериться кому-либо на борту «Каприза капитана», в особенности вежливому незнакомцу. Это мог быть камуфляж, так же как и отдохнувшее лицо Ника. Она стояла не шевелясь, прижимая к телу локти и держа руки в карманах.

По возможности контролируя свой голос, она сказала:

– Вы знаете, кто я такая.

Мужчина продолжал улыбаться.

– Ну естественно, – ответил он без капли сарказма. – Я слишком часто видел вас в Маллорисе. И вы – единственный пассажир, которого Ник пригласил в нынешний рейс.

Это одна из причин вашего испуга. Мы все знаем, кто вы такая – мы знаем о вас достаточно. А вы практически ничего не знаете о нас. Вы лишь чуть-чуть знакомы с Ником, а это – не слишком много.

Он сделал паузу, давая ей возможность что-то ответить или сделать. Когда она не воспользовалась предоставленной возможностью, он продолжил:

– Во всяком случае, позвольте представиться. Я – Вектор Шахид, бортинженер. В настоящий момент свободен от вахты. Мой помощник – щенок, выпущенный «Вальдор Индастриал», где не могут обучить ничему стоящему, но он достаточно разбирается в работе, чтобы поддерживать сейчас работу двигателей. Так что у меня появилось время, чтобы отточить свой единственный талант – умение варить кофе.

Морн продолжала смотреть на него. Ее руки стали влажными от пота, но она не вынимала их из карманов.

Неловко, словно все его суставы болели, но продолжая улыбаться, Вектор Шахид встал и достал из шкафа чашку. Он наполнил ее парящей жидкостью и поставил на стол возле Морн. Затем снова сел.

– Это не является достаточной причиной доверять мне, – продолжал он. – Мы все здесь – нелегалы, а вы – ПОДК. Вы были бы ненормальной, доверившись кому-нибудь из нас. Но мы здесь одни, и я хочу поговорить. Честное слово, вам не следует отказываться от такой возможности.

Это звучало логично. Морн покачала головой – не отвергая сказанных им слов, а просто стараясь выйти из состояния паралича. Она чувствовала внутреннее желание избавиться от Шахида. Его слабость очаровывала; он представлял собой ловушку. Но она уже была в ловушке; а то, что он расскажет ей, может пригодиться в последствии.

Морн настороженно вошла в камбуз.

Она не вынимала рук из карманов, пока не села за стол. Затем она резко вынула обе руки и вцепилась в чашку. Она нуждалась в чем-то, чтобы успокоиться, пока будет думать. Кофе тоже мог оказаться ловушкой, но она решила довериться ему.

Инженер оказался прав: кофе он варил мастерски. Пара глотков заставила Морн почувствовать себя сильнее. Элементарная вежливость заставила ее сказать:

– Спасибо. – И она снова отхлебнула кофе.

– Так-то лучше. – Судя по всему, Вектор Шахид был искренне доволен. – Я не люблю, когда кто-нибудь чего-нибудь боится. В особенности женщина вроде вас. Здесь, на судне, находится множество космических бродяг, которые считают, что из-за женщины можно умереть. Что касается меня, – его улыбка на мгновение стала кривой, – я вполне удовлетворен тем, что вы сидите здесь и пьете мой кофе. Что бы вы хотели узнать о нас?

Не задумываясь, Морн спросила:

– Куда мы направляемся?

Мягкость улыбки Вектора не изменилась, но мускулы вокруг его глаз напряглись. Прежде чем ответить, он отпил кофе из своей чашки.

– Вы, вероятно, догадываетесь, что это одна из тем, на которые я не хотел бы говорить с вами.

Морн снова покачала головой, отгоняя слабость. Она не должна была задавать этот вопрос; он открывал слишком многое. И она наверняка не должна спрашивать, почему Ник был так спешно вызван на мостик. Пытаясь взять себя в руки, заставляя контролировать себя, она предприняла новую попытку.

– Насколько поврежден прыжковый двигатель?

Мускулы под глазами расслабились.

– Достаточно серьезно. Настолько серьезно, что я сам не смогу починить его. Если бы мне пришлось рискнуть своей репутацией, я бы мог утверждать, что мы можем войти в тах и выйти оттуда еще раз. Но если бы мне пришлось поставить жизнь, – он тихо хмыкнул, – я бы заявил, что это слишком опасно.

– Как долго мы продержимся без него?

– По меньшей мере год. У нас приблизительно столько продуктов и запасов. Не говоря уже о горючем, которого больше чем достаточно. Во всяком случае, мы путешествуем и скорее начнем голодать, чем закончится горючее.

Поведение Вектора не позволяло придать его словам особое значение. Тем не менее, Морн понимала, что он сообщает ей нечто важное. Пока «Каприз капитана» движется с легким ускорением, единственное место назначения, куда мог прибыть за год Ник – это пояс. Но, конечно же, в поясе не было места, где бы можно было отремонтировать прыжковый двигатель. И даже при гораздо большем ускорении «Капризу капитана» было бы сложно найти что-то в космосе, принадлежащем человечеству.

Совсем другое дело – запрещенный космос. Его близость к поясу и Станции в основном и делали Станции настолько привлекательной для ОДК – и всего человечества. Если двигаться быстро, корабль, вероятно, мог достичь его за несколько месяцев. И что тогда? Возможность того, что Ник может направляться в запрещенный космос, была слишком сложна для Морн, чтобы она задумалась над этим в настоящий момент. Во всяком случае, служба безопасности Станции никогда бы не позволила составить траекторию отхода в этом направлении.

Вектор какое-то время наблюдал за ее размышлениями. Затем заговорил снова:

– Я обещал дать вам повод или несколько, чтобы вы меньше пугались. Но, вижу, не преуспел. Позвольте я попытаюсь вновь.

Нас на борту двадцать человек, и с вашей точки зрения мы, вероятно, все должны пугать вас. Но это не так. Я не хочу сказать, что вы можете доверять мне. Я имею в виду то, что вы можете не волноваться, можете ли вы верить нам. Единственно, о ком вы должны волноваться – это Ник. – Вектор развел руками. – Он не просто капитан. Он центр, закон. Никто из нас не посмеет угрожать вам, пока он доволен.

Я сообщу вам еще кое-что о нем. Он никогда не отдает свою добычу другим. Так что вам не следует волноваться, что ему станет скучно и он передаст вас одному из нас. Вы принадлежите ему. На этом корабле вы или его, или – ничья.

Вот почему не имеет значения, стоит ли вам верить одному из нас. Мы не представляем для вас опасности. И никогда не будем представлять. Вам следует беспокоиться лишь о Нике. Все остальное урегулируется само.

Морн замерла. Услышав свою дилемму так неприкрыто, ее мозг отказался работать. Он закон. Он никогда не отдает свою добычу другим. Так что не имеет значения, стоит ли вам верить одному из нас. Но, поскольку Вектор улыбался ей и она не могла позволить себе роскоши сидеть и не реагировать, она заставила себя спросить:

– Это предположительно должно заставить меня почувствовать себя лучше?

– Должно, – коротко ответил он. – Это упрощает вашу ситуацию.

Ее ум совершенно отказывался помогать ей.

– Надеюсь, что вы правы, – сказала она, пытаясь думать, пытаясь воспользоваться своим незнанием. – Но мне бы больше помогло, если бы я понимала больше. Почему?.. Почему вы так преданы ему? Почему он единственная моя проблема? Все вы – нелегалы, вы сами это сказали. Я не знаю, почему вы занимаетесь этим, но вы хотите как можно дальше уйти от закона. Вот в чем дело. – Единственный пират, которого она знала лично, мог совершить самый неблаговидный поступок, лишь бы быть уверенным, что никто не имеет над ним власти. – Вам не нужны правила, вам нужны возможности. Тогда почему он – закон? Почему вы позволяете ему это? Почему то, чего хочет он, главнее того, что хотят все остальные?

Вектор Шахид, видимо, посчитал это хорошим вопросом. Его глаза еще ярче засверкали голубизной, когда он принялся отвечать:

– Потому что он никогда не проигрывает.

Затем он ухмыльнулся, словно человек своим тайным мыслям.

– Кроме того, является аксиомой, что никто не любит закон больше, чем мы, нелегалы. Это связь любовь-ненависть. Чем больше мы ненавидим ПОДК, тем больше любим Ника Саккорсо.

Морн удивленно заморгала.

– В ваших словах я не вижу смысла.

Вектор добродушно пожал плечами.

Прошло какое-то время, прежде чем она сообразила, как ловко он ушел от первой части вопроса.

Пока она пыталась собрать разбегающиеся мысли, интерком на камбузе запищал. Тот же самый нейтральный голос, который она слышала раньше, сказал:

– Морн Хайланд, на мостик.

И через мгновение Васацк добавила:

– Срочно.

Морн не пошевелилась. Она снова окаменела; захваченная врасплох, утонувшая в волне испуга.

Неловкость Вектора казалась постоянной. Его движения, похоже, вызывали такое сопротивление суставов, что Морн, когда он встал с кресла и подошел к интеркому, ожидала, что он застонет. Тем не менее его лицо оставалось спокойным, будто морская вода в штиль; любое беспокойство, какое он испытывал, пряталось внутри.

Нажав на клавишу интеркома, он ответил:

– Она со мной. Я пригляжу, чтобы она не заблудилась. – И отключился.

Морн он объяснил:

– Это даст мне возможность появиться на мостике. Я хочу знать, что происходит.

Она едва слышала его. Нет, уговаривала она себя, не поддавайся панике, во всяком случае, не сейчас. Любой риск, которого она испугается, может погубить ее; она может надеяться выжить, если будет отважно бороться с любой опасностью. Сейчас ни в коем случае нельзя паниковать.

Тем не менее, она внезапно ощутила страх, пронизавший ее до мозга костей. Управление шизо-имплантатом находилось в ее каюте; у нее не оставалось никакой защиты. Она чувствовала, как остатки ее воли медленно тают. Ее резервы истощились, словно у прохудившегося сосуда. Без своей черной коробочки она была всего лишь женщиной, которую насиловал и мучил Ангус, и ничего больше. Если Вектор оставил бы ее в одиночестве, она положила бы руки на стол и спрятала бы лицо в ладонях.

Но этого не произошло. Вместо этого он легко коснулся ее плеча, заставляя встать.

Она встала, словно он управлял ею.

– Пошли, – сказал он. – Не следует пропускать происходящее. Это может быть интересно. А бояться можно будет потом.

Его рука, лежащая на плече, вела ее по камбузу.

– Я уже говорил вам о том, что вы можете не волноваться насчет того, следует ли вам доверять нам. Это – правда. Но есть двое людей, которых вам следует опасаться. Микка Васацк – одна из них. Она не сможет причинить вам вреда, но при первой же возможности попытается.

И через мгновение, тем же тоном, полным сарказма и скрытого юмора, он добавил:

– Впрочем, как и все мы.

Глава 3

Впрочем, как и все мы.

В течение нескольких минут лишь это волновало Морн Хайланд, хотя Вектор Шахид продолжал говорить, пока вел ее по «Капризу капитана». Давая пояснения и все показывая, словно гид, он провел ее до ближайшего лифта и спустился на один из нижних уровней; вероятно, он считал, что звук его голоса успокоит ее.

Но она слышала только: «Дьявол, как и мы все».

Она была убеждена, что отгадала правду. Ник был вызван из ее каюты, чтобы участвовать в чем-то, что касалось ее. Это было связано со службой безопасности Станции и Ангусом. Что-то пошло не так с той сделкой, которую Ник заключил, чтобы помочь ей сбежать – со сделкой, которую устроил для него предатель из службы безопасности.

А может быть, до Ника дошли слухи о ее шизо-имплантате, и он хочет выяснить всю правду, раздавить ее, Морн.

А может быть, есть и другие, менее фатальные возможности? Если и так, то она не могла представить их себе. Ангус выжег из нее способность представлять подобные вещи. Она должна была представлять себе самое худшее и готовиться к нему.

Каким-то образом.

Все мы.

Подготовка, которую Морн прошла в Академии, должна была бы помочь. Разве ее не учили собирать в кулак волю и заставлять себя шевелить мозгами? Разве Ангус не научил ее достаточному отчаянию? Ей необходим был пульт управления шизо-имплантатом, необходима так отчаянно, что Морн едва не начала умолять Вектора, чтобы он позволил ей вернуться в каюту; но она знала, что риск слишком велик и она не может позволить обнаружить им доказательство своей неискренности. Таким образом, она не могла вернуться в каюту, включить пульт управления и снова спрятать его. Пульт перестанет действовать, как только она выйдет из его зоны действия, а передатчик был недостаточно мощным, чтобы транслировать нужные приказы дальше, чем на десять-двадцать метров.

Так что ей придется появиться на мостике с ничем кроме как исчерпавшимися, ненадежными ресурсами собственного организма.

Лифт оказался поблизости. «Каприз капитана» был фрегатом, а не огромным крейсером вроде «Повелителя звезд» или даже не переделанной грузовой баржей вроде «Смертельной красотки», где было гораздо больше места для груза, чем для команды. Несмотря на относительную роскошь, судно Ника было построено очень компактно. Внутренние уровни змеей оплетали основные переборки; а в центре находился командный модуль.

В случае нужды командный модуль мог быть отрезан от остальной части корабля, может быть, даже отделен от основного корпуса фрегата. Модуль мог работать совершенно автономно, в то время как остальной корабль управлялся с мостика.

Деликатно подталкиваемая Вектором Шахидом, Морн прошла через переборку и оказалась в сжатом пространстве мостика.

Она бы растерялась, если бы не привыкла к такому виду заранее. Она стояла в пространстве, напоминающем срез цилиндра, ноги ее находились в широкой части, а голова в узкой. Мостик ничем не отличался от остальной части «Каприза капитана»; просто он был меньше. Пол поднимался и смыкался над ее головой. Кое-кто из вахтенных сидел у своих станций перед ней, почти на одном уровне; другие, казалось, были утоплены вниз. Но, естественно, когда она или кто-то другой стоял, пол был «внизу», а купол – «вверху». Большие экраны сканирования, видео, информации и наведения были встроены в стену напротив переборки. Их статусные огни горели зеленым светом, но сами экраны были пусты. Вероятнее всего, Ник не хотел, чтобы Морн получила какую-нибудь информацию, взглянув на мониторы.

Вектор и Морн прошли через мостик и оказались у командирского места Ника. Как и все остальные на мостике, Ник сидел в своем m-кресле; его руки лежали на пульте, нажимая кнопки с привычной легкостью. Тем не менее, Морн мгновенно заметила – еще до того, как собралась осмотреть людей, сидящих вокруг – что он не пристегнут к креслу.

Васацк стояла рядом с ним, беспомощная против любого изменения в m.

Это означало, что «Капризу капитана» не угрожает непосредственная физическая опасность. В противном случае Ник планировал бы какие-то маневры.

– Ник, – сказал Вектор с кивком, похожим на поклон. Вероятно никто на борту не называл Ника «капитан». – Я пытался совратить ее с помощью кофе. Если бы ты не прервал меня, я бы преуспел. – Его улыбка оставалось слабой, почти беззащитной.

Ник снова выглядел по-другому. Он был невероятно счастлив, создавалось впечатление, что он довольно скалит зубы.

– Это меня не беспокоит, – мурлыкнул он, словно довольный тигр. – Если бы не я, то ты сам нашел бы возможность остановиться. Тебе слишком нравится сам процесс совращения. Ты не имеешь желания достигнуть полного успеха.

Вектор не ответил на шутку; похоже, он был обеспокоен поведением Ника. Продолжая улыбаться, он подошел к пустому сиденью и сел за нечто, похожее на консоль инженера.

Морн осталась рядом с Ником и Миккой.

Кроме Ника, Васацк и Вектора она насчитала на мостике еще пятерых членов команды. Присутствие Вектора не было обязательным во время обычной вахты на мостике. Таким образом, оставалось шесть блоков управления: командный пост, скан, связь, наведение и оружие, штурвал, информация и контроль над повреждениями. Первая, вторая и третья вахта для каждого поста. Всего – восемнадцать человек с Вектором и его сменщиком. Вероятно, «щенок» Вектора нес вахту в отсеке для двигателей, непосредственно сканируя двигатели.

Никто из команды не занимался ничем срочным. Все смотрели на Морн.

– Кармель. – Ник продолжал разглядывать Морн, хотя обращался к другим. – Что сообщает скан о Станции?

Кармель оказалась седовласой, коренастой женщиной, которая годилась Нику в матери.

– Никаких изменений, – отрапортовала она. – Обычная активность. Они пока что никого за нами не выслали.

– Линд? – спросил Ник. Он смотрел на Морн, и шрамы на его лице наливались кровью.

– Мы получили обычный запрос, – ответил бледный, худой, почти бесплотный мужчина с воткнутым в ухо наушником. – Они хотят знать, слышим ли мы их и что собираемся делать. Но они пока ничем не угрожали нам.

– Ну хорошо. – Ник хлопнул ладонями по подлокотникам кресла и отвернулся, чтобы не смотреть на Морн. – Нам нужно принять решение, но пока у нас есть время. Они знают, что у нас поврежден двигатель. Чем дольше мы будем оставаться на этом ускорении, тем больше они будут убеждаться, что мы не доверяем таху. А если мы не можем попасть в тах, то они, вероятно, решат, что смогут догнать нас. Если это будет важно для них. И это может позволять им оттянуть принятие решения.

Это, подумала Морн, наверно, подлинная причина, по которой Ник отказался использовать тяжелое m.

– Но что бы они ни предприняли, – продолжал он, – мы должны быть готовы застать их врасплох.

Внезапно он повернулся в кресле и снова посмотрел в лицо Морн.

– У нас появилась проблема. – Но тон его при этом был совершенно спокойным; он говорил сдержанно, лаконично, словно бы приглашая к участию в разговоре. – Наша сделка со службой безопасности Станции почему-то ими расторгнута – договор о том, что мы забираем тебя. Они хотят, чтобы мы вернулись. Если мы не вернемся, они могут решить отправиться за нами.

– Почему? – спросила она нейтральным тоном. Кризис обрушился на нее; но это было неудивительно; именно этого она и боялась. Так что, в какой-то мере, она была к нему готова. Но слушая Ника, она погрузилась в иное состояние, несмотря на свою тревогу. Неужели он совершил какую-то ошибку? Неужели он все же проиграет?

Она прекрасно знала, что его силы не беспредельны…

Он ответил небрежно, но не было ничего небрежного в самом тоне его слов:

– Они думают, что ты обладаешь чем-то, что нужно им.

Она не могла сдержаться; все ее тело дрожало от паники и воспоминаний. Краска стыда горела на ее коже, словно он раздел ее и предложил купить тому, кто даст больше. Вся вахта смотрела на нее; даже Вектор поглядывал с интересом. Враждебность Микки Васацк ощущалась даже спиной, хотя сама Морн была словно прикована к взгляду Ника и не могла отвести от него глаз.

Управление шизо-имплантатом, ну конечно; вот чего хотела от нее Станция. У Ангуса его при аресте не обнаружили. Но сейчас у службы безопасности появилось время, и они обыскали «Смертельную красотку»; они знали, что пульта управления там нет. Они, вероятно, догадались, что пульт у нее.

Они хотят арестовать ее. И хотят, чтобы она помогла вынести Ангусу самый суровый приговор.

Словно подтверждая ее мысли, Ник сказал:

– Они хотят, чтобы мы вернули тебя.

Слабым голосом, словно птичка, загипнотизированная змеей, Морн спросила:

– И что ты собираешься делать?

– Все очень просто. – Чем больше темнели шрамы Ника, тем шире он улыбался. – Мы собираемся узнать у тебя правду. И после этого сможем принять решение.

– Какую «правду?» – Внезапно она возненавидела себя за румянец стыда, за то, что тело предало ее. Она ненавидела нескрываемое желание Ника и враждебность Микки. Она злилась на себя, потому что ей нечем было защититься. – Вы и так все знаете. Я ПОДК. Вы знали это еще до того, как взяли меня на борт. – Она говорила, и силы понемногу возвращались к ней. – Какие еще секреты я могу хранить, как вы думаете? О какой «правде» ты говоришь?

Поведение Ника осталось все таким же внешне беззаботным; только его глаза выдавали то, как внимательно он всматривался в нее.

– Мы хотим получить по одной «правде» за раз. С чего ты взяла, будто мы знали, что ты полицейский, когда мы спасали тебя? Если бы нам это было известно, то мы бы знали, что ты не нуждаешься в спасении.

– Потому, – ответила она, – что у тебя есть контакт с Безопасностью Станции. Иначе ты не смог бы подставить его. – Имя Ангуса не шло у Морн с языка; она не могла заставить себя протолкнуть это слово сквозь горло. – Я помогала тебе доставить эти продукты, но ты не смог бы похитить их без помощи изнутри – без человека, работающего в службе безопасности, который рискнул бы, чтобы помочь тебе.

Может быть, сейчас происходит нечто похожее. Может быть, твой контакт почувствовал, что пахнет паленым – может быть, он нуждается во мне, чтобы отвлечь работников Безопасности от размышлений, как исчезли эти продукты.

Но главное не в этом. Кто бы он ни был – по каким бы причинам он ни помогал тебе – он должен был сообщить тебе, кто я такая.

Ник не собирался возражать. Он мог любить или не любить умных женщин, но спорить не стал. Он развел руками.

– Значит, ты понимаешь, в чем заключаются наши проблемы.

– Нет, – ответила она. – Не понимаю. У меня достаточно своих проблем. Я не понимаю, почему…

– Я назову их за тебя, – прервала ее Васацк, едкая как уксусная кислота. – Ты – полицейский. Может быть, именно поэтому они позволили нам прихватить тебя. Безопасность получила Фермопила. Сейчас ты хочешь увериться, что полиция ОДК схватит нас.

Морн позволила своему рту широко открыться. Всякий, кто считал, что она способна принимать подобные решения, не знал, каково быть жертвой Ангуса Фермопила.

Что, собственно говоря, относилось ко всем на борту «Каприза капитана».

А это, в свою очередь, означало, что они ничего не подозревали о существовании пульта управления шизо-имплантатом. Их беспокойство и подозрения были направлены совсем в другую сторону. Они неправильно истолковали тот факт, что она была полицейским; они предполагали, что она присоединилась к ним по своим причинам, связанным со службой.

Не поворачиваясь к Микке, не сводя взгляда с Ника Морн с горечью ответила:

– Я не самоубийца. Если бы я хотела предать вас, я не загнала бы себя в угол. Как только служба безопасности арестовала его, – несмотря на свой гнев, она не могла заставить себя произнести вслух имя Ангуса, – я могла бы обратиться в охрану и приказать им не выпускать вас со Станции. Тогда у меня появилась бы масса времени, чтобы спокойно побеседовать со службой безопасности. В спокойной обстановке. И ваш предатель из службы безопасности был бы арестован.

Ее ответ заставил замолчать второго пилота, но Ник не перестал вглядываться в нее. Он снова повторил:

– Значит, ты видишь, в чем наши проблемы.

– Нет. – Ярость и гнев Морн росли; она едва сдерживалась, чтобы не закричать. – Я не умею читать мысли. Я не знаю, какие у вас проблемы, если вы не выскажете их вслух.

А моя проблема заключается в том, чтобы выяснить, для чего вам понадобился полицейский!

Когда она сказала это, Линд позволил себе ехидно ухмыльнуться, а женщина за пультом наведения сказала:

– Вот черт.

Ник откинул голову назад и рассмеялся.

– Морн, – заметил Вектор, словно человек, обсуждающий обычную траекторию движения, – если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что мы хотим знать, почему ты осталась с капитаном Фермопилом.

– Ты – полицейский. – Голос Микки был тихим и полным скрытой угрозы. – Он пират и мясник – он слизняк. – Вероятно, она цитировала Ника. – Но ты была в его команде. Ты защищала его в службе безопасности. Единственное, что ты сделала против него – это открыла трюмы. Если ты не скажешь, почему, мы посадим тебя в спасательную ракету и отправим назад на Станцию. Пусть они получат тебя.

Морн почувствовала, как вокруг нее сгущается враждебность. Неожиданно это придало ей сил. Васацк и остальные хотели, чтобы она открыла им свои тайны; следовательно, ее тайны были им неизвестны. Она не могла себе представить, что это может быть правдой, но решила поставить на кон все.

– Я уже говорила тебе, – сказала она обращаясь к Нику, обращаясь к одному только Нику. – «Повелитель звезд» потерпел аварию. Я должна была погибнуть там. Он нашел меня – и он нуждался в команде. Поэтому я заключила с ним сделку. Чтобы спасти себя, я предложила ему свою защиту – такую защиту, какую могла дать. Капитан «Повелителя звезд» был моим отцом. Половина экипажа была моей семьей. Я не хотела умирать в общей могиле.

– Если это правда, – резко вмешалась Микка, – ты бы бросила его, едва появившись на Станции.

– Давайте все же посадим ее в ракету, – заявила Кармель. – Нам она не нужна.

Большой неуклюжий тип, сидящий за информационной консолью, впервые за все время вмешался. Неожиданно писклявым голосом, будто задавая вопрос, он заявил:

– Я согласен. Если она останется на борту, у нас возникнут проблемы.

Ник окинул взглядом вахту, а затем снова остановил взгляд на Морн. Продолжая улыбаться, он сказал:

– Видишь? Тебе нужно придумать что-то получше. И не говори мне… – она услышала в его тоне угрозу, – что ты сделала это из страсти ко мне. Я слышал это и раньше. Такого рода женщин нетрудно найти на Станции. И я не беру их с собой в космос.

Морн была загнана в угол. Но никто пока еще не упомянул о пульте управления шизо-имплантатом. А она провела множество часов, готовясь к этому. Надо продолжать сражаться.

– Ты прав, – сказала она, не выказывая слабости – нет, она не была побеждена – гневно, выказывая столько гнева, сколько она смогла. – Он знал обо мне нечто, чего не знаешь ты.

Он знал, что «Повелителя звезд» уничтожила я.

Тишина на мостике нарушалась лишь шумом воздушных фильтров и тихим гудением двигателей, разгоняющих корабль.

Морн молчала, пока Ник не пробурчал:

– Какого дьявола тебе понадобилось проделывать это?

Морн посмотрела ему прямо в глаза.

– Потому, что я страдаю приступами прыжковой болезни.

Это поразило его. Она видела, как кровь отхлынула от его шрамов; в удивлении он качнулся в кресле, такой же невозмутимый и угрожающий, как нацеленный в нее пистолет. Кто-то – она не знала, кто – сочно выругался. Микка Васацк с шипением выдохнула; Вектор неотрывно смотрел на нее.

– Это наступает во время сильного m. – Воспоминания и тот факт, что она вынуждена была признаться в своей болезни, наполнили ее душу горечью; но она использовала желчь и ненависть к себе, чтобы сфокусировать свой гнев. – Это словно проклятие, я ничего не могу с этим поделать. Болезнь заставляет меня стремиться к самоуничтожению. Я, наверное, погибла бы, но мой отец постарался отвести часть угрозы. Но он уничтожил лишь ускорение, а не сам Прыжок. Мостик остался. Я была единственная на нем.

То же самое случилось со мной, когда «Смертельная красотка» преследовала вас. Но он знал, что со мной происходит – и вовремя остановил меня.

Вот почему я осталась с ним. Мне больше некуда было идти. Если я не могу выдержать сильного m, то с моей карьерой полицейского покончено. До тех пор, пока я не уничтожила «Повелитель звезд», я могла надеяться найти работу на одной из Станций, может быть, в штаб-квартире ПОДК. Единственное, на что мне сейчас остается надеяться, что они поставят мне шизо-имплантат, чтобы держать под контролем.

– Вот ты хотел бы, чтобы в тебе вживили шизо-имплантат? – спросила она. – Ты хочешь, чтобы кто-то по своему желанию включал и выключал тебя? Я – нет. Поэтому я позволила ему спасти меня. Я осталась с ним. Я прикрывала его, когда он нуждался в моей помощи. И отправилась с тобой, когда у меня появился малейший шанс, потому что, – она едва не задохнулась от воспоминаний, – потому что он таков, каков есть. И ты победил его. Мне больше некуда было идти.

– Ты, сука! – Линд кипел от гнева. – Почему ты считаешь, что нам нужен на борту псих с прыжковой болезнью? Отправляй ее! – крикнул он Нику. – Отсылай эту стерву назад на Станцию. Пусть она достанется им – пусть она проявит свои психозы там. Она – бомба с часовым механизмом.

– Она может парализовать нас, – вмешалась Микка. – Мы не можем доверять Прыжку. А с ней на борту мы не можем доверять и ускорению. Мы вообще лишимся возможности маневра – и превратимся в летающую мишень для всякого, кто точит на нас зуб.

– Микка права, – заявила Кармель. – Станция желает заполучить ее. Если она одержима приступами прыжковой болезни, тогда, черт побери, нужно поскорее сплавить ее.

– Достаточно, – сказал Ник, прежде чем успел вмешаться еще кто-то. Он не повышал голоса, но его тон требовал согласия. – Вы совершенно не шевелите мозгами. Ты сама сошла с ума, Линд – вот почему так ненавидишь психов. Кармель, ты всегда возражаешь против любого рискованного решения. Иногда ты настолько подозрительна, что совершенно слепа. – Он переключил все внимание на Микку. – А ты – просто ревнуешь.

Похоже, вы пропустили пару интересных моментов в ее рассказе, – сказал он все так же небрежно. – Первое заключается в том, что капитан Фермопил должен был знать, как бороться с этой проблемой, не то он не оставил бы ее у себя. Она представляла бы слишком большую опасность. Если он мог с этим справиться, то может быть, стоит и нам воспользоваться теми же методами.

Второе заключается в том, что у нее были причины рассказать нам все это.

Что касается меня, – заключил он, продолжая изучать Морн, а его шрамы были такими бледными, словно он никогда не пылал к ней страстью и никогда не будет. – Я хотел бы узнать, что это за причины.

Морн почувствовала горечь и триумф. Никто не упомянул о пульте управления шизо-имплантатом. Это означало, что служба безопасности Станции не упоминала о нем, когда потребовала ее возвращения – и никто на борту «Каприза капитана» не подозревал правды. Даже Ник.

До тех пор, пока ее главная тайна оставалась тайной, она могла бороться с любыми сложностями.

– Честно говоря, – сказала она с уверенностью, которой не чувствовала уже много дней, – мной не так-то сложно управлять. Насколько я могу предположить, – она пыталась говорить по возможности отвлеченным академическим тоном, – моя прыжковая болезнь направлена исключительно на саморазрушение. Я не чувствую потребности причинить вред кому-то другому. И она проходит очень скоро, как только уменьшается m. Вы можете запереть меня в каюте. Или можете воспользоваться тем, чем пользовался он – накачать меня катом, и корабль будет в безопасности. Все остальное время можно не волноваться. Я даже могу быть полезной.

Я говорю об этом, – она попыталась скрыть торжество под маской горечи, – потому, что мне кажется, я могу верить тебе. Ты не планировал отослать меня назад, когда вызывал на мостик, и ты не собираешься отсылать меня сейчас. Разве что я совершу нечто такое, что позволит тебе изменить решение – к примеру, умолчу о чем-то, что может представлять для вас опасность.

Я думаю, у вас был повод выкрасть меня из-под носа у службы безопасности, и это не имеет ничего общего с… – она запнулась, потому что не могла найти подходящих слов, – со мной лично. – С сексом и страстью. – Это связано с тем, что я представитель ПОДК.

– Продолжай, – заметил Ник. Его улыбка стала прежней, улыбкой хищника. – Безумна ты или нет, но звучит это убедительно.

– Ты – пират, – смело ответила Морн. – Твоя репутация лучше, чем его, и после того, что он проделывал со мной я уверена, что смена его на тебя – оправданы; но ты все равно остаешься пиратом. Ты все знал еще до того, как спас меня.

А для чего пират сознательно берет полицейского на борт? Пока я остаюсь здесь, я представляю для тебя опасность. Я могу быть свидетелем любого преступления, которое ты совершишь. Вероятно, тебе придется убить меня. Но даже это представляет для тебя опасность. Все знают, что ты прихватил меня с собой. Если я погибну, то тебе придется давать отчет, как только ты пришвартуешься в любой точке космоса, принадлежащего человечеству.

Для чего ты загнал себя в такое положение?

– Я заинтригован. – Ник сверкнул улыбкой, обводя взглядом присутствующих. – Так для чего же?

Она без колебаний ответила:

– Я могу придумать лишь две причины. Одна из них основана на том, что ты – пират. Хочешь ты это признать или нет, но это означает сделки в запрещенном космосе. И это означает, что я представляю для тебя определенную ценность. Ты можешь на мне заработать. Если ты сможешь доставить полицейского с неповрежденным мозгом, то получишь такие богатства, что тебе никогда больше не придется заниматься нелегальными делишками.

Если это так, то ты, очевидно, не собираешься вернуть меня на Станцию. Заполучить меня – вот основная причина того, что ты подставил его.

Но здесь кроется другая проблема. Если ты планировал доставить меня в запрещенный космос, ты не путешествовал бы так медленно, несмотря на мои желания. Ты бы не дал службе безопасности пересмотреть условия сделки – ты не рисковал бы тем, что они могут передумать и броситься за тобой в погоню. Ты использовал бы все возможное ускорение, на какое способен корабль. Ты, может быть, даже рискнул бы и вышел в тах.

Итак, остается лишь одна возможность.

– Ты уверена, что хочешь продолжать? – спросил Ник спокойно. – Ты уже наговорила достаточно. Меня вполне удовлетворяет твое первое объяснение. Кроме всего прочего, я не хочу засветить своего «человека» в Безопасности. Если предположить, что он действительно есть. Чем больше я буду походить на убегающего, тем более туго придется ему.

Морн не остановилась. Если он предупреждал ее, она проигнорировала предупреждение.

– Если ты из тех, кто продает людей в запрещенный космос, – сказала она, – ты, вероятно, не волновался бы, что произойдет с твоим «человеком». Я стою того, чтобы потерять даже нескольких предателей.

Мне больше нравится мое второе объяснение.

Может быть, – продолжала она, – ты – пират. А может быть, и нет. Может быть, твоя репутация фальшива, и пиратство всего лишь прикрытие. Может быть, ты спас меня лишь потому, что выполняешь приказы.

Общеизвестно, что сбор информации всего лишь эвфемизм для саботажа и коварства. Я служу в Дивизионе принуждения, я ничего не знаю о них. Этим департаментом заведует Хаши Лебволь. О нем ходит множество слухов. – Действительно, в Академии она слышала множество слухов о Хаши Лебволе. – Он любит шпионов. Он любит оперативников, которые имеют доступ к хранилищам контрабандной руды и тайным гаваням и могут работать в запрещенном космосе.

Может быть, ты работаешь на него?

Низкий голос изумленно проговорил:

– Дерьмо. – Больше никто не прерывал ее.

– Этим можно объяснить, как ты получил от Безопасности все, что тебе нужно. Почему они доверили тебе продукты Станции, почему позволили тебе уйти, почему требуют, чтобы ты вернул меня.

В таком случае, ты взял меня на борт, чтобы получить информацию для СИ – чтобы они могли выяснить, что произошло с «Повелителем звезд» и что я узнала о «Смертельной красотке». – Морн обвиняла службу безопасности Станции в уничтожении «Повелителя звезд». Если рапорт достиг штаб-квартиры ПОДК, Мин Доннер, или, вероятно, Хаши Лебволь могли не слишком доверять Безопасности, оставляя ее здесь. – Но тебе пришлось проделывать это так, чтобы не выдать себя – и не снять обвинение с него. Если кто-нибудь обнаружит, что он арестован за преступление, сфабрикованное ПОДК, он будет отпущен, а ПОДК потеряет доверие, авторитет.

Морн сама была поражена своей гипотезой. Почти с рождения все, связанное с ПОДК, было связано с не подверженной коррупции честностью; сотрудничеством вместо предательства. Но когда она помогла в самоуничтожении «Повелителя звезд», она оказалось в мире совершенно других предположений и самых невероятных обстоятельств.

Она мрачно закончила:

– Твой человек в службе безопасности – агент ПОДК. Ты не захочешь отослать меня обратно на Станцию потому, что не хочешь, чтобы еще кто-нибудь узнал о тебе правду.

Она замолчала: Ник больше не смотрел на нее. Он откинулся на спинку, уставившись в пустые экраны мониторов, словно никогда не видел ничего подобного. Мускулы его лица расслабились; стали вялыми, беззащитными, такими как когда он спал. Никто ничего не говорил, а Морн не сводила взгляда с Ника. Она сосредоточила на нем все свое внимание.

Затем Вектор Шахид нарушил тишину:

– Она тебя поймала, Ник, – тихо сказал он. – Если ты сейчас отошлешь ее назад, она будет убеждена, что ты не пират, а полицейский. Твоя репутация будет погублена. Тебе, вероятно, придется умереть. Дьявол, нам всем придется погибнуть.

Кто-то за спиной Морн пробормотал:

– Что, твою мать, все это должно означать?

Она игнорировала этот голос.

Ник взглянул на инженера, и его шрамы залила чернота, но он ничего не ответил. Он просто уставился на Вектора, чтобы увериться, что Вектор не отведет взгляда. После этого он снова посмотрел на Морн.

Сейчас он не улыбался. Выражение его лица было задумчивым и собранным, словно она оскорбила его или открыла какие-то его тайны. В его голосе явно слышалась угроза, когда он приказал ей:

– Дай свой идентификационный жетон. Я могу сообщить им, что ты не вернешься, но если я не сообщу им твоего кода, они наверняка бросятся за нами в погоню.

Подсознательно Морн содрогнулась. Поведение Ника испугало ее; она не хотела лишаться жетона. Даже Ангус позволял ей хранить его. Без жетона она никогда не смогла бы использовать компьютер ПОДК или службы Безопасности для сетевой связи. Даже ДП не поверил бы, что она Морн Хайланд, дочь капитана Хайланда.

– Может, будет лучше, если я проделаю все сама? – предложила она, стараясь не выглядеть испуганной. – Я знаю проверочные коды, с которыми они не станут спорить. А если они включат на мой голос скан, то они убедятся, что говорю именно я.

К счастью, Ник не долго думал над ее предложением. Через несколько мгновений он кивнул.

– В таком случае, – сказала она, стараясь закончить разговоры побыстрее, пока адреналин в крови не заставил ее вновь дрожать. – Мне необходимо знать, чего они хотят, что, они надеяться, у меня есть – и почему хотят, чтобы я вернулась.

Несмотря на угрозу, тон Ника был ласковым.

– Линд, отыграй назад.

Линд достаточно хорошо знал капитана, чтобы быстро подчиниться. Он защелкал пальцами по клавишам, и из динамиков на мостике заговорил твердый голос, слегка искаженный расстоянием.

Хотя она была уверена, что может выслушать все спокойно, Морн слушала сообщение в ужасе, иррационально боясь услышать слова, которые бы обрекли ее на гибель.

Голос назвал себя, свое положение и код доступа; без сомнения он принадлежал Милошу Тавернье, заместителю начальника службы безопасности Станции. Он обратился к «Капризу капитана», назвав его по имени; и назвав порт приписки. Затем сказал:

– Капитан Саккорсо, у вас на борту находится женщина, младший лейтенант ПОДК Морн Хайланд, приписанная к крейсеру ПОДК «Повелитель звезд». Она обладает важными свидетельскими материалами в деле против Ангуса Фермопила, капитана и владельца «Смертельной красотки».

Для того, чтобы подчеркнуть, что сообщение официально, голос сообщил порт приписки «Смертельной красотки».

– С информационным ядром «Смертельной красотки» производились какие-то манипуляции. Информация, хранящаяся в информационном ядре – неадекватна. Мы подозреваем замену чипа памяти. Мы подозреваем, что Морн Хайланд хранит его у себя.

Верните Морн Хайланд на Станцию для допроса.

Срочно.

Повторяю…

Голос принялся наговаривать сообщение с самого начала. Линд приглушил звук.

– Это правда? – спросил Ник, прежде чем Морн могла перевести дух от облегчения. – Ты продолжаешь работать на него? Неужели он использовал тебя, чтобы убрать информацию и его не могли бы обвинить?

Морн едва могла думать. Отсрочка. Дар. Служба безопасности ничего не знала о пульте управления шизо-имплантатом. Никто не знал об этом. Ее тайна оставалась тайной.

– Нет, – ответила она, заставляя себя говорить спокойно, чтобы скрыть облегчение. – Он никогда не позволял мне приближаться к информационному ядру. Он ничего не давал мне. – Если Ангус выкрал чип, что было невероятно – несложно физически, но совершенно бесполезно, потому что никто не мог знать, какой чип хранит какую информацию, вдобавок всегда можно установить снятие чипа, а одно лишь снятие чипа было достаточным преступлением, чтобы Ангус навсегда распрощался со своей «Смертельной красоткой». – Он, вероятно, манипулировал с памятью в сам.

– Они сами могли бы доказать это, – неожиданно заметил Вектор. – Им не нужно свидетельство Морн. – И после паузы добавил: – Нет никакой возможности манипулировать с информационным ядром. Именно для этого оно и предназначено. Если записи можно изменить, тогда оно вообще бесполезно.

– Значит, они лгут. – Кармель, похоже, обожала ставить последнюю точку. – У них есть другая причина заполучить ее.

Неожиданно вмешалась Микка.

– Нет. Это слишком рискованно. Она – ПОДК. Они не смогут заткнуть ей рот. Если они заберут ее и она обнаружит, что они солгали, то они окажутся в дерьме по самые уши. Значит, манипуляции действительно имели место. Но они просто не представляют, как это происходило. Они думают, что, может быть, она сообщит им.

– А может быть, – сказала Морн, обращаясь к Нику, чувствуя такое облегчение, что решила рискнуть, – все это дымовая завеса. Ваш «человек» знает, что вы не вернете меня. Он может утверждать все, что угодно. Он просто пытается прикрыться.

Ник мрачно глянул на нее, затем отвел взгляд в сторону. И через мгновение резко рассмеялся.

– Вот гребаный сукин сын! – воскликнул он в искреннем восхищении. – Если бы я знал, как мухлевать с информационным ядром, мы были бы в безопасности вечно. И были бы богаты. Мы могли бы заработать столько кредиток, продавая наш секрет, что купили бы собственную станцию.

Прежде чем кто-либо успел высказать свое мнение, он показал Морн на центр связи и скомандовал Линду:

– Запиши ее. Если нам понравится то, что она скажет, мы отошлем сообщение.

Она быстро подчинилась. Линд быстро все подготовил.

Едва держась на ногах от облегчения, Морн прошла к посту Линда. Он, игнорируя ее, смотрел только на свои руки. Она сняла с шеи идентификационный жетон и сунула его в консоль. Затем всего на мгновение она заколебалась. Она делает рискованный шаг; как только она назовет верификационный код, Ник узнает его; он сможет пользоваться им и ее жетоном, как сочтет нужным. Она, таким образом, станет еще более изолированной и еще более беззащитной перед ним и его командой.

Тем не менее, она сама создала эту ситуацию; она не могла позволить себе колебаться. Когда компьютер скопировал данные, она надела жетон на шею и спрятала его под скафандром. И заговорила, словно произнося последнее «прощай» самой себе и своей бывшей жизни.

– Говорит Морн Хайланд, младший лейтенант ПОДК. – Она громко назвала верификационный код. – У меня на борту «Каприза капитана» официальное дело, которое не подпадает под вашу юрисдикцию. Если вам нужно подтверждение, обратитесь к Мин Доннер, Дивизион принуждения, штаб-квартира ПОДК.

Говорить это было можно, потому что Станция почти наверняка не осмелится задавать вопросы Мин Доннер.

– У меня нет никаких доказательств в деле против капитана «Смертельной красотки». – То, что она не могла вслух произнести имя Ангуса, серьезно волновало ее, но она продолжала: – Насколько мне известно, манипуляции с информационным ядром невозможны. Я не могу быть свидетелем в замене или снятии никаких чипов. Если они и были сняты, то не передавались мне. Мои претензии к капитану «Смертельной красотки» персонального плана, и я не хочу, чтобы они предавались огласке.

Таким образом, она соблюдала условия сделки с Ангусом Фермопилом. Она могла бы предать кого угодно другого, но здесь она говорила искренне.

– Капитан Ник Саккорсо на «Капризе капитана» оказывает мне поддержку и помощь. По всем остальным вопросам обращайтесь в штаб-квартиру ПОДК, Дивизион принуждения.

К собственному удивлению, она добавила:

– Прощай, Станция.

После этого у нее перехватило горло, и она не могла сказать больше ни слова.

– Вот и ладненько, – сказал Ник Линду. – Отошли сообщение. Никаких повторов. Если они не уловят часть его, это их проблемы.

Вектор, я хочу, чтобы ты оказался в двигательном отсеке. Мы дадим станции еще десять минут, чтобы они убедились, что мы не собираемся убегать. Затем начнем жечь топливо.

Без всякого предупреждения мускулы живота Морн стянулись в плотный узел. Она снова почувствовала дуновение паники, вжимающей ее легкие и сердце в грудную клетку. «Жечь топливо» означало сильное m. Самое быстрое ускорение, на которое были только способны двигатели «Каприза капитана».

Если Ник опасался ее прыжковой болезни, он не показывал этого. Вместо этого он принялся отдавать распоряжения.

– Микка, отведи ее назад в каюту. Запри. Убедись, что она не сможет выбраться, пока мы будем жечь топливо. Я хочу, чтобы она не представляла опасности, пока m не прекратится – даже если она потеряет разум. – Вертясь в кресле, он посмотрел на Морн с хищной улыбкой. – Остаться в живых – ее проблема.

Прежде, чем Морн успела задуматься или как-то отреагировать Васацк схватила ее за руку и вывела с мостика. Через несколько минут она оказалась в каюте. Снаружи Васацк закрыла дверь.

Второй пилот Ника оставил Морн наедине с прыжковой болезнью, которая убила ее отца и большую часть людей, которых она когда-либо любила.

Вспомогательная документация

ИНФОРМАЦИОННЫЕ ЯДРА

Можно смело утверждать, что история является конфликтом между инстинктивным движением к порядку и импульсивным к хаосу. Оба полюса необходимы; оба они нужны для того, чтобы выжить. Без порядка ничто не существовало бы; без хаоса не появилось бы ничего нового. И несмотря на это, борьба между порядком и хаосом оказалась кровопролитнее, чем любая другая война.

Инстинктивное движение к порядку – это выражение извечной мечты человечества о безопасности (которая делает возможным воспитание), стабильности (которая делает возможным образование), предсказуемости (которая позволяет строить одно на основе другого) для уравнивания возможностей, чтобы все чувствовали себя спокойнее. Но без возможности изменяться невозможен никакой рост; способность к изменению сама по себе порождает безопасные, стабильные, поддающиеся планированию системы, в которых изменение идет достаточно продуктивно.

Таким образом, инстинктивное движение к порядку агрессивно. Оно активно противостоит всяким альтернативным возможностям, любой вариации перспективы, любому враждебному проявлению к окружению или любой попытке такого проявления. Оно сражается за то, чтобы стабилизировать и защищать существующее положение вещей.

Импульсивное движение к хаосу – это проявление выработанного человечеством знания того, что лучший способ преодолеть любую опасность – это убежать от нее. Этот инстинкт фокусируется скорее на ресурсах воображения личности и ее хитрости, нежели на потенциально сознательном действии. Его самым ярким проявлением является настойчивость в достижении своей цели (свобода от ограничений), свобода индивидуума (свобода от необходимых условий) и нонконформизм (свобода от поступка и его последствий). Тем не менее, такого рода сопротивление – не более, чем рационализация желания сбежать, спастись бегством.

Таким образом, импульсивное движение к хаосу тоже агрессивно. Сама по себе попытка бегства разрушает систему порядка; это – угрожает безопасности, отрицает поступок и его последствия. Так же, как и инстинктивное движение к порядку, оно создает и защищает существующее положение вещей.

Тем не менее, стабильность и предсказуемость были бы невозможны без хаоса. Хаос оказывает постоянное давление, заставляющее порядок выстроиться более аккуратно. Без аккуратности порядок был бы саморазрушающимся с самого начала.

По этим причинам борьба между хаосом и порядком вечна, необходима – и невероятно дорога. По своей природе человеческие существа самые ярые приверженцы той или иной стороны. Стоимость их выживания была бы чрезмерной в менее богатой ресурсами вселенной.

С этой точки зрения важность информационных ядер становится понятна.

Как метафорически, так и буквально они являются мощными орудиями порядка. Они дают правительствам земли – и их эффективно действующей крепкой руке, полиции Объединенных Добывающих Компаний – возможность выяснить, что случилось на любом корабле в любом месте космоса, принадлежащего человечеству. Абсолютно все, что становится известно, может контролироваться – во всяком случае, проступок может быть наказан.

Естественно, вначале они были введены вовсе не для этого. Они были введены просто потому, что космос был слишком обширным; бесконечным, загадочным; часто происходили случайности. Если будущее хотело учиться у прошлого – для того, чтобы сделать более безопасными космические путешествия – необходимо было знать, что именно происходило в прошлом. Таким образом, все, что происходило с кораблем, что они знали, делали и пережили, стало доступно для анализа и разбора. И естественно, запись должна находиться в какой-то неизменяющейся форме, чтобы ее нельзя было фальсифицировать путем искажения для извлечения личной выгоды по глупости или подлости. Естественно, не вызывало сомнений, что каждый корабль должен обладать технологией, обеспечивающей создание таких записей, ради будущих звездных скитальцев.

С другой стороны, возможности для контроля были настолько очевидны, что силовые структуры не могли пройти мимо. И это стало необходимым условием: ни один корабль не мог быть построен или зарегистрирован без встроенного автоматического и по сути вечного бортового журнала, фиксирующего все, что корабль совершил, куда он прибыл; любое решение, любое действие, любой недочет, любой кризис.

Коды, которые позволяли читать бортовые журналы, находились у ПОДК.

Информационные ядра, созданные для того, чтобы использовать их в качестве вечных автоматических бортовых журналов, были порождением технологии CMOS (добавочного окислометаллического проводника, Complementary metall oxid semiconductor). Большим удобством CMOS-чипов было то, что они требовали питания только когда состояние их изменялось; то есть, когда на них писалась информация. Поэтому они могли хранить информацию в постоянной форме без дополнительной энергии. Но так же, как и остальные чипы, они были доступны электронным поправкам; как только питание подавалось на чип, его состояние изменялось, и таким образом можно было изменить информацию.

C появлением SOS (сапфира с кремнием) (silicon on saphire) CMOS-чипы стали действительно почти вечными. Но используемые в настоящее время информационные ядра стали возможными лишь с появлением кремниево-алмазных полупроводников. COD-CMOS-чипы слишком медленны в работе для обычного использования в компьютерах, но стали идеалом для хранения информации в неизменяемой форме. При введении информации SOD-полупроводники вообще не изменяли свое состояние, они добавляли его. В них не было двоичных ячеек типа «да – нет», они накапливали последовательность «включено-выключено».

Информация оставалась неизменной, делались лишь дополнительные записи о ее изменениях. В результате это было нечто вроде памяти «только на запись»; используя соответствующие коды ПОДК, ее можно было прочесть; но исправить запись было невозможно.

Не вызывает сомнения, что импульсивное движение к хаосу сделало исключение для всей идеи информационного ядра.

В этот момент инстинктивное движение к порядку преобладало. Угроза перед запрещенным космосом придала ему особую оправданность. По этой причине усилия ПОДК, поддерживаемые мощными экономическими возможностями Объединенных Добывающих Компаний, были вознаграждены с лихвой. Ни одно экономически зависимое государство из страха генофобии не могло отказаться от внедрения информационных ядер – в особенности, когда потребность в них была так логично обоснована. По закону, каждый корабль человечества надлежало снабжать информационным ядром. Если его не было, то кораблю отказывали в регистрации; в свою очередь это означало, что ему будет отказано в гавани в любой точке космоса, принадлежащего человечеству.

Яростные протесты, взывающие к свободе индивидуума и личным свободам, добились лишь двух компромиссов. Первое, раз полиция имела доступ ко всем информационным ядрам, им было запрещено получать доступ к любому конкретному информационному ядру, разве что имелись доказательства, что было совершено какое-то преступление. Второе: чтобы сохранить в тайне частную жизнь обычных граждан, любой не ПОДК-корабль и не корабль безопасности мог хранить бортовой журнал лазарета отдельно от информационного ядра; таким образом, лазаретные системы работали независимо. Обычные граждане не могли путешествовать без своих идентификационных жетонов, по которым их файлы могли быть прочтены любым ПОДК-компьютером или компьютером Безопасности; они не могли контролировать содержание своих файлов и редактировать их; но во всяком случае на борту они могли лечить бессонницу или выводить бородавки без того, чтобы это стало известно полиции.

Импульсивное движение к хаосу высказывало опасение – вслух – что всего лишь вопрос времени, когда инстинктивное движение к порядку начнет поставлять корабли с информационными ядрами, которые будут ограничивать все, что корабль или его капитан могут решить сделать; программирование ограничит возможность выбора для корабля, будет контролировать действия корабля. В некоторых кругах этот страх казался безосновательным. Для ПОДК предусмотреть все, с чем возможно столкнуться кораблю за тысячу световых лет от Земли, означало инстинктивное движение к порядку в самоубийственной форме.

Даже самые запуганные нонконформисты, самые параноидальные борцы за свободы не имели причин думать, что Объединенные Добывающие Компании или полиция Объединенных Добывающих Компаний склонна к самоубийству.

Глава 4

У нее оставалось так мало времени – и не было ни единой мысли, что следует предпринять. Ник сказал: десять минут. Сильное m через десять минут. А она практически ничего не знала о прыжковой болезни; она не знала, как справиться с ней.

Она ведь отключила у пульта управления шизо-имплантата возможность просто-напросто отключить ее, ввести ее в состояние кататонии.

Дура.

Что-то еще. Она должна предпринять нечто еще, причем как можно скорее. Ник не собирается ждать, пока она обуздает свою панику. Он наказывал ее за ее маленький триумф на мостике, это было единственной причиной, почему он разгонялся так быстро, несмотря на то, что мог выжечь ей мозг…

У него дар к мести.

Осталось всего лишь две или три минуты. И еще минута или две прежде чем от сильного m она совершенно обезумеет.

Управление шизо-имплантатом оставалось ее единственной надеждой. Она достала его из тайника и держала в руке. Но какую функцию следует использовать? Она не могла определить какая часть ее мозга поражена, где ее слабое место; какой комплекс нейронов отвечает за полную уверенность, что вселенная разговаривает с ней, отдавая приказ о полном уничтожении.

Она не могла думать.

Черт бы тебя побрал, прокляла она Ангуса, где ты, когда я нуждаюсь в тебе?

«Каприз капитана» без предупреждения уменьшил вращение; внутреннее m начало покидать каюту. Стандартная процедура: она сберегает устройства и уменьшает стресс команды, когда на них действует сразу несколько разнонаправленных ускорений.

Больше времени у нее не оставалось. Она резко потянулась за простыней, завернулась в нее и пристегнулась, чтобы не упасть, когда увеличение m поменяет мебель местами. Таким образом, койка будет служить ей гасителем m, поглощая максимальное количество стресса.

Почти мгновенно низкий гул пронизал корабль от носа до кормы – приглушенный резкий звук ускорителей.

В отчаянии она потянулась к пульту управления и нажала кнопку, погружающую ее в состояние отдыха, наполняющую ее сном и спокойствием. Затем сунула черную коробочку под матрас.

Правильно или нет, она разрешила все проблемы – во всяком случае, на какое-то время. Паника и сознание оставили Морн, когда ее вдавило в койку внезапным давлением, сделавшим ее массивной, как сама смерть. Она наполнялась спокойствием, как наполнялась весом; само по себе m превращалось в непреодолимую дремоту.

Тем не менее, краем разума она заставила себя пошевелиться.

Дура.

Никто не может долгое время выдержать длительное ускорение; никто на борту не выживет, если Ник время от времени не будет уменьшать m. Если она спросила бы кого-нибудь на мостике, как долго будет продолжаться сжигание топлива, она могла бы поставить таймер, чтобы очнуться, когда ускорение уменьшится.

Но она этого не сделала, дура, дура, а сейчас было уже слишком поздно. Она проиграла. Она не проснется до тех пор, пока кто-то не найдет пульт управления и не отключит ее.

До тех пор, пока кто-то не найдет пульт…

И не отключит ее…

Следующее, что она помнила, что стены по обеим сторонам от нее движутся. Это не имело смысла – и в любом случае ее стены не могли быть такими. Но ей показалось, что все происходит именно так.

Остальные детали тоже не имели смысла. Что она делает, поднявшись? Почему чувствует себя так, словно душила себя собственными руками? Она не могла вспомнить, что происходило. Но это казалось такой же правдой, как и движение стен.

Но, естественно, стены не двигались; двигалась она. Ее ботинки ступали по палубе. Она направлялась вперед; она чувствовала твердые руки, поддерживающие ее под мышками.

Эти руки вызвали у нее приступ паники.

У лифта Морн проснулась достаточно, чтобы начать сопротивляться.

Она была слишком слаба. Бесконечный сон все еще цеплялся к ней, отбирая остатки сил; ее мускулы все еще были вялыми. Тем не менее, она продолжала бороться, слабо, но упорно, пока голос рядом не произнес:

– Пусть идет сама. Посмотрим, как она будет держаться на ногах.

Руки, поддерживающие ее, исчезли. Она едва не упала ничком.

Больше благодаря удаче, чем чему-либо другому, ей удалось схватиться за ручку лифта.

– Цепляйся, – сказал голос. – Все будет нормально. Мы отведем тебя в лазарет.

Голос начал казаться знакомым.

Сдерживая дыхание, чтобы несколько прийти в себя, она обернулась и заставила свои глаза сфокусироваться на двух мужчинах, стоящих рядом с ней на расстоянии вытянутой руки и смотрящих на нее.

Один из них был Вектор Шахид.

Второй был тем человеком, который сидел за информационной консолью, пока она была на мостике. Она была не уверена. Он был достаточно велик. И не слишком ладно скроен…

Ни у одного из них не было пульта управления шизо-имплантатом. Во всяком случае, они не держали его в руках.

Именно голос Вектора показался ей знакомым.

– Морн, скажите что-нибудь, – мягко потребовал он. – Убедите нас, что вы не сошли с ума.

Она моргнула и попыталась начать думать, но не могла понять смысла вопроса. Она была переполнена своими проблемами, своим страхом; ее мозг был переполнен гулом, похожим на гудение приближающейся толпы. Все ее тело ныло; она чувствовала себя так, словно провела множество часов в автомассажере. Это совершило mm и искусственный сон.

Она с усилием выдавила:

– Почему?..

Почему я здесь?

Почему я проснулась?

– Нам нужно знать, закончился ли приступ, – пояснил Вектор. – Если закончился, то следует отвести вас в лазарет и пропустить через серию тестов. Посмотрим, сможем ли мы вытащить вас из этого состояния. – Его улыбка была слишком напряженной; он выглядел измученным. – Это – Орн Ворбульд. – Он показал на своего спутника. – У нас на борту нет медтеха, но у него большой опыт работы в лазаретах.

Морн все еще ничего не понимала; ее мысли витали где-то очень далеко от происходящего. Она не могла решить дилемму, стоит ли ей идти в лазарет.

Любые рутинные проверки, проведенные самыми обычными лазаретными кибернетическими системами, определят у нее наличие шизо-имплантата. А на «Капризе капитана» явно установлено дорогое оборудование. Если Вектор отведет ее туда, он узнает правду.

Он и так знал правду. Не так ли? Иначе почему она проснулась? Должно быть, он нашел пульт управления и выключил ее.

Слабая, беспомощная, будто избитая, она простонала чуть не плача:

– Никаких лазаретов. Пожалуйста.

– А почему? – Он изучал ее в открытую, не проявляя нетерпения.

Словно по контрасту, его спутник уставился на нее так, словно она была готова вспыхнуть в любую минуту.

Внезапно стресс конфликтующих между собой источников паники – она была поймана, она будет поймана – казалось, освободил в мозгу немного свободного места; к ней возвращалась возможность думать.

Может быть, Вектор не нашел пульт управления. Он вел себя не так, как если бы знал о его существовании. Может быть, она проснулась потому, что оказалась вне зоны действия пульта управления.

Может быть, еще не все потеряно.

Ослабев от облегчения, Морн едва не сползла на пол. Но она не сделала этого; она не могла обнаруживать свою слабость. Вместо этого она откашлялась и подняла голову, чтобы посмотреть на свой эскорт.

– Я не люблю лазареты. Я не сумасшедшая. Просто приняла слишком много ката. Я не знаю, как долго… – Она чувствовала боль во всех мышцах, – как долго мы сжигали топливо.

Орн Ворбульд продолжал тупо пялиться на нее.

– Кто дал вам кат? – спросил Вектор. Его поведение скрывало опасность вопроса. Ник не приказывал давать ей наркотики.

– Он был у меня с собой. Еще со «Смертельной красотки». Когда я обнаружила, что у меня бывают приступы прыжковой болезни, я похитила его для себя. – Неожиданно она добавила: – Я не доверяла ему.

Вектор, вероятно, догадался, что она имеет в виду Ангуса Фермопила.

Инженер смотрел на нее недоверчиво.

– Вы сказали, что сильное m порождает приступы. Откуда мы можем знать, что приступ закончился?

Чтобы защитить себя, Морн слабо улыбнулась.

– Неужели я похожа на человека, способного на самоуничтожение?

Улыбка Вектора была привычной, почти не сходящей с лица; по ней нельзя было сказать, поверил он ей или нет.

Вероятно – да. Через мгновение он подошел к интеркому рядом с лифтом.

– Я думаю, с ней все в порядке, – отрапортовал он. – Я отведу ее на камбуз и попытаюсь немного подкормить.

Не ожидая ответа, он повернулся к своему спутнику.

– Тебе нужно отдохнуть, Орн. Если ты не выспишься, то скоро свалишься.

Орн Ворбульд, казалось, не понимал, что его вежливо прогоняют. Он продолжал пялиться на Морн, словно она становилась с каждым мгновением все ярче; скоро она станет настолько яркой, что он не сможет смотреть на нее прямо. Вздохнув, словно человек, принявший нелегкое решение, он сказал:

– Ты слишком хороша для Ника. – Его голос был приглушен; и его слова показались похожими на вопрос.

Одна из его рук протянулась и погладила ее волосы.

Затем он ушел.

Морн не смотрела на него. Как только Вектор произнес слова «камбуз» и «подкормить», она сообразила, что не ела ничего с тех пор как покинула «Смертельную красотку». Ее сонливость практически исчезла, но слабость осталась. Она нуждалась в пище.

Вектор мягко взял ее за руку и вызвал лифт. Как только дверь открылась и он втянул Морн внутрь, он небрежно заметил:

– Орн что-то вроде гения. Он отличный помощник капитана по информации, просто великолепный, потому что способен заставить компьютеры ходить по воде. И по одному лишь его внешнему виду можно сказать, что он прекрасно разбирается в лазаретах.

К несчастью, у него половые органы обезьяны.

Неужели инженер пытается предупредить ее? Морн решила проигноировать этот вопрос. Ее мозг функционировал слабо. Вектор не нашел пульт управления. Он не отведет ее в лазарет. Этого было достаточно. Сейчас он накормит ее.

Когда они дошли до камбуза, там никого не было. «Каприз капитана», должно быть, уже некоторое время назад перестал жечь топливо и остальная команда уже успела перекусить. Вектор усадил ее за стол, набрал команды на машине для готовки и начал варить кофе.

Краем глаза Морн заметила, как неловко он движется. Вся остальная часть ее мозга сконцентрировалась на мысли о еде и запахе кофе.

Как только Вектор поставил перед ней дымящуюся тарелку, она принялась жадно есть, не заботясь о вкусе еды. В данный момент она даже не понимала, что именно ела.

Она ела, сидя напротив него за столом. Он, должно быть, и сам проголодался, но не торопился. Морн закончила есть намного раньше него.

Видя, что она все съела, Вектор встал из-за стола, наполнил две чашки кофе, поставил их на стол и снова сел. Но он продолжал есть в молчании, давая ей время прийти в себя. Может быть, он молчал по каким-то своим причинам. А может быть, он был от природы вежливым или даже робким. Каковы бы ни были его мотивы, Морн воспользовалась предоставленной возможностью.

В тот момент, когда он отодвинул от себя пустую тарелку, Морн была готова к беседе.

Пытаясь говорить спокойно, она спросила:

– Долго мы жгли топливо?

– Четыре часа.

Морн изумленно выгнула брови.

– Это очень много m.

Вектор отхлебнул глоток кофе и согласно кивнул.

– Это почти максимум того, что может выдержать любой из нас – даже с помощью наркотиков. Но мы не хотели, чтобы нас поймали. Мы отключили ускоритель час назад. В настоящий момент мы судорожно сканируем пространство. Если кто-нибудь отправился вслед за нами, придется снова жечь топливо, выдержим мы это или нет. Так что… – Он развел руками.

– Когда мы уменьшили m, Микка попыталась разбудить вас по интеркому. Вы не отвечали. Она знала, что вы до сих пор живы. Знала это потому, – улыбка Вектора стала шире, – потому что слышала ваш храп. Но она не могла разбудить вас. Ник хотел, чтобы она осталась на мостике, потому что сам был не прочь вздремнуть. Мы с Орном добровольно вызвались поглядеть, чем мы сможем помочь вам.

Морн не ответила. Она была слишком занята своими мыслями. Четыре часа на полном ускорении – это, черт побери, великое множество m. От такого давления люди погибают. Ник не просто злился; он крайне спешил; вероятно, положение было отчаянным.

Ей удалось пережить кризис. Она проспала все время своего безумия; нашла возможность бороться с ним. Значит, появилась надежда – больше надежды, чем она ожидала. На данный момент этого было достаточно.

Чтобы заполнить паузу или дать ей время подумать, Вектор снова заговорил.

– Мы разогнались до двух третей нашей формально максимальной скорости. Если бы мы жгли топливо еще два часа, то достигли бы максимума. Для корабля таких размеров наши двигатели достаточно мощны, но любой двигатель сможет выработать такое количество энергии. Мы станем где-нибудь на прикол. Если только, – добавил он, – они не отправились за нами в погоню. В таком случае нам придется узнать гораздо больше, чем нужно, о сильном m. Без прыжкового двигателя, надежного, наши шансы достаточно ограничены.

Даже если они не бросились за нами в погоню, было бы лучше, если бы у нас был таковой прыжковый двигатель, которому мы могли бы доверять. Неважно, какую скорость мы способны развить, этого будет недостаточно. Нам придется стать на прикол очень надолго.

Этот комментарий заставил Морн собраться. Это звучало очень похоже на предложение поделиться информацией. Подобравшись, она жадно вцепилась в предоставленную возможность.

– Как долго? Недели?

Вектор задумчиво посмотрел на свой кофе.

– Скорее, месяцы.

Она беззвучно повторила слово:

– Месяцы?

– Нам предстоит долгий путь. Если кто-нибудь следует за нами – служба безопасности Станции или ПОДК – то мы здорово влипли. Если вы разбираетесь в кораблях или если у вас достаточно развито чувство равновесия, вы можете определить, что сейчас мы корректируем курс. Очень постепенно. Мы не можем рисковать встретиться с другими судами – или быть пойманными – пока делаем этот поворот.

Коррекция курса действительно была очень постепенной. Ее чувство равновесия обычно было довольно чувствительно, чтобы сообщить ей, когда она испытывает m, измененное больше, чем на один вектор. Она лишь удивлялась, говорит ли он ей правду, и если да, то почему.

– Для корабля, у которого неисправен прыжковый двигатель, – заметила она, – мы пытаемся преодолеть очень большое пространство. И куда мы направляемся?

– Ремонтироваться, – сдержанно ответил инженер. – Нам нужно добраться к таким докам, где можно было бы чинить прыжковые двигатели.

Морн в изумлении посмотрела на него. За исключением Станции, она не могла вспомнить в космосе, принадлежащем человечеству, ни одного дока, которого «Каприз капитана» мог бы достигнуть на одном лишь ускорении. Скорость корабля могла быть не меньше 150 000 км/с; но даже эта скорость была ничто по сравнению с расстоянием во много световых лет между звездами.

Забыв об осторожности, Морн спросила:

– В какие доки? Где они?

Глаза Вектора были ясными, как ясное небо.

– Вы понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос.

– Нет, не понимаю, – ответила она. – Насколько я вижу, вы могли бы вообще не говорить со мной. Пока вы делаете что-то, чего я не понимаю, вы не можете ожидать от меня, что я догадаюсь, где стоят ограничители.

Он улыбнулся.

– Как я уже сказал, мы станем на прикол на долгое время. Это значит, что нам придется видеться друг с дружкой так часто, что может проснуться желание поубивать друг друга. И будет лучше для всех, если мы подружимся.

Она не улыбнулась в ответ. Вектор Шахид, подумала она, был мужчиной. Как Ник Саккорсо и Ангус Фермопил. Если он хотел «подружиться», значит, чего-то хотел от нее.

Она была готова дать Нику то, чего он от нее хочет. Ради ее собственного спасения. Именно для этого и был нужен пульт управления шизо-имплантатом.

Но никому больше. Никому. Никогда.

И очень холодно она сказала:

– А мы делаем все это по приказу ПОДК? Мы делаем это для того, чтобы Хаши Лебволь не замарался кражей продуктов Станции и перемещением их на «Смертельную красотку»? Преданность – вещь хорошая, но иногда она обходится слишком дорого.

Всего мгновение Вектор выглядел сбитым с толку. Затем выражение его лица разгладилось.

– А-а. Ваша теория, что Ник оперативник СИ. Теперь понимаю. Послушайте меня. – Он подался вперед, чтобы подчеркнуть свои слова, и его круглое лицо уже не озарялось улыбкой. – На вашем месте, я бы не слишком рассчитывал на это предположение. Я бы даже не стал повторять ваши подозрения. Это слишком опасно. Вы достаточно рисковали, когда говорили это в первый раз.

Она нахмурилась.

– Почему? Я сама – полицейский. – У нее не было причин верить ему – и не было причин убеждать его, что она ему верит. – Почему же тогда Ник решил прихватить меня, если не по приказу ПОДК?

Внезапно Вектор встал; он подошел к кофеварке и наполнил чашку. Все его движения были скованными, словно его суставы были отморожены.

Не глядя ей в лицо, он сказал:

– Ник взял вас с собой по своим причинам. Он расскажет вам о них – если захочет.

– А что касается всех остальных…

– На борту нет никого, кто не испытывал бы к ПОДК ненависти. – В его спокойном тоне прорывалась ярость. – И у нас есть для этого основания. Для нас очень неприятно, что на борту находитесь вы. Если вы попытаетесь навешать на Ника свои собственные преступления, мы используем ваши кишки, чтобы разогнать корабль.

– «Преступления?» – Его ярость остановила ее; но не остановила ее вопросов. – О чем вы говорите? Я не просила вас подставлять «Смертельную красотку». Я никогда не посмела бы. Это ваше преступление, а не мое.

– Преступление состоит в том, что вы – полицейский, – ответил Вектор не колеблясь. Тем не менее, его ярость исчезла; исчезла так же внезапно, как и появилась. – ПОДК – самая коррумпированная организация. По сравнению с ними пиратство – просто филантропия.

Под пристальным взглядом Морн он неловко опустился на сиденье. С чашкой, стоящей перед ним, он смотрел на нее, слабо улыбаясь, словно человек, который не представляет себе, что такое гнев.

– Позвольте, я расскажу вам одну историю.

Внутренне заколебавшись, Морн кивнула. Она была шокирована связью ПОДК с фальшивым арестом Ангуса; но расстояние от ареста пирата до «самой коррумпированной организации» было слишком велико. Если это было правдой, тогда как же быть с причинами, по которым она стала полицейским? Это очерняло ее отца, самого неподкупного человека из всех кого она знала; это превращало смерть ее матери в нечто дурацкое, достойное жалости. Если это было правдой…

Она слушала Вектора Шахида так, словно – во всяком случае, на некоторое время – время перестало существовать и все вопросы отпали.

– Вы, вероятно, не отдаете себе отчета, – сказал он спокойно, – что пиратство не слишком подходящее занятие для человека вроде меня. Я не люблю насилия. Я не люблю бунта – даже активного протеста. Правда заключается в том, что я не слишком хороший инженер. Если бы у вас было время подумать над этим, вы начали бы удивляться, что я делаю здесь на борту.

Я расскажу вам.

По образованию, во всяком случае, я генетик, а не инженер. Профессию бортинженера я выбрал позднее, после того как решил похерить свою старую карьеру. До этого я работал в Интертехе. Над проблемами генетики.

Именно там я и встретил Орна. Он был компьютерным экспертом нашего отдела. И тогда уже он легко справлялся со всякими случайностями, и некоторые из его хирургических реконструкций были более успешными, чем другие, но тогда сам он выглядел гораздо лучше. Сначала он меня не волновал. Он был слишком… слишком нерараборчивым, на мой вкус. Мы говорили, что он трахнул бы и змею, если бы она достаточно широко открыла при нем рот. Но он был волшебником, творившим чудеса с компьютерами, и все мы зависели от него.

Во всяком случае, я был генетиком, и как только доказал, что достаточно хорош в этой области, меня отправили в один из основных исследовательских отделов. Исследования такого рода, когда проверяют все дупла в зубах и залезают во все дыры, чтобы убедиться, что вы, покидая работу не выносите ничего секретного домой. Интертех всегда был помешан на безопасности – вы, вероятно, читали о проблеме, возникшей у них много лет назад, о восстаниях и всем прочем – и с каждым днем становилось все хуже и хуже.

Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть немного кофе. Морн могла бы сделать то же самое; но она слишком сосредоточилась на рассказе, чтобы подумать об этом.

– С нашей точки зрения это было вполне понятно. Устав Интертеха запрещал манипуляции с генетикой. Вы, вероятно, знаете об этом. – Морн кивнула. – Это запрещено во всей вселенной. Даже устав Объединенных Добывающих Компаний запрещает это. И Интертех могла бы вылететь в трубу, если бы то, чем занимались в нашем отделе, было неправильно истолковано.

Мы работали, – сказал он так, словно это признание не было важным, – над защитой от генетической атаки. На выработке иммунитета к мутации РНК.

Горло Морн парализовал шок; она почти перестала дышать. Выработка иммунитета к мутации РНК. Может быть, она была всего лишь младшим лейтенантом ПОДК, но ни один из мужчин или женщин, когда-либо оказывавшихся в космосе, не мог не понимать важности этого задания. Защита от генетической атаки. Если этого можно было бы достичь, это было бы самым значительным открытием после того, как Хуанита Эстевес нежданно-негаданно открыла прыжковый двигатель. Это изменило бы космос, принадлежащий человечеству. Это уменьшило бы – да что там, свело на нет – угрозу, идущую от запрещенного космоса. Это могло бы разрешить проблему пиратства, если пираты лишились бы самого большого из своих рынков сбыта.

Неудивительно, что Интертех «помешался на безопасности». Одни патенты на такое открытие могли сделать компанию достаточно богатой, чтобы скупить на корню ОДК.

Но Вектор продолжил рассказ. Пока Морн лихорадочно свыкалась с тем, что он сообщил ей, он сказал:

– Как вы можете себе представить, нам нужно было заниматься серьезными манипуляциями для того, чтобы найти способ защиты генетического кода от изменения. И у нас все шло отлично. Правда заключается в том, что мы подошли совсем близко. Мы находились так близко к открытию, что оно стало сниться мне по ночам. Это походило на подъем по лестнице, когда верха не видно, потому что все затянуто облаками. Я не мог видеть конечной точки, но видел каждую следующую ступеньку перед собой. Все, что нам было нужно, это фонарь, и нетрудно догадаться, что конец был уже не за горами.

Я мечтал, как вы можете себе представить, – сказал он, словно извиняясь, – стать спасителем человечества. Мы все участвовали в этом, весь наш отдел – и мы не смогли бы справиться с такого рода работой без Орна – но именно я был единственным, видевшим ступени. Я был единственным, кто понимал, насколько близко мы к концу лестницы.

Затем его улыбка искривилась, словно он радовался своей собственной печали.

– Вот как я оказался здесь.

– Что случилось? – спросила Морн. Несколько коротких недель назад она была молодым офицером, выполняющим свое первое боевое задание, с идеалами, приобретенными в семье, и достаточным опытом, чтобы знать, что эти идеалы – вещь очень важная. Сама мысль о достижении, столь жизненно необходимом, столь потрясающем, как иммунитет к мутации – идея, которая могла бы подарить людям так много радости – до сих пор волновала ее, несмотря на Ангуса и прыжковую болезнь.

Вектор неловко пожал плечами.

– Однажды, когда я пришел на работу, я обнаружил, что не могу вызвать результаты моих исследований на экран. Они были слишком сложными и требовали слишком много времени, чтобы просто ставить опыты. Поэтому мы экспериментировали на компьютерных моделях и эмуляторах. Но мое исследование исчезло. Весь проект исчез – все, чем занимался целый отдел. Не имело значения, какие коды доступа мы использовали, с каким бы приоритетом, наши экраны оставались пусты.

Именно Орн догадался, что произошло. Он нашел доступ в систему и обнаружил, что там находиться множество программно встроенных кодов, о которых мы ничего не подозревали. Когда эти коды, активировались они закрывали доступ к проекту. Отрезая его. Никто из нас не смог получить ни капли информации. Система даже не распознавала наши имена.

– Коды были установлены ПОДК. – Когда он произнес эти слова, в его тоне снова зазвучала ярость, черная и глухая. – Не ОДК. Это был не тот случай, когда Объединенные Добывающие Компании просто решили защитить себя на тот случай, что Интертех станет слишком могущественной фирмой. Орн понял это, потому что коды затрагивали загрузочные и корневые каталоги. Они поступали с обладающего более высоким статусом компьютера ПОДК, находящегося в здании Администрации, одновременно копирующего все сделанное нами.

Она слушала, словно зачарованная. От его слов у нее по коже побежали мурашки.

– Компьютер подчинялся непосредственно СИ. Предположительно он не должен был делать ничего иного кроме как проверять исследования Интертеха, приглядываясь к технологиям, которые могли оказаться полезными для полицейских. Но когда Орн добрался до компьютера, он выяснил, что компьютер обладает силой – и статусом– стереть все исследования компании.

– Вы молоды, – сказал он внезапно, обращаясь к Морн. – Вы не были нигде, кроме Академии, и не были далеко от Земли долгое время. Вы когда-нибудь слышали хоть один слушок о иммунитете против мутации РНК? Кто-нибудь когда-нибудь дал вам возможность поверить, что нет нужды проводить остаток жизни в страхе перед запрещенным космосом? А может быть полиция – или ОДК – предали огласке нашу информацию?

Ошарашенная, она отрицательно покачала головой.

– Нам нужно сырье для обороны, мы прошли все ступени лестницы. А они забрали информацию, присвоили ее. – Глаза Вектора казались такими голубыми, словно горящими. – Они не хотят чтобы мы знали, что то, как мы живем сейчас, вовсе не обязательно – точно так же, как и ненужно. Запрещенный космос – источник их могущества, их оправдание. Если бы у нас были лекарства, вырабатывающие иммунитет, нам бы не понадобилась эта блядская полиция Объединенных Добывающих Компаний.

Он сделал попытку сдержаться, но у него ничего не получилось.

– Подумайте об этом на досуге, – закончил он. – По меньшей мере миллиард человеческих существ обречен на постоянный страх перед возможным генетическим вторжением, и ради чего? Ради мелочи. Ради того, чтобы консолидировать и увеличить силы полиции. И ОДК. И в конце концов весь космос, занимаемый человечеством, превратится в обширный гулаг, командовать и управлять которым будет ОДК, к своей вящей выгоде, с полицией в качестве мускулов.

Я один из счастливчиков. – Гнев Вектора начал понемногу стихать; но его улыбка не возвращалась. – Я бросил это грязное дело. Интертех закрыл наш отдел и перевел всех в другое место, но я продолжал поддерживать контакт с Орном. В основном потому, что его совершенно не мучило раскаяние, он стремился сблизиться с людьми, у которых вообще никогда не было совести. Я ушел из Интертеха и пошел обучаться инженерному делу на одной из орбитальных плавильных печей. Затем Орн нашел мне работу на небольшом независимом грузовозе, вместе с несколькими другими, – при этих словах он позволил себе слабую саркастическую ухмылку, – неудовлетворенными душами. Мы захватили корабль и принялись заниматься делами на свой страх и риск. Потом мы встретили Ника. Орн разбирается в нелегалах, а я разбираюсь в отличных мозгах, и потому мы присоединились к нему. И с тех пор мы здесь.

Тут он остановился. Может быть, он наконец увидел, насколько он потряс ее. А может быть, просто его силы иссякли, после того как он недавно перенес такие перегрузки. Он встал, словно преодолевая сопротивление каждого сустава, явно собираясь оставить ее наедине с ее мыслями.

Но не сделал этого. На выходе из камбуза он остановился и спросил:

– Знаете, почему я двигаюсь таким образом?

Морн тупо покачала головой.

– Артрит, – сказал он. – Однажды я совершил ошибку и вмешался в одно из грязных развлечений Орна. Он избил меня. Сильно избил. Несколько моих костей были сломаны или повреждены. Но с этого начался артрит. Он становится словно мозоль на старых ранах и шрамах. И расползается дальше. Сильное m – агония.

– m-агония, агония m, – сказал он, словно кого-то цитируя. – Вот все, что нужно знать на земле.

И выходя добавил:

– Я предпочитаю жить так, как сейчас. Насколько я убежден пираты – отличные ребята.

Она долгое время оставалась на камбузе одна. Она только что пережила приступ прыжковой болезни; впервые с того времени, как «Повелитель звезд» увидел «Смертельную красотку», она должна была чувствовать надежду. И тем не менее она ничего не чувствовала; она чувствовала себя заброшенной и загнанной в угол. Она стала полицейским, потому что хотела посвятить себя душой и телом служению и идеалам ПОДК; вероятно, еще и потому, что хотела отомстить за мать. Но если Вектор был прав, если он говорил правду…

В таком случае ПОДК совершила подлость настолько колоссальную, что воображение Морн отказывалось это представить; настолько невероятную, что она ставила с ног на голову все, что Морн ценила и во что верила; настолько подлую, что это меняло моральные законы космоса, принадлежащего человечеству, от цивилизации и этики к жестокостям убийства и насилию, от капитана Дэвиса Хайланда к Ангусу Фермопилу.

Во что ей сейчас верить? В то, что Вектор лгал? Если и так, она все равно никогда не сможет этого доказать. И никогда не сможет уничтожить в своем мозгу то, что сейчас услышала; это всегда будет здесь, отравляя ее мысли, мучая ее так же, как запрещенный космос. Неважно, насколько честным был ее отец – или она сама; и она и он были всего лишь игрушками в чужих злых руках.

Одна на камбузе «Каприза капитана», с чашкой остывшего кофе, когда ей было никуда идти, Морн Хайланд провела еще несколько часов, печалясь о своем отце – и обо всем, что он представлял в ее жизни. Она убила всего лишь его тело, и лишь потому, что была больна и не ведала, что творит. Вектор Шахид убил его образ, память о нем.

Эта печаль была необходима. До тех пор как это не закончилось она не могла возбудить в себе достаточно гнева, чтобы вернуться в каюту, где лежал пульт управления шизо-имплантатом.

Глава 5

Когда Морн попыталась вернуться в каюту, то обнаружила, что у нее возникла новая проблема, о которой она и не подозревала. Черная коробочка продолжала передавать приказ «спать» в центры ее мозга. Едва попав в зону действия прибора, она почувствовала, что едва передвигает ноги.

Замок в ее дверях имел пятисекундную задержку. Для шизо-имплантата вполне хватит времени, чтобы усыпить ее.

Дура! – обругала она себя. Дура. Недальновидность должна была уничтожить ее. Если она заснет и не сможет отключить пульт, то потеряет сознание и будет оставаться в этом состоянии до тех пор, пока кто-нибудь не спасет ее. Ник и его люди наверняка начнут что-то подозревать. А она не сможет избегать своей каюты. Ник будет настаивать, чтобы она вернулась туда и они снова занялись сексом.

В любом случае ей необходимо завладеть пультом управления.

Слишком разозленная и отчаявшаяся, чтобы колебаться, она повернула и бросилась назад по коридору туда, где управление шизо-имплантатом переставало действовать. Затем развернулась и бегом помчалась назад к двери.

Ангус приучил ее к таким вещам.

Открыть замок.

Жди, пять бесконечных секунд. Ее беспокойство начало растворяться, ее самообладание медленно растворялось в бессильном расслаблении. Когда дверь открылась, она едва держалась на ногах, едва могла держать голову, держать глаза открытыми.

Бросившись вперед, она схватилась за край койки, сунула руки под матрас.

Панели управления не было.

Нет, она была здесь. Морн просто не нащупала ее. Шевельнув пальцами, она задела пульт и жадно вцепилась в него.

И лишь падая на пол, случайно нажала пальцем на кнопку, отключающую передачу волн.

Несколько минут Морн лежала неподвижно, тяжело дыша и дрейфуя между паникой и сном. Затем продолжила свою бутву за выживание.

Когда желание снова привело Ника в ее каюту, она была занята шизо-имплантатом, тренируя пальцы, чтобы попадать на нужные кнопки; пробуя эффект различных функций прибора.

Дверь едва успела предупредить ее. Морн пыталась регулировать шизо-имплантат медленно и аккуратно, чтобы ускорить мышление, улучшить способность думать, не делая себя гиперактивной. Тем не менее, часть ее мозга услышала предупреждающий писк замка. Она вовремя отключила управление и сунула пульт в карман.

С нервами, трепещущими от такой резкой смены множества эмоций, она повернулась к двери.

Ник вошел улыбаясь, веселый и расслабленный. Ни в его глазах, ни в виде шрамов ничто не говорило о гневе. Вероятно, желание мести он уже удовлетворил и решил забыть обо всем происшедшем.

Это избавило ее от одного из многих страхов.

– Скан до сих пор чистый, – заметил он, закрывая дверь. – Я совершенно уверен, что нас не преследовали. Если кто-то хочет поймать нас, они не были бы настолько небрежны. Мы можем позволить себе немного выждать, прежде чем снова начать жечь топливо.

Морн постарался улыбнуться ему. Это оказалось достаточно сложно без помощи управления шизо-имплантатом. Во всяком случае, тошнота, которую она чувствовала, когда думала о его желании, стала сильнее. Очернение Вектором ПОДК все только ухудшило. И прыжки по различным функциям мозга измучили ее, иссушили, как бесконечная галлюцинация.

К счастью, ее рука до сих пор находилась в кармане. Осторожно шевельнув пальцами, она нашла нужные кнопки.

– Может быть, я слишком устал, чтобы анализировать, что произошло в прошлый раз, – сказал он, улыбаясь словно сатир, – а может, на моей совести висит слишком многое и я не доверяю собственной памяти. Но я мог бы поклясться, что ты лучшая женщина из тех, кого я знал. – Его шрамы настолько потемнели, что, казалось, выступали на лице – три черные полосы, скрещивающиеся под правым глазом, и две – под левым. – Я хочу проверить, сможешь ли ты повторить это сегодня.

Морн сглотнула, рот ее наполнился горечью, и она сказала хриплым шепотом:

– Проверяй.

Она включила шизо-имплантат, вынула руку из кармана. Затем расстегнула скафандр и позволила ему упасть на пол.

Увидев ее обнаженной, Ник лишь тихо мягко выдохнул:

– Морн. – Сжав в своих объятиях, он понес ее к койке.

Это было его последней репликой. Он был обманутым участником действия, восхищенным ее безоговорочной и одурачивающей самозабвенностью; она была фальшивым инструментом, изображающим, что именно он свел ее с ума от страсти. То, что они делали вместе, не слишком отличалось от их предыдущей встречи до тех пор, пока он не удовлетворил свой голод в экстазе настолько яростном, что у него на глазах проступили слезы.

На этот раз он не погрузился в сон. Вместо этого долго лежал рядом с ней и крепко держал за руку, пока дыхание его восстанавливалось, а слезы высыхали на шрамах. Наконец он прошептал ей в ухо:

– Я был прав. – Его тон был почти ласковым. – Нет никого, кто мог бы сравниться с тобой. Не было женщины, хотевшей меня так, чтобы отдать себя подобным образом.

– Ник, – ответила она, – Ник, – потираясь своей грудью о него и лаская его пенис, потому что управление было включено и он довел ее почти до апофеоза нервов, который мог бы сделать бесчувственным ее мозг и уничтожить раз навсегда ее подлинную ярость и желание.

Его тон был почти ласковым; улыбка – почти гордой.

– Если бы я знал тебя лучше, – сказал он, – ты могла бы заставить меня поверить, что действительно существует любовь.

Она начала приходить в неистовство. До тех пор, пока он не позволит ей одеться, она не сможет отключить управление шизо-имплантатом. Оно продолжало лежать в кармане ее скафандра. И она рискнула продолжить; несмотря на то, что он был удовлетворен, она скользнула языком вниз по животу и начала лизать его между ног.

Ее уловка сработала. Снова улыбнувшись, он сказал:

– Позднее, – и отвернулся.

Она боялась, что он не уйдет. Если нет – если он задержится по какой-то причине – то она выдаст сама себя. Она не сможет подавить страсть, навязываемую ей шизо-имплантатом.

Но, к счастью, он не задержался. Вероятно, он недостаточно доверял ей, чтобы хотеть от нее чего-либо кроме секса. Скользнув назад в скафандр он сказал:

– Мы будем жечь топливо еще два часа. Тогда мы наберем нужную скорость и у нас останется нужное количество ускорения для маневра. И тогда мы покончим с сильным m. У нас будет время для отдыха. – У двери он добавил: – Не хворай. Нам еще предстоит многое проделать вместе.

В тот момент, когда он вышел, Морн соскользнула с койки, нашла пульт управления и отключила его.

Изменение было не столь болезненным, как в прошлый раз. Она совсем недавно установила, как постепенно уменьшать интенсивность действия шизо-имплантата. Сейчас она включила слабый отдых, чтобы смягчить нервную травму.

Через короткое время вахта на мостике сообщила об увеличении ускорения. Когда «Каприз капитана» отключил внутреннее m, Морн завернулась в простыню и поставила таймер на пульте управления на два часа десять минут. Едва услышав, что ускорители на корме загудели, она погрузилась в сон.

Она пережила и этот кризис.

Она могла бы справиться с ним и без шизо-имплантата. Она не знала точно, какое количество m включает ее прыжковую болезнь. А ускорители работали по принципу закона взаимоуничтожающихся величин; чем быстрее двигался «Каприз капитана» тем меньше становилась разница между скоростью и давлением ускорителей; таким образом работа ускорителя производила все меньше ускорения до тех пор, пока скорость и давление не уравновешивались. Таким образом, по последствиям вторичное сжигание топлива было менее опасно, чем первое.

Если бы Морн не спала, то могла бы выяснить, где предел ее выдержки.

Когда таймер на пульте отключился и она медленно вернулась в сознание, она порадовалась тому, что не стала рисковать. Ее тело ныло, словно у нее был приступ артрита, от которого страдал Вектор Шахид, а голова была тяжелой и болела, словно во время похмелья. Она не могла поверить, что смогла бы сохранить разум без помощи шизо-имплантата.

Остальная часть команды на «Капризе капитана» испытывала облегчение совсем по другому поводу.

Им удалось ускользнуть со Станции без дополнительных повреждений. Они могли в ближайшем будущем больше не пользоваться сильным m. И они почти наверняка не встретят здесь других судов, путешествующих на нормальной скорости так далеко от Станции – дистанции слишком маленькой для прыжкового двигателя, но становящейся очень значительной для обычного передвижения на ускорителях.

Суда по всему, они были в безопасности.

Естественно, существовала опасность, что корабль преследователей может попытаться опередить их. Люди Ника сами частенько пользовались подобным маневром; они знали, что это возможно. Но преследователь, входящий в тах на такое короткое расстояние, был делом невиданным. «Каприз капитана» далеко отклонился от траектории, которую можно было бы вычислить со Станции, и постоянно отклонялся все дальше. Направляющие ускорители вгрызались в вакуум, постепенно приближая корабль к пункту назначения.

Ник Саккорсо оставил на мостике только самых необходимых; рулевого, скан, информационный отдел. Для всей остальной команды он устроил праздник.

Отпраздновать спасение очаровательной и изумительной Морн Хайланд, как он сказал. От жадных щупальцев капитана Ангуса, овцеёбаря Фермопила, пояснил он. И отметить начало первых каникул этого корабля и его команды. В трюмах «Каприза капитана» хранился солидный запас соответствующих напитков и наркотиков. И вскоре все на борту были или пьяны, или под кайфом.

Это на какое-то время позволило Морн не мучиться своими проблемами.

Выпивка и наркотики были лишь временной мерой; возможностью для мужчин и женщин без шизо-имплантата совершить изменения в мозге. Когда празднование завершилось и последствия приема такого количества горячительного были преодолены, люди Ника столкнулись с проблемой нового рода.

Им нужно было придумать что-то, чтобы убить время.

Они не были подготовлены к долгим путешествиям. «Каприз капитана» был судном с прыжковым двигателем, а не внутрисистемной баржей. Вероятно, он, с тех пор как Ник стал командовать им, не проводил вне порта больше месяца. Команде приходилось что-то придумывать, чтобы занять себя.

У большинства членов команды были изменчивые темпераменты. Они были нелегалами – более привыкшими сражаться за свои жизни, чем бороться со скукой. Для них «каникулы» без дорогого секса, баров, интриг и других удовольствий, получаемых на Станциях, теряли всякую привлекательность. Недели ничегонеделания, сна и общего покоя было вполне достаточно. После этой недели начали множиться – как снежный ком – неприятности и проблемы.

Как-то раз Морн услышала в коридорах звуки, похожие на выстрелы. Грязные ругательства наполнили корабль, будоража «Каприз капитана» маниакальной радостью или гневом. Люди, которых она встречала, когда Ник водил ее в камбуз или кают-компанию, казалось, с каждым новым днем становились все более неряшливыми, жестокими и жалкими.

В конце второй недели Вектор Шахид, воспользовавшись случаем, заметил Нику:

– Думаю, мы почти готовы.

Ник заговорщицки улыбнулся и покачал головой.

– Поскорее бы.

Вектор пожал плечами и ушел.

Несколько дней спустя Микка Васацк рискнула войти в каюту Морн, когда Ник был у нее. У нее под глазом драматически темнела ссадина; косточки ее кулаков были ссажены. Прежде чем Ник успел что-то сказать, она буркнула:

– Это зашло слишком далеко. Эта дурища, которую ты взял в качестве третьего помощника по информации, ударила меня дубинкой. Она утверждает, что я не подпускаю к ней мужчин. Я. Если бы половина этих баб не были брошенными тобою любовницами, у нас не возникало бы подобных проблем.

Она, нахмурившись, посмотрела на Ника.

Он сверкнул улыбкой, глядя на Морн, затем сказал Микке:

– Все в порядке. Я думаю, они созрели для показательного наказания. Собери-ка их. Используй оружие, если понадобится. Меня не волнует, спят ли они или смертельно пьяны. Я побеседую с ними через час. Мы заставим их потрудиться.

Второй пилот не отдал салют в ответ. Покачивая бедрами, она развернулась и вышла.

Когда команда была собрана, Ник принялся говорить им об их поведении таким тоном, словно сама тема казалась ему веселой. Затем приказал устроить полный ремонт каждой части фрегата, которую можно было починить вне доков.

– Это займет вас по меньшей мере пару месяцев, – закончил он, – так что лучше начать сейчас.

Это на какое-то время разрешило проблемы на корабле. Не все восторженно восприняли этот приказ, но даже самые гневные и недовольные члены команды не решались спорить с Ником Саккорсо.

К сожалению, проблемы Морн только осложнились.

С одной стороны, у Ника появилось больше свободного времени, которое он проводил с ней. Работа была оставлена на присмотр Микки; лично ему не оставалось ничего другого, как исследовать безграничность любовных ласк Морн. Иногда он по несколько дней не покидал ее каюту.

Сначала он оставался с ней только для секса и сна; само по себе это было достаточно плохо. Но постепенно, по мере того как он привык к ее самозабвенности – когда он начал доверять ей – на поверхность начали подниматься более глубокие желания. Он начал беседовать с ней; и по мере того, как дни сливались в недели, он говорил с ней все больше и больше. Ей приходилось прятать черную коробочку под матрасом и надеяться, что он не найдет ее; он оставлял ей так мало возможностей включать и выключать ее, что ей приходилось экспериментировать только когда он спал.

Временами Морн чувствовала в нем страсть настолько глубокую, что та казалась бездонной – она боялась, что его сила или половые инстинкты могут быть только временно приглушены, а никогда не удовлетворены. Это проявлялось не только в том, как Ник занимался сексом, но и в том как он говорил. Больше всего его, похоже, развлекали повторяющиеся истории, которые другие (так он утверждал) рассказывали о нем – истории о побегах и спасениях, победах и пиратстве; истории о захвате чужих судов, драматические и смелые. Он никогда не подтверждал, были ли эти слухи правдой. Но его довольство ими оставалось постоянным. Он нуждался в них, и эта нужда влекла его к ней. Честно говоря, чем больше Морн удовлетворяла его голод, тем более отвратительным это становилось; чем больше она слушала его и отдавалась ему, тем больше он желал ее.

Она ненавидела это; она ненавидела его и все, что он делал. Иногда ее отвращение становилось таким невыносимым, что, когда она бодрствовала, а он спал, она скрипела зубами, представляя, как хорошо было бы вспороть ему брюхо и выковырять его половые органы.

И хотя она страдала от его присутствия, при его прикосновении она горела страстью; она заставляла его быть разговорчивым. Она видела, что все это означает.

Она становилось ценной для него.

Несмотря на все растущую тошноту, она защищала себя, давая ему все, что он хотел.

Его привязанность начала приносить плоды; покуда он был доволен, он позволял ей свободное передвижение по кораблю. Пока она была доступна ему, она могла ходить где ей вздумается, смотреть все, что она хочет. Никто не останавливал ее. Даже Микка Васацк оставила ее в покое.

Когда у нее было время воспользоваться своей свободой, она находила Вектора, копающегося в своих двигателях, или Кармель и Линда, по локоть в проводах; видео показывало ей людей в скафандрах высшей защиты, крутящихся вокруг оболочки «Каприза капитана»; лифты регулярно не работали, потому что их все время разбирал и собирал второй инженер, прыщавый неуклюжий юноша с копной непокорных волос, которого все вокруг звали «Щенок», хотя он, без сомнения, ненавидел свое прозвище.

Более тесное знакомство с окружением было недостаточным, чтобы уменьшить ее страх. Она хотела чего-то большего.

Она хотела получить доступ к корабельным компьютерам – к бортовым журналам, может быть, даже к информационному ядру. Из них она могла бы узнать, где она находится, куда они направляются. Она не могла проверить историю, рассказанную Вектором, но она могла найти доказательство нечестности ПОДК в аресте Ангуса. Она могла узнать, кто же такой на самом деле Ник Саккорсо.

Это знание, без сомнения, помогло бы ей; но она не имела к нему доступа. Из-за дрейфа компьютеры всегда были заняты. Даже командный мостик никогда не оставался пустым, хотя им можно было не пользоваться.

Честно говоря, свобода передвижения по судну имела один недостаток. Морн не получала того, что хотела. С другой стороны, ей приходилось постоянно встречаться с Орном Ворбульдом.

Плохо собранный друг Вектора, должно быть, постоянно подсматривал за ней; это было единственным объяснением тому, что он постоянно застигал ее в тот момент, когда она оставалась одна. Он был корабельным экспертом по компьютерам; он, вероятно, мог настроить сенсоры управляющего компьютера так, чтобы они постоянно следили за ней. Наконец она стала колебаться всякий раз, как у нее появлялась возможность покинуть каюту, потому что знала, что рано или поздно их столкновение неизбежно.

Орн редко говорил с ней; но он никогда не упускал возможности прикоснуться к ней. При первой же возможности он лишь повторил свою ласку, погладив ее по волосам. Но в следующий раз попытался схватить ее рукой за грудь прежде, чем она успела увернуться. На третий раз он так сжал ей грудь, что она болела еще через час после их встречи.

Позднее он грубо схватил ее и принялся целовать липкими холодными губами. Она не могла вырваться, пока ей не удалось ударить пяткой ботинка под колено.

Она причинила ему достаточную боль, чтобы он отпустил ее – но явно недостаточную, чтобы перестал преследовать.

Это представляло собой новую угрозу. Она могла изолироваться в своей каюте. Или могла пожаловаться Нику, рассказав, что происходит; она знала его достаточно хорошо, чтобы поверить, что он не станет терпеть действий Орна. Но оба эти решения попахивали трусостью – а она пережила больше страха, чем могла выдержать.

Она ничего не сказала Нику. И не стала прятаться в своей каюте.

Вместо этого она отправилась побеседовать с Вектором Шахидом.

Она нашла его, как обычно, в ходовой части. Она не видела его, но слышала, как он работает внутри тяжелого кожуха большого генератора прыжкового поля, пытаясь самостоятельно починить двигатель. Чтобы привлечь его внимание, Морн забарабанила пальцами по кожуху и крикнула:

– Вектор!

Несколько глухих звуков были ей ответом. Затем инженер с трудом вылез из рабочего люка, держа в руках пробник.

– Морн. – Его лицо порозовело от усталости, но его поведение ничем не отличалось от обычного. – Чем я могу быть вам полезен?

Ей не было нужды притворяться, что она не злится. Она источала злобу. Без нее она бы сдалась на милость страха и отвращения.

– Что происходит с этим так называемым твоим «другом?» – резко спросила она. – Мне кажется, он собирается изнасиловать меня.

Вектор беспомощно замигал, вероятно, не понимая, о ком идет речь. Затем его глаза широко открылись:

– А, Орн. Я ведь говорил вам, – заметил он, – что у него половые органы как у обезьяны – и ни малейшего смущения. Даже если вы убедите его, что больны сифилисом, это, думаю, его не остановит. Насколько я заметил, он вообще не испытывает физического страха. Ведь лазарет может вылечить все что угодно.

– Конечно, Нику все это не понравится. – Он замолчал, обдумывая ситуацию, и в конце концов добавил:

– Я не думаю, что это серьезная проблема.

Морн попыталась повторить насмешку, которой так часто пользовался ее отец.

– Неужели?

Вектор рассеянно улыбнулся, словно все его мысли были поглощены тем, что творится под кожухом прыжкового двигателя.

– Вы достаточно взрослая девочка. Вам всего лишь нужно остановить его.

Долгие часы, проведенные ею с Ником, вызвали вспышку гнева.

– Ну хорошо, я остановлю его. – Кипя от возмущения, она развернулась и выскочила из отделения.

Но она не представляла, как это сделать.

Ее тренировали в Академии; она знала, как следует защищаться. С другой стороны, Орн Ворбульд был намного больше; сильнее. А она не могла рисковать и использовать ресурсы шизо-имплантата: быстроту, сосредоточенность, нечувствительность к боли. Для того, чтобы воспользоваться этим, ей пришлось бы взять с собой пульт управления – а она могла с легкостью представить, что произошло бы, если его обнаружили.

Она нуждалась в оружии. Обычного духового пистолета было бы достаточно. Даже лазерный резак подошел бы. Но никто на борту «Каприза капитана» не даст ей оружие без разрешения Ника; а он обязательно потребовал бы объяснения.

Кипя, словно сосуд с кислотой, в которую влили воду, она отправилась на камбуз, чтобы выпить кофе и немного подумать.

Из осторожности она села за стол, опираясь спиной на машину для приготовления пищи, поглядывая на внешний коридор, чтобы Орн не смог застигнуть ее врасплох.

Он появился так быстро, что она могла бы решить, что Вектор сказал ему, где ее искать. Но, естественно, инженер не мог знать, куда она направится из машинного отделения…

Орн появился на камбузе. Капли пота блестели у него на лице. Не в первый раз Морн заметила, какие у него большие руки; они походили на огромные куски мяса.

Она резко встала.

Он остановился. Мгновение они смотрели друг на друга через стол. Так же, как и голос, его глаза были робкими; он смотрел на нее так, словно боялся, что через мгновение ее взгляд нагреется так, что расплавит его. Но она знала, что на самом деле в нем нет ни капли робости. Она не поддалась на уловку, когда он сказал голосом испуганного мальчика:

– Я хочу тебя.

– Печально, – ответила она. – Я тебя не хочу.

Если бы он хоть немного вслушивался в отвращение, с каким были произнесены эти слова, то понял, что она говорит правду.

Но, очевидно, его не беспокоило ее отвращение.

– Нет, ты хочешь, – сказал он со всей возможной убежденностью. – Женщины всегда так. Их не волнует, кто делает с ними это. Они думают, что хотят одного, а на самом деле хотят совсем другого. Они просто – хотят.

Ник слишком мягок с тобой. Я покажу тебе, каково это на самом деле.

Вспомнив Ангуса, Морн захотелось плюнуть Орну в лицо.

– Ты неправ, – буркнула она. – Я и так знаю. И обещала себе, что следующий, кто попробует сделать со мной это, тут же умрет. А Ник знает, – спросила она, прежде чем он пошевелится, – чего ты хочешь?

Улыбка Орна не имела ничего общего с его взглядом или поведением; она была беззаботной и кровожадной.

– Ник знает нечто более важное, – ответил он все тем же испуганным голосом. – Он знает, что нуждается во мне. Он просто не знает, почему. Он не знает, что я заразил компьютеры вирусом – в тот самый день, когда попал на борт. Я единственный, кто знает, как справиться с ним. Обычно я его придерживаю. Но сейчас он не будет сдерживаться. Всякий, кто попытается влезть в систему без меня, вызовет полную потерю информации. Все исчезнет.

Если ты не будешь держать язык за зубами и не дашь мне того, чего я хочу, кому-то придется объяснить ему это.

Несмотря на ее гнев, он испугал ее. Полная потеря информации! Это было то же, что самоубийство; это погубит «Каприз капитана» и всех находящихся на борту. Отчаяние закипело в ней; отчаяние и ненависть. Он был словно Ангус. У него было больше видов оружия, чем она представляла, больше возможностей контролировать ее…

Когда он сделал шаг вперед и потянулся через стол, чтобы схватить ее, она плеснула кофе ему в лицо.

Получи же, проклятый сукин сын!

Выскочив из-за стола, пока он выл, она ударила его по переносице чашкой. Кровь брызнула по его щекам. Морн как можно быстрее нанесла ему удар ребром ладони по горлу.

Хотя он был ослеплен кофе и кровью, ему каким-то образом удалось перехватить ее руку.

Это было все, что ему было нужно.

Она попыталась вывернуться. Если бы она крутанулась достаточно резко и ударила его локтем в висок, то могла бы парализовать его; заставить его выпустить ее.

Но он повернулся синхронно с ней. Используя ее импульс, он ударил ее головой о стену.

Когда она ударилась, ее мозг превратился в желе и все мускулы ослабли.

Она принялась беспорядочно молотить по его телу, но без особого успеха. Держа ее за руку, он снова и снова бил ее о стену; ей показалось, что он будет бить ее, пока она не сломается. Затем внезапно он остановился. Он не хотел убивать ее. Он хотел, чтобы она была жива; он хотел, чтобы она почувствовала боль. Так же как Ангус. Ослабив хватку, он схватился за ее скафандр обеими руками и сорвал его с плеч.

Откуда-то послышались голоса, но они ничего не означали; появление кого-то еще не улучшило бы ее положения. Она сражалась за контроль над своими конечностями. Рукава ее скафандра оказались спущены по локтям, блокируя руки так, что она не могла воспользоваться ими. Кроме того, Орн был слишком силен для нее. Он выволок ее из камбуза, толкнул к противоположной стене. Она повалилась на пол.

– Давай, Орн, – произнес кто-то довольно. – Покажи ей, что ты не оставишь это без ответа. Покажи ей, что тебя не волнует, что думает Ник.

– Трахни ее! – потребовал другой голос. – Трахни так, чтоб пар пошел! Пусть истечет кровью!

Когда он сжал руки на ее груди и попытался поймать своим ртом ее губы, ей удалось изогнуться.

Несмотря на пустоту в мозгу и слабость, она вывернулась под ним и вонзила колена ему в пах.

Со стоном он отпустил ее.

– Еще! – воскликнул довольный голос. – Вмажь ему еще!

Покачиваясь, она приподнялась по стене, развернулась и попыталась сбежать.

Он догнал ее прежде, чем ей удалось сделать три шага. Когда она рухнула на пол, он всем своим весом навалился на нее. Удар обездвижил ее. Она не могла сопротивляться, пока он поворачивал ее и окончательно снимал с нее скафандр.

– Освободите кают-компанию, – сказал Ник спокойно, но его голос пробился сквозь боль Морн и торопливые движения Орна. – Нам понадобится немного места.

Орн замер.

Морн услышала топот бегущих ног. Затем Ник сказал небрежно:

– Орн, мне кажется, ты совершил серьезную ошибку. Честно говоря, мне кажется, это последняя ошибка, которую ты совершил в своей жизни.

Морн удалось вздохнуть, когда Орн отшвырнул ее и вскочил на ноги.

– Она повредила тебе морду, – заметил Ник. – Это хорошо. Пошли в кают-компанию. Тебе нужно смыть кровь с глаз. Затем мы посмотрим, есть ли у тебя какая-нибудь возможность пережить все произошедшее.

– Ник… – начал Орн. Его голос был полон неподдельной паники и угрозы.

– Пошли, Орн, – сказал Вектор. Когда Морн села, натянула на плечи скафандр и подняла голову, то обнаружила, что инженер стоит рядом со своим другом. – И ты должен был знать, что это непременно случится. Во всяком случае, он дает тебе время подумать. Может быть, тебе удастся придумать что-то, что спасет тебя.

И, потянув Орна за руку за собой, Вектор двинулся в направлении кают-компании.

Кто-то попытался помочь Морн. Она оттолкнула протянутую руку и с трудом поднялась на ноги.

Ник посмотрел на нее.

– И как ты себя чувствуешь? – спросил он так небрежно, словно его не интересовал ответ.

Она покачала головой.

– Дай мне оружие. – Ноги едва держали ее, голова кружилась; ей приходилось опираться на стену, чтобы сохранить равновесие. – Я сама убью его.

Ник резко хмыкнул и последовал за Орном.

Через несколько мгновений в кают-компании, похоже, собралась вся команда. Если кто-то остался на мостике, то, вероятно, кто-то, кого Морн не знала. Столы и стулья были убраны из центра кают-компании; мужчины и женщины выстроились вдоль стен. Пока Вектор обрабатывал лицо Орна, Ник вышел на середину свободного пространства и там застыл. Он был окружен улыбками и хмурыми лицами, восторгом и страхом, но никто не осмелился ничего сказать. Единственным звуком в комнате было прерывистое дыхание Морн.

Внезапно Ник заметил:

– Орн, ты поставил меня перед проблемой.

Орн повернулся лицом к своему капитану.

– Нет, не я. – Его голос был более испуганным, чем обычно. Тем не менее то, как он повернулся, то, как он двигался, напомнило Морн, что Вектор сказал о нем. Он вообще не испытывает физического страха. – Если ты хочешь ее для себя одного, тебе следует держать ее под замком. Я говорил тебе, я предупреждал, что она доставит нам множество неприятностей. Но раз ты позволил ей шляться повсюду, я решил, что ты не против разделить ее с кем-нибудь.

– Ты не понял. – По контрасту с Орном, Ник говорил гладко и спокойно, словно скользил на коньках по катку. – Я говорю не о ней, я говорю о тебе. Ты хорош в обращении с компьютерами, наверное лучший из тех, кого мне приходилось встречать. Сейчас мне придется искать тебе замену.

В глазах Орна мелькнул страх, пусть даже его поза не изменилась.

– Тебе не нужно искать мне замену.

– Ты ведь и сам не веришь тому, что говоришь, – парировал Ник. – Ты был со мной долгое время. И знаешь правила.

– Но ты никогда не приводил на борт такую женщину, как эта! – запротестовал Орн. – Ни одна из них не была похожа на нее. Тебе следовало держать ее под замком. Я всего лишь человек, Ник. Я всего лишь мужчина, так же как и ты. Чего ты от меня хочешь?

Улыбка Ника была хищной, как у крокодила.

– Я хочу сказать тебе прощай, Орн.

Наконец-то бесстрашие, о котором говорил Вектор, зазвучало в голосе Орна.

– Ник, не делай этого, – сказал он твердо. – Если ты коснешься меня, ты – покойник. Мне больше нечего терять.

Как только он сказал это, Морн поняла, что должна вмешаться. Вирус: полная потеря информации. Кто-то должен сказать Нику…

Кто-то должен сказать ему, что он не может себе позволить убить Орна.

Сжимая ноющие ребра, она смотрела на Орна Ворбульда и молчала.

– Ты все равно погибнешь, – закончил Орн. – Даже если победишь меня. Хотя и в этом я сомневаюсь.

В ответ Ник запрокинул голову и рассмеялся.

Он еще продолжал смеяться, когда ударил Орна в висок.

Орн вовремя заметил удар и мотнул головой, чтобы удар пришелся за ухо. Несмотря на неожиданную атаку, он оказался быстрым. Легкость, с которой он победил Морн, была не случайной. И он был тяжелее Ника по меньшей мере на двадцать килограмм; мускулы его были сильнее. Пинок, последовавший в ответ на удар Ника, был достаточно силен, чтобы проломить переборку.

Ник блокировал пинок Орна, нанес короткий удар инженеру в живот и с балетной грацией отпрыгнул назад, прежде чем более крупный мужчина смог ответить.

Орн едва сморщился от боли, словно это было нечто тривиальное.

– Ты, ебарь, – выдохнул он, – задумай последнее желание.

Расстегнув скафандр, он достал оттуда нож с длинным черным лезвием. Держа его в руке, он помахал перед животом Ника. Другой рукой он вытер свежую кровь.

– Тебе не стыдно? – сардонически воскликнул Ник. – Ножи – против правил. Думаешь, этот перочинный ножичек испугает меня?

Быстро и смертельно опасно он нанес новый удар ногой.

На этот раз Орн был готов к удару, но пинок оказался ложным. Пока Орн пытался перехватить ногу Ника, тот, вывернувшись, выбил носком ботинка нож из рук Орна.

Нож откатился в сторону.

Микка Васацк спокойно шагнула вперед и подняла его.

Орн выругался:

– Сука! – и снова бросился на Ника.

На мгновение атака Орна показалась настолько яростной и отчаянной, что он, казалось, загнал Ника в глухую защиту. Ник ставил блоки руками и локтями, уклонялся и уходил в сторону, избегая ударов. Один из ударов по челюсти заставил его звонко щелкнуть зубами; другой запрокинул его голову; от третьего он пошатнулся. Он, казалось, начал отступать…

Два или три человека начали подбадривающе кричать – но не Орну. Вектор стоял, скрестив руки на груди, покачивая головой и смотря на своего друга.

Морн в бессилии смотрела на драку, настолько переполненная яростью, что едва могла стоять. Она была обречена в любом случае. Если Орн победит, он убьет ее – она была уверена в этом. Разве что ей придется давать ему то же, что она давала Нику. Но если победит Ник, то обречен весь корабль.

Полное уничтожение информации.

Почему она не вмешивается? Почему она не пытается остановить драку? Разве не лучше рисковать еще быть изнасилованной, чем погибнуть? Она ведь спасла Ангуса, не так ли? Почему ее должно волновать, сколько человек еще ее изнасилует, если это позволит ей остаться в живых?

Нет, никогда снова; в особенности после Ангуса.

Пусть они умрут, холодно думала она. Пусть они все умрут.

Яростно и прерывисто дыша, Орн загнал Ника к одному из столов. Ник продолжал защищаться, он не мог отступать дальше. Он резко и быстро блокировал удар, отводя большую часть силы Орна; но ни один из его ударов не достигал его. Неважно, насколько хорошо он защищается, Орн сможет уничтожить его. Один точный мощный удар сломает шею или проломит череп…

– Перестань играть с ним! – внезапно рявкнула Микка. – Ему может повезти!

Ник, словно он дожидался только этого окрика, махнул ногой; его ботинок ребром врезался в лодыжку Орна.

Удар был не крепче шлепка; слишком короток был размах, слишком мало веса было вложено в удар. Тем не менее Орну пришлось отступить, чтобы сохранить равновесие.

В течение этого короткого мгновения Ник нанес ему три резких апперкота в живот, три удара со всей силы.

Орн зашатался – и Ник ударил ребром ладони прямо в горло Орна.

Задыхаясь, Орн рухнул на пол.

Он попытался откатиться в сторону и подняться. Ник быстро пнул его ногой в живот, потом по ребрам, потом по затылку. Это было проделано с хирургической точностью; удары заставили Орна, мотая головой, подняться на колени, словно подготавливая его для казни.

Ник остановился, разглядывая дело рук своих.

Орн не мог двигаться. Он едва дышал; похоже, у него были сломаны ребра и, вероятно, повреждена трахея. Его глаза остекленели; рот был широко открыт и из него сочилась кровь. Кровь на лице сделала его похожим на кровавый кусок мяса.

С некоторой официальностью Микка Васацк отделилась от стены и протянула Нику нож Орна.

Орн не пошевелился, когда Ник украсил ранами его лицо, три удара под одним глазом; два – под другим. Новая кровь закапала вниз с его челюстей на пол.

– Морн, – прохрипел он, словно тонул. – Морн, пожалуйста.

Призыв Орна заставила Ника взглянуть на нее.

Она приблизилась, готовясь сказать: «Дай мне нож. Позволь я прикончу его». Ее желание видеть Орна мертвым было настолько сильным, что почти лишило ее сознания. Она хотела видеть его мертвым, видеть, как она убивает его. Его избитое лицо не удовлетворяло ее; ни капли. Вместо этого его беззащитность, казалось, зажгла в ней темный огонь, подпитывающий ее жажду крови.

Позволь, я прикончу его.

Но затем странное просветление сознания пришло ей на помощь. Она ощутила в себе Ангуса Фермопила, думающего за нее, говорящего то, что она хотела сказать. Дай мне нож. Позволь прикончить его.

Это остановило ее.

И, словно она невероятно устала, Морн пробормотала, задыхаясь:

– Он сказал мне, что ты не можешь убить его. Ты не посмеешь.

Шрамы Ника запылали от ярости; казалось, он собирался ударить ее. Так же, как и его глаза, его улыбка была дикой и убийственной.

– Он сказал, что заразил компьютеры вирусом, – пояснила она. – И он единственный, кто может справиться с ним. Он заразил машины в первый же день, когда попал на борт. Ты находился до сих пор в его милости. Если ты попытаешься сделать что-то без него, то включишь полное уничтожение информации.

Ее слова поразили всех вокруг. Микка и Щенок побледнели; Вектор закрыл глаза, словно ему внезапно стало плохо; мужчины и женщины, которых Морн не знала, в ужасе и растерянности уставились на Орна.

Скалясь, Ник обернулся к помощнику по информации. Словно он не понял, он переспросил:

– Что ты сделал?

Собрав оставшиеся силы, Орн слабо кивнул. Раны, нанесенные Ником, кровоточили словно слезы.

– Если это случится, – закончила Морн. – Мы погибли. Мы никогда никуда не прибудем. Мы просто не сможем найти путь. Мы будем болтаться в космосе, пока не сойдем с ума. Или умрем от голода.

Стоя перед Орном, Ник угрожающе спросил Вектора:

– Он способен на это?

Инженер содрогнулся, не открывая глаз.

– Конечно. – Но голос его звучал так же мягко, как обычно. Тем не менее, он выглядел старым и разбитым, почти изможденным, несмотря на круглое лицо. – Для него это был бы вполне логичный поступок. Словно он купил приобрел полис.

Внезапно Ник снова расхохотался – резкий звук, в котором звучал смертный приговор.

– Нет сомнения, Орн, трахальщик своей мамаши. Меня нелегко свести с ума, но ты нашел отличный путь выйти сухому из воды.

– Ник… – сказала Микка. Может быть, она хотела предупредить его. А может быть, остановить.

Он проигнорировал ее. Внезапно вывернувшись, он пнул ногой Орна в голову так сильно, что все собравшиеся в кают-компании слышали, как хрустнула его шея.

– Ник! – на этот раз Микка произнесла его имя, словно стон. Но он продолжал не замечать ее.

Мрачный, он покинул комнату. Проходя мимо Морн, он сказал, словно рассчитывал на нее:

– Надеюсь, тебя в Академии чему-то научили относительно компьютеров.

Морн вздрогнула и постаралась убедить себя, что не будет следующим человеком, которого убьет Ник.

Глава 6

Стоя на месте побоища, Морн чувствовала себя слабой и больной, выжатой как лимон.

Она, казалось, не могла заставить себя отвести взгляд от трупа Орна. Как и все остальные в кают-компании, она напряженно вглядывалась в него, надеясь увидеть какой-то знак того, что он еще жив. Но он лежал, уткнувшись лицом в небольшую лужу крови, натекшую из разбитого носа и ран, оставленных Ником. Все слышали, как хрустнула его шея.

Они все умрут из-за него.

В отличие от остальной команды, она не жалела, что он умер. Такие люди не заслуживают права жить, неважно, как дорого стоит избавиться от них.

И Ник сказал: «Я надеюсь, тебя в Академии научили чему-нибудь относительно компьютеров». Наконец-то у нее появится доступ к корабельным системам – что означает, что она получит ответы на некоторые свои вопросы.

Эта мысль не подняла ей настроение.

Как она может помочь спасти «Каприз капитана»? Она не является компьютерным волшебником. А может быть, не стоит и пытаться. Если корабль выживет, значит, выживет и она – и тогда ей придется иметь дело с людьми типа Орна Ворбульда и Ника Саккорсо; сражаясь с ними или сдаваясь на их милость до тех пор, пока черное отвращение не прорвется и не затопит ее мозг. Она обязана была придумать какой-то способ спастись от Орна. Она должна была – но ничего не придумала. Это оказалось ей не под силу.

– Ну ладно, девочки и мальчики, – резко сказала Микка Васацк, – представление окончено. Теперь – все за работу. Вы знаете, каковы ставки, так что будьте внимательны.

Все в кают-компании подняли головы. Некоторые явно ждали приказов; они ждали, что им скажут, что следует делать, в качестве противоядия против страха. Другие были слишком напуганы.

– За какую работу? – женщина, сказавшая эти слова, была крашеной блондинкой с мрачными чертами лица. – Я не знаю, как бороться с компьютерным вирусом. И никто из нас не знает. Мы просто используем системы, мы не создаем их. Орн был единственным программистом.

Микка ответила улыбкой, в которой было не больше юмора, чем в ноже Орна.

– Отлично. Если ты думаешь, что Ник проиграл, то отправляйся и скажи ему об этом. Все, что я хочу, это понаблюдать в сторонке. Я думаю, ты еще решишь, что Орн сдох слишком легко.

Внезапно ее голос щелкнул словно бич, будто крик из ее каменного невозмутимого сердца.

– Кто-нибудь из вас КОГДА-НИБУДЬ видел, чтобы Ник проигрывал?

Сейчас она заставила их слушаться; все глаза в кают-компании неотрывно смотрели на нее. Протестов больше не раздавалось.

Микка сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, затем повторила:

– А теперь – все за работу. Я хочу, чтобы на мостике была первая вахта. Макерн, ты произведен в первого помощника по информации.

Макерн оказался бледным нервным человеком с почти незаметными усиками. Единственной его реакцией на повышение было желание исчезнуть где-нибудь в переборке.

– Таким образом, ты, Пармут, становишься вторым помощником, – обратилась Васацк к крашеной блондинке.

– Все остальные могут отправляться отдыхать. Приберите все – закрепите. Я хочу, через час чтобы все были готовы к маневру. Тот, кто не выполнит мой приказ, может поменяться местами со Щенком.

Мальчишка, которого называли Щенком, встретил эту угрозу блеском надежды в глазах. Для него любая перемена была бы повышением.

– По местам, – мрачно скомандовала Микка. – Время пошло.

Выглядя бледным и старым Вектор Шахид оторвал свои больные суставы от стены. И мгновенно вся команда начала двигаться, словно он отключил своим движением парализующее поле.

Через десять секунд Микка и Морн остались одни рядом с телом Орна Ворбульда.

С видом мрачной усталости Микка повернулась к Морн. В ее глазах горел яростный свет, фанатический и смертельно опасный.

– Это – твоя вина, – прохрипела она. – Не думаю, что я забуду это. Не думаю, что я когда-нибудь забуду это.

Морн не мигая выдержала взгляд Микки. Все это не трогало ее; в данный момент ее не волновало, выживет ли она.

– Черт бы тебя побрал, – буркнула Микка, – для чего тебе мозги? Или ты думаешь только своей промежностью? Любой имбецил сказал бы тебе, что не следует оставаться с Орном наедине. Дьявол, даже Щенок мог бы сказать тебе об этом. Ты должна была поговорить с Ником, прежде чем все зашло слишком далеко. Если бы ты вовремя предупредила его, мы могли бы как-нибудь выкрутиться из этого дерьма.

Морн пожала плечами. Она не видела причин, по которым должна была оправдываться перед вторым пилотом. И одновременно обнаружила, что не может отказаться. Природа гнева Микки взволновала ее. Она без труда могла представить, что точно так же сердилась ее мать, если что-то угрожало бы Морн.

Она тихо спросила:

– Сколько раз тебя изнасиловали?

Васацк отвергла вопрос, нахмурясь.

– Мы говорим не об изнасилованиях. Мы говорим о мозгах.

Морн не сдавалась.

– Через какое-то время, – сказала она. – Ты чувствуешь себя так отвратительно, что уже больше не хочешь жить. Ты хочешь уничтожить этого сукиного сына самолично. Ты даже не заботишься, хватит ли у тебя на это духа. Ты просто хочешь попытаться.

А если ты не попытаешься, то тебе придется убить самое себя, потому что тебя жжет стыд и ты не можешь больше жить.

Второй пилот Ника открыла рот, чтобы ответить, но затем закрыла его. Мгновение она продолжала хмуриться, словно ничто не могло потрясти ее. Но когда она заговорила, тон ее смягчился.

– Оправляйся в лазарет. И не появляйся на мостике до тех пор, пока что-нибудь не сделаешь с этими синяками, – неожиданно она опустила взгляд. – Если ты будешь себя лучше чувствовать, то и думать ты будешь лучше. Может быть, тебе удастся что-то придумать, чтобы ограничить принесенный вред.

И, повернувшись на каблуках, Микка вышла.

Ограничить принесенный вред.

Морн оставалась возле Орна еще минуту или две. Она хотела проверить, возможно ли чувствовать жалость или печаль по нему.

Нет. Единственно, о чем она сожалела, что не прикончила его сама.

Думать получше.

Так как она не видела в этом никакой опасности, она подчинилась Микке. Ведь в лазарете она будет одна. В данных обстоятельствах никто не сможет помешать ей. Она с легкостью сможет стереть результаты своих обследований из бортового журнала лазарета, прежде чем отправится на мостик. И она нуждалась в стиме, который наверняка предоставит ей лазарет; она нуждалась в искусственной помощи, чтобы бороться с растущим отчаянием. Так как она не чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы пользоваться шизо-имплантатом, можно воспользоваться стимом.

Морн медленно направилась в лазарет и растянулась на столе, позволяя кибернетическим системам выяснять, что с ней нужно делать.

Она получила стим и еще – анальгетик, уменьшивший боль. Вдобавок, одно из лекарств уменьшило тошноту, ставшую неотъемлемой частью ее жизни, настолько привычную, что она почти не замечала ее. Почувствовав невыразимое облегчение от этой мелочи, Морн едва не забыла о необходимой предосторожности: проверить результаты исследований, прежде чем уничтожить их.

Но в последний момент вспомнила.

То, что она узнала, ударило ее сильнее, чем Орн; вызвало отвращение не меньшее, чем Ник; представляло для нее угрозу, столь же неотвратимую, как Ангус.

В рапорте сообщалось, что она беременна.

Ребенок был мальчик.

Компьютер точно высчитал, какого возраста плод.

Он был слишком велик, чтобы быть сыном Ника Саккорсо.

В ее чреве, словно злокачественная опухоль, кошмарная и неоперабельная, растет сын Ангуса Фермопила.

Так вот, подумала она, чувствуя приступ истерики, чем объясняется тошнота.

Это было безумием. Что ей, беременной, делать? Большинство женщин в глубоком космосе тщательно предохранялись, хотели они детей или нет. Жизнь в космосе была слишком опасна; любой риск представлял угрозу для всего корабля. В любом случае ни на одном корабле – за исключением шикарных лайнеров – не было никаких приспособлений для младенцев. Большинство женщин находили перспективу слишком ужасной, чтобы даже пытаться родить. Если они хотели детей, то они рожали их на Станциях.

Но для Морн проблема была гораздо мрачнее. Точно так же, как и «Каприз капитана», ее ребенок был обречен. Конец почти наверняка наступит небыстро; он будет долгим и мучительным. Как только информация на дисках будет уничтожена, корабль начнет терять астрогацию, навигацию. Корабль может кружиться в черном водовороте пространства до конца времени – плавающий гроб, где все на борту умерли от голода и жажды. Но это произойдет только через много месяцев. За это время положение Морн может еще ухудшиться.

По мере того, как будет прогрессировать ее беременность, она станет менее привлекательной для Ника – и менее ценной. Она станет физически более беззащитной. И чем ближе Ник и его люди будут приближаться к смерти, тем больше они будут винить в этом ее. Скорее всего, они с ребенком погибнут первыми.

Кроме всего прочего, это был сын Ангуса Фермопила, ребенок Ангуса Фермопила. Отпрыск такой же жестокий, как его отец; уничтожающий ее безопасность так же, как Ангус уничтожил ее дух.

Как она могла забеременеть? Что случилось с долговременными инъекциями предохраняющими от беременности, которые они регулярно принимали в Академии? Они предположительно должны были предохранять ее не меньше года, а последняя инъекция была сделана всего лишь, всего лишь…

Всего лишь год назад.

Безо всякого перехода Морн расплакалась.

О, дерьмо!

Она забыла о том, что следует сделать новую инъекцию. Менструации у нее всегда протекали довольно легко. После Академии она была приписана на «Повелитель звезд», которым командовал ее отец, корабль, на котором большая часть команды была ее семьей. Она не хотела заниматься сексом ни с кем на борту. Захваченная волнением и сознанием ответственности на своем первом в жизни посту, она практически совершенно не думала о сексе.

Немедленный аборт был единственным логичным выходом. Лазаретные системы могли провести операцию в течение нескольких минут.

Но она не могла заставить свои руки набрать необходимые команды. Она не могла заставить себя снова лечь на хирургический стол.

Так же внезапно, как и начался, ее плач прервался.

Вместо страха, отчаяния или гнева Морн была переполнена странной пустотой – отсутствием всяких чувств, словно это было продиктовано шизо-имплантатом. Она была в шоке. Нападение Орна; драка; опасность, нависшая над «Капризом капитана», ее эмоциональные ресурсы исчерпались. Решение сделать аборт было выше ее сил.

К счастью, это можно отложить на потом. Не обязательно принимать решение немедленно. Лазарет поможет ей избавиться от плода, как только она пожелает.

Сын Ангуса.

Несмотря на отсутствие всяких чувств, Морн слишком стыдилась – и слишком боялась, что кто-нибудь узнает о происходящем. Нет, Ангус научил ее большему, чем ей казалось. Она не стала стирать запись в бортовом журнале лазарета. Это было слишком рискованно; это могло привлечь внимание. Вместо этого она отредактировала записи, чтобы тот, кто случайно заглянет в них, увидел, что она как и было приказано, пришла сюда, но не найдет там ни единого упоминания ни о шизо-имплантате, ни о ее ребенке.

Так же как и Ангус, Ник отключил бортовой журнал от информационного ядра «Каприза капитана». Бортовой журнал лазарета не копируется. Значит, не останется никаких свидетельств, которые могли бы угрожать ей.

Чувствуя себя в безопасности, Морн покинула лазарет.

Может быть, ей следовало бы вернуться в свою каюту и взять черную коробочку? Ник будет ждать от нее, что она попытается разрешить проблему с вирусом Орна, а она была слишком ошарашена, чтобы думать; ей нужна была помощь. Но ей было нужно это ошеломление. Если она использует шизо-имплантат, чтобы усилить деятельность мозга, то ей придется решать дилемму с беременностью.

Цепляясь за свой шок, словно за младенца в своем чреве, она отправилась на мостик.

Ник был здесь, на месте командира, и барабанил пальцами по столу, ожидая, пока остальные проверят подотчетные им системы. Когда Морн появилась на мостике и стала перед ним, он бросил ей мимолетную хищную улыбку, похожую на заявление, что ему не жалко, что Орн умер из-за нее; что он слишком возбужден вызовом и пытается спасти свой корабль от гибели. Наконец-то его шрамы пульсировали страстью, не имеющей с Морн ничего общего. Вместо того, чтобы уродовать Ника, шрамы, казалось, подчеркивали его достоинства.

Реклама: erid: 2VtzqwH2Yru, OOO "Литрес"
Конец ознакомительного фрагмента. Купить полную версию книги.