книжный портал
  к н и ж н ы й   п о р т а л
ЖАНРЫ
КНИГИ ПО ГОДАМ
КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЯМ
правообладателям
За Уральским Камнем

Сергей Жук

За Уральским Камнем

©Жук С.В., 2011

©ООО «Издательский дом «Вече», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

От автора

Уважаемый читатель! Если вы открыли книгу, то имеете возможность прикоснуться к истории Сибири, узнать о людях, которые ее творили. И поверьте, это стоит того. История завоевания Сибири – величайшее свершение русского народа. Об этом надо знать каждому гражданину России и гордиться своей историей. Я говорю о присоединении территорий от Уральских гор до морей Тихого океана.

Русские за Уральским Камнем. Перед ними простирается Сибирь. Край неведомый, безграничный. Тяжелый климат, бесконечные пространства, народы – исторически настроенные враждебно к русским, все это было, и было преодолено с такой легкостью, которая до сих пор остается загадкой. Я всегда хотел понять и объяснить этот феномен.

В лучшем случае для современника знание истории завоевания Сибири ограничивается походом Ермака и разгромом Сибирского ханства Кучума. Это было героическое время начала освоения Сибири русскими, освоения территорий, которые в будущем будут играть для России роль определяющую.

Сибирь, не требуя практически ничего, на протяжении веков давала и дает государству Российскому пушнину, драгоценные металлы, алмазы и другие природные ресурсы.

Сибирь готовила оружие победы, и ее сыновьям принадлежит немалая заслуга в уничтожении немцев под Москвой и победе в Великой Отечественной войне.

Сейчас начало XXI века. Россия переживает величайший кризис. Я говорю не о промышленности и не об уровне жизни. Меня больше всего беспокоит бездуховность, безразличие, неверие, отсутствие у русского человека самоуважения. Мы веками были старшими братьями для многих народов, а сейчас превратились в соседей с дурной репутацией.

Я уверен, что только Сибирь в состоянии поднять авторитет России. Именно Сибирь со своими ресурсами, генофондом сможет возродить нацию. Но для этого, прежде всего, надо знать свою историю, знать и понимать тех людей, которые первыми вступили на эту землю, понимать их мысли и быть достойными потомками и наследниками.

Первый вопрос, который я себе задал, был такой: «Что за русские люди шли сюда, не боясь ничего?»

Все знают, что первыми в Сибирь шли с Ермаком казаки. Это действительно так. Казачество было тогда единственной, а в дальнейшем оставалось определяющей силой в завоевании и освоении Сибири.

Во времена царствования Ивана Грозного казаками называли большинство православного люда, жившего на порубежных окраинах государства Российского. Часть из них находилась на службе московских царей, польских и даже турецкого султана. Были и такие, что не брезговали грабежом и набегами на государства Азии и Европы.

Кто они такие – казаки? Я прочел о них много и считаю, что это потомки тех русских юношей, что угонялись в полон татарскими ордами не одну сотню лет.

Двести с лишним лет татарского ига претерпела Русь. Весь этот срок русские люди платили дань. Большую часть времени дань платилась Золотой Орде. Походы Чингисхана, Батыя создали множество государственных образований, одним из крупнейших и определяющих для Руси стала Золотая Орда. В целом она не успела принять мусульманство и, будучи языческой, не понуждала подвластные ей народы изменять веру. Эти народы Золотой Орды даже сыграли защитную роль для всей православной Руси.

С Батыем на Русь пришли тюркские народности, что были легкими конными воинами, с названиями Казакская орда, Кайсацкая и подобные. Эти племена были у Батыя и в дальнейшем у ханов Золотой Орды порубежниками. Их обязанностью стала пограничная служба. Легкие конные воины, владеющие тактикой разведки, оповещения, рейдовой войны были незаменимы. Именно к ним нескончаемым потоком поступало пополнение с Руси. Расселение казачества в точности совпадает с границами Золотой Орды.

Русские юноши изучали у татар военное дело, становились в Орде казаками, но при этом сохранили русский язык и православную веру. С возникновением Московии как ядра будущего государства Российского и ослаблением, а далее и развалом Золотой Орды, поселения казаков добровольно стали переходить под Русь.

В конце XVI века часть донского казачества откочевала на Волгу. Там, занимаясь набегами и грабежом, они попали под смертный указ царя Ивана Грозного. В 1577 году против них был послан стольник Иван Мурашкин со значительным отрядом. Разбойные ватаги казаков были рассеяны или побиты. Несколько тысяч из них бежали на Каму, где наместниками царя были Строгановы. Их солеварни поставляли соль на Русь. Грамоты 1568, 1574 годов жаловали им в пользование земли по реке Чусовой и реке Тоболу в Сибири. Анике Строганову и его сыновьям Григорию и Якову этими грамотами разрешалось строить города и заводить соляные варницы, а для защиты от татар окружать их укреплениями, держать в них крупные и мелкие орудия и принимать на службу пушкарей и других нужных людей.

Среди казаков, бежавших на Каму, была и ватага под предводительством атамана Ермака Тимофеева сына. Они пришли в городок Орел, где жил сын Якова Строганова, Максим. С одной стороны, опасаясь пребывания столь опасных гостей, с другой – преследуя планы проникновения в Сибирь, Яков снабдил воинство Ермака всем необходимым, что позволило атаману пойти в Сибирь для завоевания новых земель.

Итак, отвечаем на поставленный вопрос. Казачество – это часть русского православного населения, язык основной – русский. Все они прекрасно знали татарский язык и обычаи этого народа. В дальнейшей истории казачество постепенно превращается в сословие в рамках государства Российского. Огромные планы, пространства требовали резкого увеличения численности казачества. Поэтому появилась возможность приписываться к казачеству любому православному люду, в том числе и от смешанных браков. Служилый казак получал жалованье, обязанность – служить верой и правдой и определенные льготы в хозяйственных делах.

Задолго до похода Ермака наведывался в Сибирь и другой русский люд. Поморы Русского Севера пробивались сюда сквозь льды Северного моря и поднимались в реки бассейна Оби, а промышленный люд Великого Новгорода по северным уральским рекам проникал в будущую златокипящую вотчину. То были не единичные случаи, а хоть и опасные, но вполне обычные пути промысла и торговли. Именно жители Холмогор, Ваги, Вельска, Каргополья, Пустозерска, Сольвычегодска, Великого Устюга составили в дальнейшем основу промышленного люда, крестьянства и купечества сибирских городов. Немалое их число влилось и в служилое казачество, что гармонично дополнило воинские навыки навыками строительными и промысловыми. Теперь эта ватага не знала преград. Обеспеченная оружием, зерном, способная строить остроги, суда, с легкостью преодолевать реки и морские проливы, она неудержимо двигалась на восток.

Люди, идущие в Сибирь, были ориентированы государством Российским и свято выполняли указы государя Российского. То было движение навстречу солнцу, выплеснутое из глубины русской души и поддержанное государством. Слишком долго история держала Русь в кандалах. И теперь неуемная энергия, жажда деятельности направила русского человека на восток, а обратно в Московию потекли его богатства. Ведь смутные времена смены династий (с 1605 года – смерть царя Федора, сына Бориса Годунова, по 1613 год – избрание на московский престол Михаила Федоровича Романова) пережиты и благодаря Сибири. Сохранив верность российскому престолонаследию, Сибирь продолжала посылать обозы с пушниной все эти годы, чем в большой мере способствовала борьбе с интервенцией, формированию русского патриотизма и прекращению Смуты.

Историк П.Н. Буцинский считал, что освоение Сибири – это подвиг русских людей, перед которым бледнеют предприятия разных Кортесов и Писаров в Америке.

Советский историк Сибири М.А. Сергеев, характеризуя первых землепроходцев, говорит: «Исключительное мужество, нечеловеческая выносливость и стойкость сочетались у них с горячей любовью к Родине. В самых тяжелых условиях, голодные и холодные, замерзая и помирая голодной смертью, израненные в боях, несли они десятки лет свою службу, проявляя высокое сознание долга перед Родиной и беспримерную ревность в искании государственной прибыли».

Еще необходимо пояснить читателю, особенно тем, кто владеет датами сибирских событий из первоисточников, что в романе автор применяет летоисчисление, принятое указом Петра I от 15 декабря 1699 года (начало года 1 января), а не согласно определению Никейского собора (начало года 1 сентября), действовавшего в XVII веке. Эта некорректность, хоть и негласно, но общепринята у большинства историков и писателей художественного жанра и делается только для благости самого читателя.

Часть первая

Глава первая. Дорога в Сибирь

1

Длинная, до беспредела, дорога. За Уральский Камень в Сибирь, как тоненькая артерия по телу Руси, вьется она среди гор и бескрайней тайги. Ночь, мороз, хрустит под полозьями снег, уставший от тяжелых мыслей, князь Василий Шорин погрузился в сон.

Апрель 1603 года, Москва. Праздник Пасхи. Желанный всеми православными, сколько по причине воскресения Иисуса Христа, столько же в связи с окончанием Великого поста. На Москве, не переставая, уже который день звонят колокола. Кругом полно народу. Шорин с утра поздравил Годунова, подарив расписанные пасхальные яйца и получив взамен почти такие же из царских рук, теперь катил вдоль Яузы, наблюдая за праздничной толпой.

Неожиданно его взор выделил среди гуляющей толпы группу иноземцев. Молодая смуглая красавица, ликом и одеждами похожая на азиатскую принцессу, шествовала под охраной татарских казаков в сопровождении молодого сибирца.

Молодого сибирца он узнал сразу, так как даже общался с ним в приказе. То был сын сибирского остяцкого князя Игичея, прибывший в Москву с целью принести шерть и креститься в православной вере.

«– А кто же с ним? Что за красавица? Почему я не знаю?» – ломал голову Шорин.

– Ну-ка, дружок, придержи буланого, – произнес князь, хлопнув ямщика по плечу.

– Эй, – схватил он за шиворот пробегающего мимо хлопца, – подскажи, кто такая рядом с сибирцем.

– А это мамка его, – произнес хлопец и от души рассмеялся, – я в Соборной церкви слыхал, что крестили перед Пасхой сибирцев, мамку и сына, сейчас их Нюркой и Петром кличут.

– Как я сразу не догадался, знал же, что он с молодой женой Игичея прибыл. Хороша мамка! Вот только младше сынишки будет. Ну, княжна! Такую стать лебединую на Москве редко увидишь. Если память мне не изменяет, она из Самарканда и род у нее из барласов. Потомок самого Тамерлана. А ведь сегодня Пасха! – пробормотал князь и решительно спрыгнул с саней.

Под веселые взгляды и шутки гуляющих Шорин направился к сибирцам. Те остановились и с беспокойством смотрели на приближающегося князя. Татарские воины окружили своих господ и без особой враждебности тоже наблюдали за происходящим.

– Христос воскрес! – с поклоном произнес Шорин.

– Воистину воскрес! – с грацией, присущей только южанкам, поклонилась сибирская княгиня.

– Воистину воскрес! – страшно ломая русский язык, произнес молодой остяк.

Князь извлек из рукавов и протянул им царские пасхальные яйца. При этом новокрещеный Петр страшно растерялся. Он уже узнал высокопоставленного русского, и отсутствие ответного крашеного подарка привело его в смятение.

Сибирская княжна Анна, напротив, спокойно, с легким лукавством, не торопясь, извлекла откуда-то из складок одежды искусно расписанное пасхальное яйцо и протянула Шорину. Тот принял подарок, задержав ее маленькую нежную ручку и, ничего не говоря, согласно обычаям, поцеловал ее в губы. Вот только поцелуй получился слишком долгим для пасхального и жарким.

У Шорина перехватило дыхание. Княжна стояла ошеломленная и смущенная. Зеваки, раскрыв рты, ожидали продолжения. Шорин, чтобы разрядить обстановку, повернулся к молодому сибирцу, который, судя по выражению лица, ничего не понимал в происходящем, и облобызал его как родного сына.

Все наблюдавшие эту сцену вдруг заорали во все горло:

– Христос воскрес! Воистину воскрес! – и принялись целовать друг друга. Никто из них не знал тогда и никогда не узнает продолжение этой истории.

2

Март 1606 года. Князь Василий Шорин и его приятель Юрий Шатров-Лугуев вот уже несколько недель как выехали из Москвы. Это было похоже на бегство из обезумевшей столицы государства Российского.

Историческая справка. После смерти царя Ивана Грозного, казалось, наступил в истории Руси новый этап. Этап просвещения, мира, созидания. Старый, изможденный болезнями, измученный совестью, обагренный кровью старшего сына, царь и великий князь всея Руси и Сибири оставил после себя крепкое государство и двух возможных наследников. Среднего сына Федора и младшего Дмитрия.

Федор Иванович наследовал престол с 1584 года, сразу после смерти отца. В начале его царствования произошла таинственная смерть в Угличе царевича Дмитрия. Его нашли зарезанным во дворе терема.

Слабый здоровьем Федор царствовал по 1598 год. Весь этот период Русью правил регентский совет из пяти бояр, среди которых выделялся боярин, брат жены царя Федора, Борис Годунов.

Стройный, благородный статью, смуглый лицом Годунов производил на всех хорошее впечатление. Его деятельность еще при жизни Грозного показала человека государственного, здравого, передового. Интересы Руси, ее армии были для него на первом месте.

Династия Рюриковичей закончилась. После смерти Федора Ивановича Земским собором царем был избран Борис Годунов.

Этот день князь Василий Шорин запомнил на всю жизнь. Доверенный человек Бориса Годунова, его единомышленник по устройству Сибири, он служил в приказе Казанского дворца. Этот приказ тогда управлял всеми делами Сибири. Сколько было планов, идей. Все они казались реальными и осуществимыми.

В те далекие времена торговля пушниной была не только престижной, не только прославила Русь на всю Европу и Азию, но и приносила большую прибыль, поступающую в казну государства. Наши послы поражали своими посылками иноземных правителей. Одежды из русского соболя, горностая были верхом престижности и роскоши.

Сибирь необъятная, таинственная, простиравшаяся за Уральским Камнем до неведомых пределов, являлась главным поставщиком мягкого золота. Оно поступало ежегодно, все в большем количестве, причем Сибирь ничего взамен не просила. Русский народ шел туда неудержимо, не оглядываясь. Простору, воли, счастья требовала русская душа. У Москвы просили лишь пороху, свинца, пищалей да пушек. Ну, конечно, еще церковную утварь, колокола да дьякона, чтобы было все по-людски.

Сибирскими делами еще при жизни Грозного занимался Борис Федорович Годунов, именно он встречал посыльных Ермака. Ему в первую очередь они обязаны жизнью, теплым приемом и припасами, которыми в изобилии были обеспечены.

Став царем, он поручил вопросы Сибири князю Василию Шорину, которому всецело доверял.

– Василий, ты должен глубоко осознать, что такое Сибирь для Руси. Это территории, богатейшие территории, которые будут давать бесконечно долго богатство, уверенность, здоровый дух, и еще не раз Сибирь спасет Русь. Ты будешь вести сибирские дела в приказе Казанского дворца. Про мягкость забудь, но и шибко круто не заворачивай.

Долгими вечерами они обсуждали планы, которые были грандиозны, в которых Русь шагала через Сибирь в Индию, Китай и далее к восходящему солнцу.

3

Князь Василий Шорин лежал в санях, укрывшись с головой, хотелось спрятаться от хаотичных мыслей, которые лезли, толкались и перебивали друг друга:

«Нет, не верю, что Годунов виновен в смерти царевича Дмитрия. Он всегда его любил и верил, что он будущее Руси. А среди бояр десятки семей зарились на престол…

…Странно, деревья трещат от мороза, а в санях тепло. Добротно сделаны. Задок, днище обиты толстой кожей и покрыты войлоком. Постель, шубы, а сверху все закрыто кожей, да так, что ни щелочки. Снег, да, пожалуй, и дождь сюда не попадут».

Ехали круглые сутки. Этот режим для Руси обычен. Еще царем Иваном III на Руси была заведена почтовая связь. Бесконечные версты, безлюдье, твердая власть царя определила этот порядок: хочешь жить, или живешь рядом с дорогой, оброк, десятину, ясак или любую другую подать будешь платить царской пашней и поставками подвод, саней, лошадей на большую дорогу.

Остановки были только при смене лошадей. Ямщицкий стан представляет собой казенный двор, где находились конюшни, амбары с кормом, ночлежка для ямщиков и служилые люди, которые осуществляли надзор за проезжими и порядком на дороге. Проезжий на станах мог приобрести только продовольствие и кое-какую утварь, но это не приветствовалось. Все необходимое приобреталось в проезжих селениях, спали в санях в пути, остановки только для приема пищи.

«От Москвы более тысячи верст уже отмахали, а дорожная служба работает исправно, – размышлял князь, плавно покачиваясь в санях. – Лошадей меняют быстро, правда, кони низкорослые да лохматые и рожи у ямщиков все больше на татарские смахивают».

Смута 1598 года поражает не тем, что каждый год новый царь или правитель менял воевод и шел по костям предыдущего, а тем, что каждый последующий царь, правитель, воевода, голова не упразднял деяния предыдущего и не разрушал содеянного предшественником.

Преемственность царей, убивающих друг друга, просто поразительна и говорит о величии государства Российского даже в то Смутное время. Ну а если вспомнить о Сибири, то она достаточно спокойно пережила все смутные годы, добросовестно выполняя грамоты всех меняющихся правителей и ежегодно отправляя положенный ясак на Москву. Вот только местное население, чувствуя слабость центральной власти, несколько разболталось, но даже это привело только к ее усилению и к более тесному взаимодействию русских поселений.

4

Перевалили через Камень. Дорога шла на Верхотурье.

Историческая справка. Город Верхотурье был основан в 1598 году, когда появилась дорога из Руси. Это был узловой город, от которого дорога раздваивалась. Одна уходила на Тюмень (основан в 1587 г.) и Тобольск (основан в 1587 г.), другая шла на север в Березов (основан в 1593 г.). До строительства дороги сообщение между Русью и первыми городами Сибири шло только по рекам.

Сани остановились. Шум, ржание лошадей. Шорин уже не спал. Его приятель Юрий Шатров-Лугуев тряс полог саней, крича:

– Василий, проснись! Ямщики выпрягают лошадей! Они уходят.

«Где я?» – подумал Шорин, просыпаясь: – Юра, что там?

– А ничего! Твоя Сибирь нас встретила, вылазь из саней и любуйся!

Шорин вылез без желания, размял ноги. Кругом стояла тишина, только голодные кони храпели, стоя в загоне.

– Однако здравствуй, дорогая, со свиданием! Я тебя такой и представлял!

В расстегнутом тулупе князь стоял посреди двора. Ямщицкий стан пуст. Ни людей, ни лошадей.

– Обыскать всю округу! – приказал Шорин. – И еще… Коней накормить. Казаков отправить в дозор. Проверить, все ли на месте: конская управа, печь, чугун! Исполнить быстро! Всех местных, кто остался, словить – и ко мне.

Князь Василий Шорин надел поверх тулупа кольчугу, сверху латы, шлем, подвесил к поясу кривой татарский меч, сунул два пистолета. Для него пойти в бой – все равно что на службу в Казанский дворец.

– Князь, казаки словили двух вогулов!

– Давай их ко мне быстро и толмача, – крикнул князь.

Привели. Два вогула, отец и сын, стояли, опустив головы.

– Старший – местный князек, они с прошением, – произнес толмач.

– Что?! Прошение?! Против царя! Против закону! Шерть давали, сучьи дети?! Старик остается у нас, а тому втолкуйте. Либо всех обратно вернет, либо его отец на кол через пять дней посажен будет.

Сын был отпущен, а старого вогула заперли в амбаре.

Вдоль восточного предгорья Урала, по рекам Тагил, Сосьва, Пелым проживали табаринские татары и вогулы. С приходом русских в этом районе стали развиваться соляные варницы и землепашество. Местные татары и вогулы, живущие вдоль дороги, вместо ясака обязаны были пахать по примеру русских крестьян пашню на государя и поставлять подводы на большую дорогу. Это мешало их привычному укладу жизни и явилось причиной множества конфликтов, прошений и самовольного отселения от большой дороги. Выплата ясака в виде пушного зверя исторически была привычна для местного населения, но нехватка рабочих рук заставляла привлекать их на все виды других работ в самых тяжелых формах.

– Ладно, дай прошение, почитаю, – сказал Шорин.

Князь неспеша взял грамоту и развернул ее:

– Ты смотри, почерк Петрушки Шаховского! Он мне хорошо знаком. Вот уже лет пять, как писарем в Верхотурье служит. Ну почитаем: «Государю Царю и великому князю Федору Ивановичу всея Руси бьют челом сироты твои, государь, татары и вогулы, мурзы и сотники. Велено нам, государь, пахать государеву пашню вместо ясака, а также подводы требуют на дорогу, а по осени, государь, мы на гумна возим твой государев хлеб, молим и в клади кладем. Теперь татары и вогуличи, жившие у дороги, разбегаются, живут по лесам в незнаемых местах. Милостивый царь государь, пощади сирот своих, не помори сирот напрасной смертью, вели, государь наш, вместо пашни и подвод ясак соболями платить, как раньше было, чтоб мы, сироты твои, государь, голодной смертью не померли».

– Вот это дела! – пробормотал князь. – Царя Федора вспомнили! Писано в год его смерти и до сих пор не отправлено. Не дошла грамота в Казанский дворец, а сколько соболей за писанину с них содрал Петрушка? Вот сукин сын!

Поели наскоро, что бог послал. Хорошо протопили избу, собрали корм лошадям и, расположившись на лавках, укрывшись тулупами, заснули. Князья, служилые, ямщики, несмотря на ранги, дружно захрапели. Лишь казаки да стрельцы несли караульную службу, меняя друг друга. Чутко спит Сибирь. Город или острог, слобода или зимовье – везде русский должен быть начеку. Увидел, укараулил, предупредил опасность, победил и сохранил жизнь. Прокараулил – получишь нож в спину или стрелу остяцкую.

5

Опять мысли, опять воспоминания не дают князю покоя.

– Борис семь лет царствовал, по-заморскому, красиво, а сколько сделано! Убийца царевича Дмитрия – стрелец Никита Качалов, сыщен и казнен. Кем? Годуновым! Хоть и не указал заговорщиков. Все их семейство, вместе с братом Степаном, сослано в Тобольск. Нет, не виновен Борис. Столько лет я занимался сибирскими делами, не видя ее, а теперь вот сам приехал. То ли в ссылку, то ли на службу, а может, просто бегу от действительности? Царь Борис Годунов умер, его сын и жена убиты толпой. Страшный конец. Странно. В Москве Смута, польские войска, а чем дальше от нее, все покойнее, порядок. Еду по царской грамоте, которую подписал Самозванец. Про него здесь никто не слышал, и всем наплевать, кто царь. Лишь бы грамота была. От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси на Верхотурье. Лжедмитрий, ты и в истории им будешь».

Светает, а князь Василий Шорин так и не сомкнул глаз.

На улице слышался голос Шатрова-Лугуева:

– Ну что, нехристи поганые, явились. Вон как поклоны теперь отбиваете, шельмы! Василий, вставай, они тебя за государя приняли, опять грамоту суют.

Должен сообщить уважаемому читателю, что Шатровы-Лугуевы на Руси род был известный и уважаемый. Они не были князьями, боярами, они были служилыми людьми. За последние двести лет не было ни одной битвы, чтобы в них не участвовали отпрыски этого семейства. Дружинники, опричники, казачьи сотники – вот послужной список фамилии Шатровых-Лугуевых. Также надо отметить, что двойные прозвища в те времена давались великим князем или народом обычно по случаю подвигов либо худого дела, в соответствии душевному или внешнему качеству героя.

Шорин нехотя поднялся, накинул шубу и вышел на крыльцо. Солнце краем выглянуло из-за остроконечных верхушек густого ельника и своими лучами оживило округу. Искрились белоснежные сугробы. На их фоне чернел частокол ограды. Пахло навозом вперемешку с таежным опьяняющим букетом ароматов. Посреди двора дюжина вогулов стояли на коленях, уткнув головы в снег, они боялись поднять глаза, чтобы не рассердить большого господина.

– Василий, ты посмотри! Притащили ясак, грамоту суют. Решай, князь, что делать с ними. Так, я смотрю, воспитали их наши служилые казаки, что надо! Вон как ползет!

К Шорину, не смея подняться на ноги, подполз самый старший. Он передал уже знакомую грамоту, указал на сани, в которых лежала по внешнему виду весьма солидная поклажа, и забормотал что-то невразумительное, иногда вставляя русские слова.

– Ладно, я все понял. Толмач, переводи ему. Я, князь Василий Шорин, еду по царской грамоте в Верхотурье. За то, что ваши люди ослушались государева указа и оставили без надзора ямщицкий двор, следует вас наказать, – князь сделал большую паузу.

Вогулы взвыли по-волчьи и упали наземь. Они решили, что настал их последний час.

– Но государь милостив, он на первый раз прощает неразумных своих детей. Грамоту я забираю и отошлю в Москву. Возвращайтесь к своим обязанностям, и пока от государя ответ не придет, несите службу исправно. Все, пошли вон! Юрий, проследи, чтобы завтрак подали да с лошадьми не тянули.

– Князь, а может, не торопиться с отъездом. Мы, когда по тайге сыск вели, на медвежью берлогу наткнулись. Разнежились в дороге, хорошо бы размяться. – Юрий с надеждой смотрел на Шорина.

– Берлога, говоришь, это хорошо, я тоже с удовольствием разомнусь. Давай организовывай.

6

Пока Юрий собирает людей, амуницию для охоты, должен вам, уважаемый читатель, сообщить, что данная челобитная до Москвы дошла и на нее в конце 1606 года была отписана грамота. Правда, как было и как есть сейчас на Руси, – не по теме и не по делу! Примерно такого содержания:

«От царя и великого князя Дмитрия Ивановича (Лжедмитрий I) всея Руси на Верхотурье воеводе нашему Степану Степановичу Годунову. Били нам челом Пелымского города ясачные татары, вогулы. Просят облегчить нужду великую. Велю на Пелыми за увечных, старых, больных ясак не брать, а если кто выздоровеет, то ясак брать по-прежнему, а также при нужде не в больших количествах разрешать им покупать у торговых людей топоры и ножи. Обязательно сыскивать накрепко про больных и увечных, чтоб не отлынивали».

7

На медведя вызвались пойти пять вогулов из ямщиков, три стрельца и наши герои Юрий Шатров-Лугуев и князь Василий Шорин. Все как один люди бывалые, и встреча с медведем ни для кого не была впервые. Вогулы вооружились копьями и ножами. Ножи были изготовлены из обломков сабельных клинков еще кучумовских времен и вызывали уважение, несмотря на внешний вид. Сталь, выкованная в Бухаре или Персии, до сих пор была тверда и остра как бритва. Русские вооружились ружьями для огненного боя, а у Шорина из-за пояса торчали еще два пистолета. Взяли с собой и собак.

Правда, то были просто сторожевые псы с ямщицкого двора, но зато отличались силой и беспредельной отвагой. Сибирские собаки, практически все, прекрасно ходили в упряжке и в тайге были просто незаменимы для перевозки поклаж и грузов, хотя местные таежные жители иногда предпочитали оленей. В общем, справедливости ради скажем, что и собаки и олени в условиях тайги прекрасно справлялись с этой задачей. Предпочтение отдавалось в зависимости от состояния снежного наста и наличия кормов для животных. Русские первопроходцы окрестили их северными остроухими собаками. Они делились по характеру использования на три группы: ездовые, оленегонные и охотничьи, но четкого различия среди них не было. Потомки таежного волка, тундрового писца, лисицы, они много веков служили людям Сибири, подвергаясь только естественному отбору и довольно часто подмешивая кровь диких животных, чему люди не препятствовали, а, наоборот, содействовали.

Вышли утром. Стоял март. Шли на лыжах. Южными склонами по насту шли ходко накатом, в оврагах, на северных склонах приходилось тропить лыжню и, чтобы не сбавлять темпа, тропили по очереди, меняя друг друга, по команде Шорина. Здоровые, крепкие мужчины Юрий и Василий наслаждались движением и предчувствием охоты на медведя. Вогулы, напротив, были спокойны и безразличны. Для жителей тайги это было привычное с детства занятие, самое обычное для мужчин. Тишину нарушали лишь редкие фразы, скрип снега, хлопанье крыльев взлетающих из снега куропаток да треск сухих сучьев.

Вот и берлога. Охотники остановились метрах в пятидесяти, успокаивая дыхание и оглядывая внимательно окрестности. Все молчали, ожидая приказов князя. Даже собаки улеглись спокойно в снег, не чуя зверя.

Тишину нарушил первым князь, отдав команды почти шепотом:

– Стойте здесь. Собак не кормить. Я пойду и посмотрю поближе.

Берлога располагалась на северном склоне небольшой горы, сплошь поросшем елями. Несколько больших старух-деревьев были повалены ветром, видимо, осенью, так как хвоя не успела осыпаться. Теперь на этом месте образовался большой сугроб. Где-то под снегом, еловыми ветками, стволом старого дерева сейчас крепко спал медведь. Накопив в сытный год жиру, найдя подходящее сухое место, в ноябре мишка завалился спать. И проспал бы до апреля, до черемши, если бы, на его беду, не явились люди.

Василий берлогу определил сразу. Место, где лежал под глубоким сугробом медведь, выдавало небольшое отверстие, через которое предательски шел еле заметный пар от дыхания и тепловыделения мощного зверя.

Стрельцов во главе с Лугуевым Шорин поставил в двадцати шагах от берлоги. Те, зарядив ружья, установили их на рогатки и стояли в ожидании зверя. Вогулы, освободив собак из упряжки, пустили их на берлогу, а сами с копьями в руках сгрудились чуть в стороне от стрельцов. Шорин, вооружившись длинной жердиной, стал поднимать медведя. Натравливая собак, которые и без того носились с остервенелым лаем вокруг берлоги, пытаясь пробиться сквозь наст, князь без жалости всаживал острый конец жердины туда, где по его предположению должен был находиться медведь.

Зверь молчал, а у людей и собак ярость и напряжение все возрастали. Князь чувствовал, как жердь пихает что-то мягкое, податливое, и еще безжалостнее всаживал заостренную жердь в снег.

Послышалось тихое злобное рычание, затем, несмотря на то что все находились в ожидании, неожиданно, словно взрыв порохового заряда, вверх взметнулся столб снега. Среди снежного столба появился медведь. Вздыбившись, издав грозный рык, он кинулся в атаку на людей. Страшной силы удар свинца, залпом вылетевший из трех стволов, опрокинул его навзничь. Охотники смотрели на добычу. На их лицах отразилось недовольство. Медведь оказался совсем молодым зверем. Легкая добыча расстроила даже собак, те без энтузиазма трепали медведя, не проявляя должной ярости.

Медведь в последний миг своей жизни приподнял голову и издал жалобный, чуть слышный рев, словно ребенок, зовущий мать. Тут произошло то, что никто не ожидал.

В берлоге была еще старая матерая медведица. Она хотела там отсидеться, но этот предсмертный рев ее потомства прорвал чувство страха и самосохранения. Медведица вышла из берлоги молча, незаметно и пошла на людей.

Те, кто увидел медведицу в тот момент, были поражены. Она неслась быстро, изящно, без видимых усилий. Это был живой таран, и, казалось, ничто не способно ее остановить. Собаки впились ей в зад. Она, не обращая на них внимания, сшибла ударом лапы одного из вогулов, который первым с копьем в руках попытался ее остановить. Ружья были разряжены. Кинув их за ненадобностью, стрельцы бросились врассыпную. Следующим на ее пути оказался Шорин. Выхватив пистолеты, князь выстрелил одновременно с двух рук и тут же, сметенный зверем, улетел в снег, потеряв сознание. Пули угодили медведице в голову. Свинец не пробил крепкую лобовую кость, но оглушенный зверь остановился на какое-то время. Здесь подоспели остальные вогулы и Лугуев. Сибирцы сходу вонзили в медведицу свои небольшие копья, а Юрий мощным ударом сабли снес медведице всю морду. Обливаясь кровью, бессознательно двигаясь, зверь еще долго боролся за жизнь. Сжалившись над зверем, один из стрельцов зарядил ружье и всадил пулю в сердце медведицы. Собаки сразу поняли, что медведица мертва, и, оставив гачи, встали перед ее мордой, настороженно наблюдая.

8

Шорина извлекли на поверхность с большими трудностями. Тот, приняв на себя таранный удар медведицы, отлетел в сторону и угодил в глубокий сугроб, покрывавший толстым слоем сушняк старых, поваленных деревьев. Случись подобное в одиночку, быть ему погребенному заживо.

Князь весь был в ушибах и глубоких царапинах, руки и ноги были целы, но вот в сознание не приходил. Видимо, хорошо стукнулся головой, о чем красноречиво свидетельствовала содранная кожа и солидный кровоподтек на лбу.

– Ничего серьезного, – произнес Шатров-Лугуев после осмотра. – Князь – мужик крепкий, жить будет, но к жилью надо срочно отвести, околеть от холода может, а ямщицкий двор далековато будет.

Вогулы стояли рядом, уже завернув в шкуру тело погибшего товарища. Ближайший к Юрию произнес:

– Здесь недалеко селение, погибший оттуда родом. Отнести надо, и князю там помогут.

Решение было принято. Медвежьи туши разделали, погрузили на сани, туда же князя и убитого вогула. Запрягли собак, сами впряглись и двинулись в ближайшее селение вогулов.

9

Чтобы было понятно читателю и он ориентировался в названиях народностей, населявших в то время просторы Сибири, расскажу немного о них.

Их можно условно разбить на три группы. Первая – это народности, проживающие в южных степных районах. Кочевники и скотоводы, они были весьма воинственны. Осколки Золотой Орды и Кучумова Сибирского царства, именно от них происходили все военные конфликты и стычки. Поэтому и походы русских воевод в основном направлены против них, с целью наказания и физического уничтожения. Если перечислять основные народности этой группы по месту проживания от Уральского Камня на восток, то получится следующее: башкиры, калмыки, ногайцы, татары, киргизы, монголы.

Вторая группа – это народности, проживающие в таежной зоне. В основном по берегам рек. Именно им пришлось первыми соприкоснуться с русскими завоевателями Сибири, жить с ними рядом, ассимилироваться, заимствовать их культуру, быть союзниками и проводниками. Это вогулы, остяки, кеты, тунгусы, якуты, братские.

К третьей группе относятся народности, проживающие в тундровой зоне Сибири, вдоль холодного побережья Ледовитого океана. Несмотря на огромное пространство их проживания, от берегов Баренцева моря до Чукотского, их кругом называли одним достаточно неприятным словом – самоеды.

В дальнейшем повествовании я постараюсь описать подробнее и познакомить читателя с этими народностями, так как, не представляя их быт и культуру, невозможно представить всего трагизма и грандиозности покорения Сибири русскими.

10

Поселение вогулов, куда прибыли охотники, встретило их без особой радости, но и не враждебно. Забрав тело своего родственника, местный князек поселил русских в одной из изб, где топился очаг и было тепло.

Надо сказать, что вогулы, занимаясь преимущественно охотой и рыбалкой, жили оседло. По принципу русских они строили дома и окружали частоколом селения, а во временных поселениях, как большинство сибирских народов, сооружали чумы. Многие сибирские города и остроги возникали на месте бывших вогульских, остяцких или татарских городков.

Князя Василия Шорина раздели и уложили возле очага на чистую холстину.

– Что делать с князем? Неужели шамана звать, – ломал голову Юрий.

– Я слышал от наших вогулов, что княжна – новокрещеная Анна Алачева – сейчас здесь находится, и она весьма искусная знахарка, все целебные травы знает, – поведал один из стрельцов.

– Алачева, говоришь? Знакомая фамилия! Уж не остяцкого ли князя Игичея жена? Пойду лично к ней, думаю, не откажет!

Сказав это, Шатров-Лугуев накинул доху и выскочил на улицу. Уже стемнело. Собаки, почуяв чужого, с яростным лаем набросились на него. Отбиваясь плеткой от наседавших псов, Юрий направился в сторону нарядной юрты. Он ее приметил еще днем, именно в таком жилище должны останавливаться восточные принцессы. Что это московская незнакомка, Юрий уже не сомневался. Князь Шорин не раз ему рассказывал о той встрече с остяцкой княжной на праздник Пасхи. Да и по дороге в Сибирь он часто слышал из уст спящего князя имя Анны.

Стража сразу допустила Юрия к княжне. Она его ждала. Увидев днем Шорина в санях без сознания, она почувствовала, как закружилась голова и тревожно застучало в груди сердце. Это произошло раньше, чем она разглядела его в санях и узнала. Любовь, зародившаяся в тот памятный день, не оставлявшая ее ни на минуту, вспыхнула как огонь, обжигающий ее плоть и душу. Целый день она томилась, ожидая посланника от русских. Целый день не находила покоя. Восточная женская скромность, княжеская честь не давали ей никакой возможности броситься к любимому, может быть, находящемуся на краю жизни.

Анна действительно была самаркандской принцессой. Девушки рода Барласов с детских лет изучали лечебные травы и различные яды. Умели искусно приготавливать из них различные лекарства и мази. Когда мужчины приходили из походов, они, как и все женщины их рода, помогали залечивать раны своим отцам и братьям, так было всегда со времен великого Тамерлана, Властителя семи созвездий.

Князь Василий Шорин приходил в себя очень медленно. Сначала было ощущение тепла от нежных, но крепких рук, которые массировали его тело, от которых энергия расходилось по сухожилиям и мышцам, придавая телу единение силы мышц и разума. Потом был свет и видение ангела, который, склонясь над ним, прислушивался к его дыханию, так близко и ласково, что князь, находясь в полусознании, сам ощутил ее дыхание и тот неповторимый чудесный запах, который показался знакомым и усилил состояние поистине райского блаженства.

Юрий, находясь рядом, сидел тихо, боясь даже пошевелиться. Он с восхищением и завистью наблюдал за действиями Анны. Княжна, не торопясь, обстоятельно втирала Шорину в ушибленные участки тела мази, принесенные с собой. Дала напиться отвару, и после того, как раненый слегка застонал и пошевелил рукой, прекратила растирать обнаженного князя. Оставив мазь и рассказав, как ею пользоваться, она набросила белоснежную накидку из северного песца и быстро удалилась в сопровождении личной охраны, которая все это время ожидала ее на улице. Оставшись один с князем, Юрий Шатров-Лугуев глубоко вздохнул и произнес:

– Стоит действительно умереть, чтобы хоть ненадолго ощутить такое чудо. Эта женщина тебя, Василий, любит по-настоящему и пойдет за тобой хоть на край света.

Но Шорин этого не слышал, он в данный момент спал, чтобы на утро проснуться здоровым и продолжать свой жизненный путь.

Глава вторая. Царевичи Хана Кучума

1

Оставим на время наших героев, которые уже совсем недалеко находятся от города Верхотурье. Сейчас им ничего не грозит. Они в безопасности и грезят чудесными, исцеляющими снами, а на три шага от полозьев стоят тихо сибирские ели и все запоминают. Запоминают, чтобы нам потом поведать, немым, но честным и откровенным языком.

Историческая справка. Верхотурье как острог был основан в 1598 году по повелению царя Бориса Федоровича Годунова, как конечная станция большого Сибирского тракта.

Почтовая служба на Руси была основана еще по повелению царя Иоанна III. С тех пор, постоянно совершенствуясь, почтовая служба с честью выполняла свои обязанности, основными из них были грузо-пассажирские перевозки. В Верхотурье располагалась большая конечная станция. Кроме ямщицкого двора и конюшен, здесь находились склады, где хранились полозья для саней, хомуты, кожа и другие вещи, запасы корма для лошадей и продовольствие для служилых. Также на этих складах скапливались товары и государственная утварь, предназначенная для городов Сибири, а также Центральной Руси.

Место выбрано в верховьях реки Тура. Отсюда и название – Верхотурье. Река Тура здесь уже полноводная, и вниз по Туре можно добраться до Иртыша, затем до Оби и далее.

На момент основания, как и все сибирские города, Верхотурье представлял вооруженный острог, внутри которого располагались все административные постройки, конюшни, складские помещения, дворы служилых людей, а также большие избы, где укрывалось местное население при угрозе набегов враждебных народов. Рядом с острогом располагалось городище, живописно вытянувшись со своими верфями и причалами вдоль Туры. Далее шла ямская слобода. Между городищем и слободой расположился Никольский монастырь, основанный в 1604 году старцем Ионом из Пошехонья. Этот монастырь можно считать старейшим в Сибири.

Верхотурью в годы российской Смуты со стороны Москвы уделялось большое внимание, так как там формировался ясак и ежегодно отправлялся на Москву. Даже такие краткосрочные правители, как вдова Бориса Годунова и его сын, отписали указ об увеличении строительства города:

«1605 г. мая 8. – Грамота на Верхотурье воеводе Неудаче Плещееву об увеличении острога.

От царицы и великой княгини Марии Григорьевны всея Русии и от царя и великого князя Федора Борисовича всея Русии на Верхотурье воеводе Неудаче Остафьевичу Плещееву да голове Матвею Стефановичу Хлопову… по нашему указу детям боярским, ружникам, оброчникам и стрельцам дворы даваны в остроге, а торговых, посадских людей и пашенных крестьян дворы за острогом, потому что острог поставлен невелик, и служилым людям в остроге теснота великая… Как к вам ся наша грамота придет, а место порежжее есть, то новую улицу устроити и острогу прибавити …смотря по тамошнему делу, чтоб в остроге всяким людям тесноты не было…»

Также заслуживает внимания указ Лжедмитрия:

«1606 г. мая 3. – Грамота на Верхотурье воеводе Степану Годунову о выдаче жителям города бревен для построения церкви Воскресения.

От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Русии на Верхотурье воеводе нашему Степану Степановичу Годунову да голове Алексею Федоровичу Загряскому. Били нам челом Верхотурского города служилые люди, дети боярские, стрельцы, казаки, торговые люди и пашенные крестьяне… воздвигнути храм Воскресения Христова… бревна запасены были на городское и острожное дело, и тот лес стал за расходом и гниет и нам бы пожаловать велите на церковное строение. Как к вам ся грамота придет, а бревна за городовым и за острожным делом в остатке есть… велите дать служилым людям на церковное строение сколько будет пригоже».

В Верхотурье проживали служивые люди разного звания, казаки – сборщики ясака, стрельцы, выполняющие охранные и таможенные функции, ямщики, посадские люди и пашенные крестьяне. Имелась в Верхотурье и своя Кузнецкая слобода, где не только обрабатывали металл, но и в малых печах – домницах плавили руду, причем местную, добытую в поймах рек Тагил и Нейва.

На склады Верхотурья из городов Руси поступало продовольствие, в основном зерновые, судовая снасть, пороховое зелье, свинец, церковные строения, образа, книги, колокола. Поставщиками в Сибирь были города Москва, Ярославль, Новгород, Великий Устюг. Далее все перечисленное следовало водными путями в другие города Сибири, причем – все строго по указу московскому.

После основания Мангазеи в 1600 году роль острога Верхотурье возросла. Именно здесь в 1603 году указом того же Бориса Федоровича Годунова было велено верхотурскому князю Матвею Львову и голове Угрюму Новосильцеву сделать 15 парусных морских судов.

С этого года между городом Верхотурье и центром сибирской пушной торговли – Мангазеей установилась регулярная водная связь.

Именно Мангазее как центру торговли мягкой рухлядью город Верхотурье и обязан своим развитием в те годы. Здесь находилась главная таможенная застава Сибири. Таможенники взимали пошлину с торговых людей и накладывали печать на все перевозимые товары.

2

Март 1606 года. Несколько верст до Верхотурья.

Хороша зимняя дорога. Стелется под полозья мягко. Пассажиров не трясет, но, несмотря на это, Юрию Шатрову-Лугуеву неспокойно. На станции он слышал, что собирается татарская орда, а во главе ее стоят кучумовские сыновья. Вновь собираются жечь русские города. Послышался топот копыт и властный окрик:

– Стой! Кто такие? Куда следуем?

Сопровождающий наших героев казак откинул полог саней и обратился к Юрию:

– Господин сотник, там казачий разъезд, требуют кого из старших.

Юрий вылез из саней и, разминая ноги, направился к бородатому десятнику.

– День добрый, служилые! Согласно указу царя, князь Василий Шорин следует в Верхотурье, только нездоровится ему, сейчас спит, лучше его не трогать. Я, казачий сотник Юрий Шатров-Лугуев, следую вместе с князем.

– Из Москвы, значит, – убедившись, что перед ним свои, сразу подобрев, произнес казак. – А кто сейчас царем на Москве будет?

– Так Дмитрий Иоаннович объявился, в Польше, оказывается, он хоронился все эти годы.

– Вот дела. Так это тот, что убиенный в Угличе? Царство ему небесное, – перекрестился десятник и, опомнившись, забормотал: – Свят, свят…

Чувствуя неловкость, десятник закряхтел и стал теребить бороду, отдирая намерзшие сосульки. Ни он, ни вновь прибывшие в тот момент не знали, что его слова были пророческими. Не пройдет и несколько месяцев, восстанет Москва, и новоявленный Дмитрий будет схвачен как самозванец и растерзан толпой (в историю он вошел как Лжедмитрий I), а в цари народ выкрикнет боярина Василия Шуйского.

Чтобы разрядить обстановку и завязать разговор на интересующую его тему, Юрий спросил:

– Ну а вы, служилые, чего по дорогам шастаете, или бабы дома наскучили?

– Как бы! – хихикнул один из молодых казаков. – Сейчас бы медовухи кружку да к бабе прижаться! А мы верхом который день шастаем!

– Замолчи, Ждан! Что зубы скалишь. Видишь, господа из Москвы. Что о нас подумают, – недовольно пробурчал десятник и, уже обращаясь к Юрию, произнес: – Извиняй, сотник. Я Ушаков Сергей из Верхотурья в дозоре. Шибко шумят нынче сибирцы, будто шило в зад им воткнули, вот за дорогой и досматриваем.

– А кто шумит?

– Да все будто с цепи сорвались, а более всех царевичи кучумовские. Это они всех баламутят. Так бы не беда, мы к этому привыкши, но слышно, что калмыки и ногайцы с ними, – спокойно произнес верхотурский десятник.

– Что-то ты больно спокоен, ведь война вот-вот, – задумчиво молвил Юрий.

– Нам, казакам, война в привычку, застоялась кровь, всякая хворь к телу вяжется, сил нет как в поле охота, да и скот изрядно покололи, трава нынче слабая была.

– А мне бабу нужно словить, а лучше две! – опять встрял в разговор молодой казак.

На этот раз десятник не стерпел. Осерчал он на молодого не нюхавшего пороху Ждана. Осерчал за то, что встревает и портит разговор старших. Молча достал нагайку и со всего маху перетянул ей по спине Ждана. Тот взвыл, конь под ним, услышав свист нагайки, встал на дыбы, и Ждан под хохот казаков свалился с коня.

Осерчавший десятник тронулся в путь, за ним наметом пошли казаки. Незадачливый Ждан долго ловил коня, а потом жестоко погнал его, чтобы сорвать злость и быстрее догнать товарищей.

В те времена жители сибирских городов весьма охотно участвовали в военных походах. Стрельцы, казаки, другие служилые, то есть люди, обязанные по роду своей службы воевать, от участия в походах никогда не уклонялись. Наоборот, многие неслужилые и даже пашенные добровольно предлагали свои услуги. Два сильных фактора определяли этот патриотизм. Первый – служение отечеству и царю, за что выплачивалось денежное и вещевое довольствие, второй – захваченная добыча, состоявшая главным образом из пленников и скота, то есть из того, в чем в Сибири ощущалась особая нужда.

Историческая справка. Борьбу с русскими возглавляли сыновья хана Кучума, царевичи Алей, Кончувар, Азим, Чувак, Алтанай, Ишим, Кубей-Мурат. Они были организаторами и знаменем этой борьбы.

Род хана Кучума идет от пятого сына известного хана Джучи (сына самого Чингисхана). Его звали Шибан, отсюда и название династии Шибаниды. Хан Кучум возглавлял государство сибирских Шибанидов с 1563 по 1582 год. Сибирское ханство на правах вассала входило в состав державы узбекских Шибанидов, которая занимала территорию Приаралья, Харехма, междуречье Амударьи и Сырдарьи. Столица – город Бухара. Во времена Кучума бухарским ханом был Абдаллах-хан II. Он активно поддерживал хана Кучума и вместе с ним проводил политику исламизации местного населения Сибири. Хан Кучум последние годы жизни провел в Калмыцких землях, будучи избранным калмыцким князем.

Алей, старший сын хана Кучума, принял титул хана в 1601 году, после получения вести о смерти отца. Умер Алей в 1616 году.

Было множество попыток подчинить царевичей, но все они не состоялись, по-видимому, потому, что от них требовали безусловной покорности, на которую они не могли согласиться, или же потому, что они настаивали на освобождении своих братьев, отправленных ранее в Москву. Все братья, кроме Алея, побывали пленниками, причем Кончувар, Азим, Кубей-Мурат длительное время находились в Москве. Царь Иван Грозный считал освобождение царевичей нежелательным. Но царь Борис Годунов посчитал возможным освободить их и бывших жен хана Кучума. В 1603 году царевичи возвратились в Сибирь. Примирения между царевичами и русскими не произошло. Борьба с ними продолжалась до 1618 года.

3

1606 год. Март. Верховья реки Ишим.

Раскидистые дубравы хорошо закрывают людей от зимних ветров, а рядом в степях стада кочевников найдут корм в течение всей зимы. Именно здесь в зиму 1606 года царевичи Канай и Азим построили рубленые избы для своих людей. Для защиты от нападения избы были окружены кольцом бесчисленных телег. Здесь в тот зимний вечер решили собраться все царевичи Кучума. Встреча проходила втайне и была, по сути, военным советом. Собрались все, кроме старшего. Ждали только хана Алея.

Царевичи предпочитали для себя ставить юрту. Богатая юрта из верблюжьего войлока считалась у кочевников верхом роскоши. В ней было действительно удобно. Летом она прекрасно защищала от жары, а зимой, чтобы протопить, достаточно было небольшого очага. А самое главное, кочевник любил запах скота, и запах верблюжьего войлока действовал на него опьяняюще, придавая чувство покоя и сытости.

Развалившись на персидских коврах, обложив себя шелковыми подушками, царевичи пожирали плов. Засучив рукава халатов, ели из общего блюда руками. Взяв плов, предварительно смяв его, отправляли в рот. Ели не торопясь, наслаждаясь, запивая горячим чаем. Жир сочился сквозь пальцы и стекал по руке. Чтобы не пачкать достархан, жир слизывали с рук языком. В те времена плов даже для царевичей был лакомством.

Недавно мать Каная прислала бухарца с грамотой. В ней жители бухарского города Шавран просили Каная принять правление над городом. Царевич отказался, боясь неизвестности, да и странная смерть отца в чужих краях тоже повлияла на его решение. Бухарца оставили, слишком хорошо он готовил плов и другие азиатские лакомства. Насытившись пловом, кумысом, они начали разговор. Первым говорил Кончувар:

– Я провел в Москве много лет. Иван Грозный был великим царем. Он одержал много побед. Москва большой город и у нее столько воинов, сколько звезд на небе. Но сейчас для русских наступили тяжелые времена. С ними воюют крымский хан, германцы, литвины, поляки, шведы. Царь Борис хочет мира. Он слаб, поэтому и отпустил меня и братьев. Отпустил – значит, боится. Алей хороший воин, и я поддерживаю хана Алея. Мы, царевичи сибирского хана Кучума, должны быть вместе. Говори ты, Канай.

– Вы знаете, что мать звала меня в Шавран. Я отказался, здесь мой дом. Батыр не может жить во дворце, там тесно. У нас с Алеем один отец, один враг, он старше меня, и я подчиняюсь ему.

Историческая справка. Когда Алей был провозглашен ханом Сибири, некоторые знатные люди Орды не хотели его признавать и ханом звать не желали. Причина состояла в том, что царевич Алей был рожден от матери незнатного рода. Канай же, мать которого происходила из княжеского бухарского рода, пользовался большей любовью среди соплеменников. Из-за этого между братьями произошел разлад. Двор хана Алея раскололся. Часть его отсоединилась и откочевала с царевичами Канаем и Азимом. Причем царевича Каная они пытались провозгласить ханом.

Свист, гиканье, конское ржание возвестили о прибытии хана Сибири Алея. Караульный поднял полог, и в юрту вошел Алей в сопровождении своих мурз и личной охраны. Он был одет по-походному. На ногах унты, короткий тулуп, поверх – кольчуга и легкие латы, на голове треух из рысьего меха. Обветренное лицо, волчий настороженный взгляд. Он молча обвел всех братьев пристальным взором. Те, поднявшись на ноги, низко поклонились ему. Мурзы и другие присутствующие упали наземь. Слуги сняли с него латы и верхнюю одежду. Облачившись в халат, хан Алей прошел на возвышавшийся трон, удобно уселся и стал внимательно рассматривать своих братьев. Прошло минут пять полной тишины, затем он произнес:

– Аллах милостив! Наступают времена, когда мы прогоним русских с нашей земли. Впереди большая война. Прежде чем говорить дальше, я хочу услышать, кто из вас со мной, а кто нет?

Поднялся Канай:

– Брат, ты наш хан, мы все готовы идти за тобой, говори!

– Аллах дает нам возможность доказать, что мы воины и потомки великих Шибанидов! Я получил известие, что царь Борис мертв, а Москву захватили поляки. Русские в этом году не получат ни одной пушки. Со мной ногайские татары, калмыки и башкиры. Братья, со мной остяцкая княжна Анна, она нам даст русские пушки, ее люди знают тайну огненного боя. Еще она обещает поднять остяков, вогулов и самоедов, все наши данники поднимутся против русских. Под русскими будет гореть земля. Мы сожжем города, а русских всех уничтожим. За калмыков скажет мурза Чуваш.

– Я мурза Чуваш, со мной пятьдесят тысяч воинов. Объединившись, мы уничтожим русских и будем жить в этих степях. Калмыки посчитают за честь быть данниками великих сибирских ханов.

Хан Алей, встав на ноги, произнес:

– Я хан Сибири, со мной сто тысяч воинов. Я сам поведу их на русские города. Первым городом будет Тюмень, его сожжет мурза Чуваш. На Верхотурье пойдут вогулы и остяки. Сибирь, как и при Кучуме, будет принадлежать нашему роду. Когда сожжем русские города, на всех их волоках поставим крепости с пушками. Крепости построят бухарцы, а пушки возьмем в русских городах, и тогда вечно будет стоять Сибирское ханство. В поход выступим как только сойдет снег и коням будет корм. До начала похода все держим в тайне.

4

1606 год. Март. Город Тюмень.

В воеводских палатах второй день проходит военный совет.

Историческая справка. Если Тобольск был административным центром Русской Сибири, то город Тюмень был главной южной крепостью. Находясь на границе с Великой степью, где кочевали народы – потомки Золотой Орды: башкиры, татары, калмыки, ногайцы, сырянцы, город постоянно подвергался нападениям и был постоянным участником походов.

Организовал совет и возглавлял его Тюменский воевода боярин Матвей Михайлович Годунов. Он только что прибыл в Тюмень и сменил предыдущего воеводу Безобразова.

Надо заметить, что после смерти царя Бориса Годунова в Сибирь на повышение были отправлены многие бояре из рода Годуновых. Так, к 1606 году кроме тюменского воеводы Матвея Михайловича Годунова в Сибири находились Степан Степанович Годунов – верхотурский воевода, Иван Никитич Годунов – туринский воевода, Иван Михайлович Годунов – пелымский воевода.

Уже несколько месяцев Матвей Годунов в Тюмени. Целыми днями в трудах. Знакомится с последними указами и отписками, бесконечными жалобами и доносами. Здесь не Москва, где в приказах десятки дьяконов и писарей, здесь Сибирь. Не ответишь на какую-нибудь бумагу, жди беды, недовольство или бунт, а то и восстание грянет. Обидчива, капризна Сибирь, кругом вольный дух чувствуется. Народ сильный, характерный, смелый. Воевода Матвей Михайлович хорошо это понимал. Понял он и другое, что с этим народом можно большие дела делать. Малолюдны русские города, но очень сильны. Взаимопомощь, единство, общие цели, единая вера, непреклонный дух делали их десятикратно сильнее. Вот и сейчас, согласно отписке тобольского воеводы князя Андрея Голицына в Тюмень, на совет, собрались представители городов: Верхотурье, Туринск, Пелым. Согласно отписке в походах против царевичей будет участвовать казачество именно этих городов. Организатором походов назначался Тюменский воевода Матвей Годунов.

То, что сообщалось в отписке и рассказали представители городов, заставило тюменского воеводу глубоко задуматься.

На Верхотурье постоянная угроза от местных вогулов. После постройки новой соляной варницы на реке Негле они открыто стали отказываться отрабатывать там ясак, уходят дальше в тайгу и угрожают разорить варницу, а находящихся при ней служилых и деловых людей побить.

Подготавливается восстание тобольских, тюменских, туринских, верхотурских, пелымских, березовских и сургутских татар, вогулов и остяков, причем тюменские особенно надеются на помощь калмыков, рассчитывая вместе с ними захватить город Тюмень и перебить в нем всех русских.

На севере тоже неспокойно. Городу Березову угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов.

Калмыки стали часто появляться вблизи русских селений малыми группами. А в степи, по показаниям очевидцев, их кочуют многие тысячи.

Было ясно, что за всем этим стоят кучумовские царевичи, именно они организаторы заговора, и если допустить всеобщего одновременного восстания, то действительно могут запылать сибирские города и остроги. Ситуацию мог спасти только опережающий удар. С этим были согласны все.

Мнения разделились только из-за сроков похода. Самые горячие предлагали немедленно организовать зимний поход и выйти в степь по насту, на остяцких оленях и собаках. Большинство придерживалось водного пути, после ледохода, по большой воде.

После долгих споров порешили собрать к концу апреля на Тюмени до трехсот казаков. На стругах уйти вверх по Тоболу до устья реки Абуги, а если позволит вода, то и далее. Там, в верховьях Тобола, у царевичей любимые места кочевий. По данным разведчиков, где-то там разбит их зимний лагерь.

Глава третья. Поход

1

1606 год, конец мая, Тобольск.

Весна в Сибири дружная. Только недавно трещали морозы, а вот тебе уже солнышко пригревает, да так, что на склонах проталины на глазах растут. Кругом журчат ручьи. Реки, переполненные талыми водами, взломали лед и унесли его в студеные, северные моря. Кругом суета. Суетятся птицы, приготавливая гнезда, суетятся в поисках пищи звери в лесу, наголодавшиеся за долгую зиму, суетятся люди.

Эти весенние дни наши герои, князь Василий Шорин и его неразлучный приятель Юрий Шатров-Лугуев, проводили в Тобольске – административном центре и самом крупном городе Русской Сибири.

Историческая справка. Летом 1587 года, по указу царя Федора Иоанновича, стрельцы и служилые казаки под командой воеводы Данилы Чулкова заложили на высоком берегу Иртыша (Троицком мысу), чуть ниже устья реки Тобол, город Тобольск. Первоначально он был известен как Троицкий Городок или Тоболеск, а позже название упростилось до современного Тобольска.

В 1594 году был построен первый деревянный кремль, и в том же году город Тобольск стал независимым от Тюмени, которой раньше формально подчинялся.

В 1621-м город становится центром новообразованной Тобольской епархии, включавшей тогда все земли за Уралом.

За свою более чем четырехвековую историю удостаивался он титулов, характерных только для российских столиц: «Ворота Азии», «Отец городов сибирских», «Богоспасаемый град Тоболеск», «Тобольск – град царствующ Сибирь», «Тобольск – жемчужина Сибири», «Город, ангелу подобный», «Стольный град Тоболеск». На протяжении столетий он и был столицей Сибири. История Тобольска – гордость великой России.

Полностью оправившись от ран, полученных на медвежьей охоте, Шорин чувствовал себя неплохо. Добравшись в те морозные дни до Верхотурья, он там застал отписку тобольского воеводы, где предписывалось ему и сопровождающему его сотнику прибыть незамедлительно в Тобольск для получения предписания на государеву службу. Вот уже два месяца они прохлаждаются в безделье. Тобольский воевода, князь Роман Федорович Троекуров, встретил их тепло и уважительно. В Сибири внимательно следили за событиями в Москве, новости приходили редко, а из грамот только и можно узнать, кто ныне царь да чего он желает нынче, а желали они все одного города чтобы крепились, да ясак слали поболее, да качеством выше. Поэтому прибытие из Москвы нового человека, да еще княжеского звания, всегда было серьезным событием. Свежие новости нужны были в русских городах не меньше пороха.

Историческая справка. Ясак, то есть ясачный оклад, назначался всем коренным жителям Сибири, подвластным московскому царю. Ясак собирался с каждого взрослого, здорового мужчины до тех пор, пока он был в состоянии заниматься охотой.

Ясачный оклад с человека составлял 12 соболей. В 1608 г. был уменьшен до 7 соболей. Цена за 7 соболей составляла 2 руб. 10 коп. Цена служила для пересчета ясака на другие меха или работы. Иногда вместо пушного ясака выполнялись ямщицкие, пашенные работы, также на солеварнях. Соболя упаковывали в связки по сорок штук.

Для примера. За городом Пелым было 555 ясачных. По указу план составлял 6660 соболей, то есть 166 сороков и 20 соболей.

Вернемся к нашему герою. По прибытии в Тобольск князь Василий Шорин был окружен со стороны воеводы вниманием и заботой. Но с назначением Шорина Роман Троекуров не торопился:

– Сибирь не любит суеты. Поживи в Тобольске, отдохни, поохоться, а там по воде сподручнее путешествовать, да и с назначением я еще не определился, сильно ты человек для нас ценный.

На самом деле Роман Федорович лукавил. До Тобольска уже дошли слухи о том, что Москва восстала, а царь, называвший себя Дмитрием, схвачен и убит. В цари выкрикнули боярина Василия Ивановича Шуйского. Именно в этом и была причина задержки Шорина. Бывалый царедворец, князь Троекуров прекрасно был осведомлен о дружбе Василия Шорина с царем Борисом Годуновым, а нынешний царь Василий Шуйский был в то время его главным противником, если не сказать – тайным врагом.

– Теперь жди новых указаний, – размышлял Троекуров. – Шорин славный малый, но бумаги от нового царя придут на него, и будут весьма серьезные. Если не в кандалы заставят заковать, то уж сошлют куда подальше, так это точно. Хотя куда дальше Сибири сошлешь?

Юрий Шатров-Лугуев в эти майские дни чувствовал себя весьма скверно. В Тобольске шло формирование сотни казаков, которые в ближайшие дни уйдут на стругах в Тюмень. Там произойдет соединение воинских подразделений русских городов. Юрий чувствовал нутром потомственного воина, что ожидается доброе сражение и, что самое ужасное, оно может пройти без него.

Как-то утром, столкнувшись с Троекуровым, Юрий с жаром стал проситься в поход:

– Роман Федорович, посодействуйте! Дюже как с дружиной в поход хочется. Ведь, кроме воинского дела, ничего не смыслю. Пушкарь я добрый! Польза от меня великая будет.

– Ты поостынь! – осадил его Троекуров. – Горяч больно! Я не могу включить тебя в Тобольскую сотню. Поход организовывает тюменский воевода боярин Матвей Михайлович Годунов, и только он может решить, брать тебя или нет. Так что собирайся и вместе с сотней подавайся на Тюмень. Там Годунов и решит, брать тебя или нет.

Троекуров и тут хитрил. Все было в его власти. Но принимать решение, от которого он мог пострадать, было не в его правилах.

Подготовка к походу чувствовалась во всем. Тобольск готовил пешую сотню. Каждый казак должен иметь шлем, латы или крепкую кольчугу, чтобы быть надежно защищенным от стрел. Из оружия – длинноствольную пищаль и саблю. Десятники все тщательно проверяли. Латы должны быть начищенными до блеска, крепежные ремни новыми. Пищали проверяли особенно тщательно. Исправность механизма, точность боя, дальность, все должно быть в порядке. Если что не так, казака не брали, а желающих хоть отбавляй.

Благодаря удобству расположения для торговли город Тобольск постоянно посещали большие торговые караваны из Бухары. Удобство заключалось в том, что торговый путь проходил по степным районам Средней Азии, а кочевые народы степей были либо вассалами, либо союзниками Бухары. Некоторые жители Бухары стали селиться в Тобольске, занимаясь ремеслом и торговлей. Предвидя военные действия в тот год, было привезено большое количество мечей из дамасской стали, лат и шлемов. Дети боярские по долгу топтались около оружейных лавок, примеряя дорогое вооружение, но даже среди них не каждому было оно по карману. Рядовой казак заглядывал сюда только из любопытства. Оружие у казаков переходило по наследству, а добывалось обычно в бою. Оно служило доказательством доблести и являлось даже знаками различия.

К примеру, у стрельцов была форма и знаки различия. Десятника, сотника отличить было просто, а вот у сибирских казаков их не было. Но тем не менее отличить старшего тоже не составляло труда. Знаками различия служила одежда, строевой конь с красивой сбруей, но в первую очередь личное оружие. У бывалых воинов, а именно их назначали командирами, всегда имелось из оружия что-нибудь редкостное, такое, что привлекало всеобщее внимание и выделяло среди других казаков.

Из европейского в Сибири ценилось огнестрельное оружие. Именно европейское в те времена было наиболее передовым и превосходило другие по скорострельности и дальности стрельбы. А вот сабли, ножи, латы, конскую сбрую предпочитали азиатского изготовления. Металл был тверже, а изделия богаче, легче и привлекательней. В Сибирь попадали изделия великих оружейников Китая, Индии, Персии, Бухары, Хорезма.

Можно понять казака, добывшего в бою такое оружие. Оно было наградой за проявленную доблесть, знаком отличия и предметом гордости для него и его потомков.

Надо отметить и одежду казаков. Это была причудливая смесь из грубых льняных тканей, шелковых ярких изделий и дорогих отборных мехов. Обувь тоже отличалась разнообразием: яловые сапоги, сибирские чуни, унты, татарская и китайская обувь. Яркая, новая, но зачастую рваная и грубо латанная, она украшала казаков. Одежда тоже являлась воинской добычей, особо не береглась и часто менялась.

Юрий Шатров-Лугуев весь день бродил по городу, наблюдая за сборами казаков. Потомственный воин остался доволен происходящим. Все происходило основательно и без лишней суеты. Он побывал в купеческих лавках, в кузне, на берегу Иртыша, где спешно завершали ремонт старых стругов. Два новых струга, выделяясь среди других свежей, смоленой обшивкой, стояли возле берега. На них шла погрузка.

Роман Федорович Троекуров с большой тщательностью выполнял все предписания по подготовке воинской рати, а забот у него было предостаточно. Кроме формирования пешей казачьей сотни, на него возлагалось продовольственное и фуражное обеспечение всего войска, а это значит пятьсот здоровых мужиков кормить два, а то и три месяца. О двух сотнях коней особо не беспокоились. Летом в степи конь всегда будет сыт. Грузили огневой запас для пушек и ружей, а из продовольствия: соль, толокно, вяленое мясо и рыбу.

Толокняная каша в те времена была очень популярна и любима. Овес злак неприхотливый и неплохо родил в сибирских условиях. После обмолота овес толкли в ступах и сушили. Отсюда и название – толокно. Хранить удобно, готовить быстро, и каша получается сытная. Свежее мясо добывается в походе при случае. Иногда собственный конь поранится и пойдет на мясо, иногда дичь попадется, а в основном скот подгоняют подвластные русским народности в счет выплаты ясака, или силой отбивается у враждебных племен.

Понаблюдав за погрузкой, Юрий отправился к князю Шорину. Князь пребывал в бездеятельности и был явно не в духе.

– Что, дружа, бросаешь своего князя? – с сожалением, но без тени обиды в голосе встретил его князь.

– Так дружина собирается, княже, а нам, Шатровым, в стороне никак нельзя. Да воевода, Роман Федорович, крутит, зачислять в сотню не хочет. В Тюмень, к тамошнему воеводе отправляет.

– Ну, это не проблема, – вздохнув, произнес Шорин, – Матвея Михайловича Годунова я хорошо знаю, да и отношения добрые. Отпишу ему, и все устроится. Ты когда отбываешь?

– Хотел на первом струге, думаю, он завтра, с утра пойдет. А сейчас пойду, оружие осмотрю, может, что ладить надо.

Юрий, явно повеселев, стал прощаться.

– Ты погоди, – остановил его князь. – Вот возьми с собой.

Достав из сундука, он протянул Юрию два пистолета, те самые, что были на медвежьей охоте. Пистолеты по тем временам были большой редкостью. Штучно изготовленные европейскими мастерами, они были доступны только для высшей знати.

– Держи их при себе всегда заряженными. Они хороши тем, что в любой момент стрельнуть можно. Это кремневые пистолеты и фитиль палить не надо. В трудную минуту всегда выручат, – назидательно произнес князь Василий Шорин. – А за письмом утром перед отъездом зайди. Заодно и попрощаемся.

Отписка князя Василия Шорина тюменскому воеводе Матвею Михайловичу Годунову:

«Господину Матвею Михайловичу Василий Шорин челом бьет. В нынешнем 1606 году, летом, собираешь ты на Алея с братьями да на калмыков служилых людей. Послал тебе Тобольский воевода казачью сотню для участия в походе. С ними придет сотник Юрий Шатров-Лугуев. Сей воин весьма искусен во всех ратных делах и мой давнишний приятель. Прошу тебя, господине, принять его под свое начало и использовать в деле по разумению. Он часто бывал со мной в ратных делах, и я за него ручаюсь. Особо обрати внимание, что он пушкарь знатный и очень метко шибает из пушек. И тебе бы, господине, именно так его использовать. Писано в Тобольске лета 1606, мая в 20 день».

1606 год, Тюмень. В тяжелое время заступил на воеводство Матвей Михайлович Годунов. В Тюмени он не более полугода, и все это время как на вулкане. В степи неспокойно. Хан Алей, собрав около себя ногайцев, калмыков, угрожает русским городам. Только морозная снежная зима задержала его выступление. С наступлением весны из степи стали приходить вести, одна тревожнее другой. Вести приносили лазутчики, купцы и подвластные татары. Еще весной разорен Кинырский городок. В ближайшее время царевичи собираются воевать Тару, а объединившись с калмыками, пойдут на Тюмень.

– Если мы их не опередим, не выступим до объединения царевичей с калмыками, тяжело придется. Хан Алей большим числом осадит Тюмень, сожжет ее и пойдет дальше на Тобольск, – неоднократно высказывал он на военном совете.

По большой воде в Тюмень стали пребывать струги. Со всех сибирских городов и острогов потянулся служилый люд. Располагались на постой в подворьях горожан и окружающих селений. На берегу реки Тагил, на границе с великой степью, где кочевали враждебные народы, собралась русская рать. Хоть числом и не великая, но дюже грозная. Грозная своим умением воевать, грозная отменным вооружением и, самое важное, грозная неистребимой силой духа. Заседание военного совета шло непрерывно. Обсуждали, решали, исполняли все возникающие вопросы, большие и маленькие. Слово держал тюменский голова Назарий Михайлович Изъединов:

– Нынче собрались неплохо. Три сотни пеших и две конных казаков. Давно столько рати не собирали, да и припасов достаточно. Табаринские татары коней добрых пригнали, трошки диковаты, но ничего, путь долгий, по дороге казаки объездят. Нет только доброго пушкаря. Воеводы своих при острогах оставили, для бережения.

– Здесь тоже все нормально, – произнес Годунов. – Вчерашнего дня из Тобольска казачий сотник Юрий Шатров-Лугуев прибыл. Он еще при царе Иване Васильевиче, на Левонской войне, пушкарскому делу обучился. Сейчас наших пушкарей учит, к вечеру обещал шибать из пушек принародно. Завтра выступаем. Войско поведет голова наш Назарий Изъединов, с ним будет атаман Дружина Юрьев.

– Конница пойдет берегом, а пешие сотни на стругах, – продолжил совет Дружина Юрьев. – Конные разъезды пойдут по обоим берегам, пойдут осторожно и будут имать, допрашивать всех, кто попадется. Нам известно, что Алей, не дождавшись калмыков, малым числом ушел воевать город Тару. Там готовы его встретить. Мы пойдем на встречу с калмыками и разобьем их, а затем перехватим Алея с братьями.

На этом совет закончился, все разошлись. На следующий день войско выступило в поход.

В 18 дней прошли с Тюмени до места впадения реки Абуги в Тобол. Здесь были получены сведения, которые внесли изменения в план похода. Дело в том, что пленные татары подтвердили, что хан Алей с братьями ушел воевать город Тару, числом не более двух тысяч сабель, что, в общем, было известно, а вот информация о том, что недалеко от русского войска, в Ишимской степи, практически без охраны, хоронятся семьи царевичей, было новостью. Сыск, который сразу был учинен, дал и место их нахождения. В трех днях конного пути, против устья реки Уй, находится соленое озеро, называющееся Чебаркул, что на русском означает Пестрое озеро. Именно возле этого озера в ожидании царевичей стояли их семьи со всем скарбом и стадами.

Тюменский голова Назарий Михайлович Изъединов, видя возможность без потерь, с огромной добычей вернуться обратно, схватился за поход к Пестрому озеру. Он даже слушать никого не хотел. Но неожиданно для него против, и весьма резко, выступил Дружина Юрьев – авторитетный и заслуженный атаман. Спор был долгий, яростный. В результате войско разделили.

Назарий Изъединов, с сотней казаков, взяв запасных коней, быстрым ходом двинул к Пестрому озеру, надеясь захватить пленных и вернуться в несколько дней. Атаман Дружина Юрьев, не уходя далеко в степь от стругов, должен вести поиск калмыцкой орды. По показаниям пленных, которых отлавливали и пытали постоянно, калмыки шли именно сюда. В случае большого количества орды – уклониться от боя, если нет, то биться. Все отдавалось на усмотрение атамана.

Все дни похода Юрий Шатров-Лугуев провел в непрерывных заботах. Хозяйство досталось солидное и хлопотное. Пушки были довольно старыми и изношенными. По всему видно, что воевали еще в войсках Рюриковичей. В основном были бронзовые пищали малого калибра. Этот тип артиллерии пользовался в Сибири особым спросом. Сравнительно небольшие, хоть на стругах установи, хоть на острожной башне. В походах перевозились на телегах, санях, на чем угодно.

Две пушки выделялись среди других своими размерами. Были у них и имена, видимо, связанные с происхождением. Одну звали Басурман, другую Фряз. Эти две пушки были главной заботой Лугуева. Пока другие прохлаждались, он со своими казаками поменял у них лафеты и установил на колеса. Также пришлось подсушить часть пороха, замоченного при погрузке, а еще всю дорогу вдоль берега собирал для Басурмана и Фряза крупные камни, которые в дальнейшем будут служить для них ядрами, ввиду отсутствия последних. В степи будет проблема и с камнями.

Разъезды постоянно следили за степью. Их задачей был поиск орды, добыча коней и скота. Своего рода боевые рейды. Пустыми не возвращались. Одни тащили пленника, другие гнали скот, третьи добывали сведения о калмыках. Все говорило об их приближении. Последние столкнулись в степи с их разъездом. Сцепились с ними, привели в лагерь коня и на нем труп убитого калмыка. Среди них были наши знакомые: казачий десятник конной сотни из Верхотурья Сергей Ушаков и его земляк, молодой казак Ждан.

Пока старшие казаки осматривали труп и коня, Ждан, сидя в окружении молодых казаков, гордый всеобщим вниманием, вел рассказ:

– Ну, братаны, скажу вам, что пошли мы друг на друга с ходу. Сцепились десять на десять. Кони у них лохматые, низкие и дикие. Я сразу с пищали шибанул, у калмыка конь на дыбы и на бок завалился. Видимо, в коня угодил. Все кругом перемешалось, только лица мелькают. Мой десятник, Серега Ушаков, ох знатно рубился. Одному мужику как дал, у того аж сабля из руки вылетела, а второй раз маханул и, поверите, напополам его развалил. Тут они как завыли, у меня аж волосы дыбом, и врассыпную в степь, как волки. Мой, видимо, сбег, того, который пополам, брать не стали, а третьего, он раненый был, с собой прихватили для показа, да помер по дороге, мы только тут и заметили. Десятник сказывал, что, по всему видно, калмыки.

Атаман, в окружении сотников и десятников, после внимательного осмотра мертвого пленника, удалился на военный совет.

– Ты первым их увидел, Серега, – начал атаман совет, обращаясь к десятнику, – тебе и первое слово.

– К…к… – кашлянул для солидности Ушаков, собираясь с мыслями. – То калмыки были, и калмыки пришлые. Местные, так с ходу и малым числом, ни за что не пойдут на нас.

– Следующим скажет свое мнение сотник березовских казаков, сын боярский Лихачев Игнат, – продолжил совет атаман Дружина Юрьев.

– Можешь, атаман, не сомневаться, это те, кого мы ждем. Калмыкам в этих степях бояться некого, идут быстро и скоро будут здесь. Их разъезды далеко не отходят, а с нами, по всему, столкнулись впервые. Одет пленный как монгол, видимо, с тех краев пожаловали.

– Остается узнать, велика ли орда. Хотя, когда подойдут, увидим, а по реке уйти всегда успеем. На берегу оставим только воинское, все остальное погрузить на струги.

Утром чуть свет казачий лагерь был на ногах. По степи разбежались конные дозоры, а атаман с казаками поехали осмотреть местность.

Для начала берег. За струги можно не опасаться. Высокий, сыпучий, его тяжело преодолеть конному, пеший и тот может шею свернуть. У воды к стругам не подойти. Крут берег, и вода еще держится, а со степи надо сквозь всех казаков пройти. На береговых кручах раскинулись дубравы. Отличное место для укрытия конницы. Далее, растворяясь в степи, тянутся овраги. Они еще не затянулись травой после весенних талых вод, но молодая трава лезет, торопится. Дубравы, овраги, степь переполнены пернатой живностью. Ласточки, стрижи, перепела на все лады своих симфоний устроили концерт. И слушатели вроде есть. Да только не слушает казачье ухо птичьих трелей, казак вслушивается в степь, не слышно ли топота татарской орды. И яркие краски не радуют глаз, не любоваться он сюда пришел, а биться с ворогом, биться насмерть, чтобы дети его, внуки, все государство Российское жило в достатке и радости. Сгинуть вдали от дома радость небольшая. Православному умереть без погребения не с руки. А воинская удача строптивая, в любой момент может отвернуться, и некому будет беспокоиться о мертвых, а степняку только дай покуражиться над мертвыми, ему это в радость. Вот и выходит, что у русского человека выбор невелик. Только победа над врагом может его устроить. Остальное – смерть без погребения, рабство, разорение его семьи – не устраивает казака. Уверенность в правоте, уверенность в себе, в своих друзьях, уверенность, граничащая с безрассудством, очень часто выручала наших предков, и, пожалуй, благодаря ей они так достойно шли по Сибири.

Юрий Шатров-Лугуев в то утро был вместе с атаманом. Нравился ему этот могучий воин. Много славных битв он провел на сибирских просторах. Атаман Дружина Юрьев хорошо был известен как в русских городах, так и в степи. Добрым словом вспоминали его и матери, сыновья которых уходили с ним в ратные походы. Знали они, что атаман не пустит в бой неподготовленного бойца, что рядом с ним будет биться наставник, который своей репутацией, а может, и головой ответит за жизнь парня.

Казаки – серьезные мастера сабельного боя. Что фехтование – это искусство, они убедились в боях с европейскими армиями. Польская шляхта, литовские рыцари считались в Европе хорошими мастерами фехтования. В кровопролитных боях казакам пришлось изучать это искусство, а изучив, дополнив своими приемами, используя лучшее сабельное оружие мира, они где-то и превзошли своих учителей. Все свободное время молодые воины отрабатывали приемы сабельного боя. Там была целая наука. Одиночный или групповой, конный или пеший, все учитывалось. От слаженности, взаимопомощи, выполнения команд старшего, умения биться и уверенности в победе зависел исход битвы. Численное превосходство играло второстепенную роль.

– Где думаешь пищали ставить? – вывел из задумчивости Юрия атаман.

– Если конную сотню, господине атаман, хочешь спрятать в дубраве, то пушки надо ставить на том бугре. Очень ловко по калмыкам шибать будет, а пешие сотни со стороны степи перед пушками. – Лугуев в задумчивости остановился.

– Ты можешь своих из пушек побить, бывало такое, стреляем чем ни попадя, летит бог знает куда, по своим угодишь, – возразил атаман.

– Погоди, атаман. Овраги видишь? Казак спрыгнет в него, чуть пригнется, даже шапка торчать не будет, а я в это время как шибану по калмыкам, а затем казаки из ружей да в сабли. Бьются, пока заряд готовлю у пушек, а потом опять шасть в овраг, и так пока дух из калмыков не вытрясем.

– Это ты ловко, браток, придумал, а как сигнал будешь давать, надо шибко сигналить. Казак в горячке не услышит и сгинет.

– Есть у меня казак из Березова. Он сейчас вон в той дубраве находится. Думаю, далее казаки от пушек не убегут. Разреши, господине атаман, послушать.

– Давай, сотник, послушаем твой сигнал, – разрешил атаман.

Юрий немного отъехал, привстал на стременах и помахал рукой. На краю опушки показался казак. Расстояние большое, человека признать тяжело. Прошла минута, и атаман, и окружающие его сотники услышали свист. Он не просто долетел до их ушей, а с нарастающей нотой, сильный длительный звук пронял всех до костей.

– Этот свист заставит даже мертвого в овраг сигануть, – пошутил один из присутствующих.

– Кто такой, почему не знаю? – удивился атаман.

– Знаете вы его, господине, – подал голос десятник Ушаков. – То Ждан мой, из молодых, казак шалопутный, но не трус, а как свистит, сами теперь знаете, что твой Соловей-разбойник.

– Как бы калмыки с коней не попадали от его свиста, а так ничего, знатный сигнальщик, – одобрительно закончил атаман, – как обговорили, так и действуем. К вечеру все должны быть на местах, ночевать теперь будем в поле.

Наутро возвратились конные разъезды. У всех были стычки с калмыками, привели пленных. Все говорило за то, что орда рядом и ведет ее сам калмыцкий тайша. А вот о величине орды информация была разной. Вскоре в степи заклубилась пыль, верный признак приближения орды. То любимый прием ордынцев. Пыль поднимают до небес. Только закаленный воин может наблюдать за этой картиной и сохранить самообладание. Калмыцкий тайша, долго не раздумывая, разделил орду на две части и одну с ходу погнал на русских.

Орда крутит вокруг, поднимает пыль. Пугает противника своим числом. У каждого воина по два, а то и три коня, трудно понять, сколько их. Потом орда выходит на прямую атаку: вой, визг, ржание лошадей, топот копыт. Татары пошли. Полудикие кони несутся, разинув пасти. Татары тактику не меняют, история для них остановилась. Орда идет мощно. Пыль до неба, вой столь велик, что кажется, все силы ада на их стороне. У татарина оскал на лице. Стрелы пускает без счета.

Татарская стрела тяжела, не дай бог поймать ее. Самая страшная, с трехгранным наконечником, она для дальней стрельбы. Татарин пускает ее под углом, в цель за сотни шагов. Падает та стрела практически сверху.

Орда идет прямо на пушки сотника Шатрова. Под копытами разъяренных коней трясется земля. Уже можно различить лица передних всадников, остальных застилает пыль. Раздался долгожданный свист Ждана. Грохнули пушки. Огонь, металл, камни, со свистом пролетев над головами казаков, срезали первые ряды атакующих. Едва отойдя от грохота пушек, пешие казаки показались из оврагов. Залп из сотен ружей еще больше усилил смятение в рядах атакующих.

Оставив ружья и молодых казаков, которые лихо принялись их заряжать, сотни с саблями и пиками в руках атаковали калмыков. Теперь самое главное удержаться, не допустить калмыков до пушек. А кругом все перемешалось, здесь бывалому казаку тяжело. Задние топчут передних. Кони, потерявшие всадников, испуганные грохотом, кусают, лягают всех без разбору, вырвавшись на свободу, убегают без оглядки в степь.

Снова пронзительный, долгожданный свист. Казаки выдержали первый натиск. Оставив противника, они быстро отступили в овраги. Ничего не понимая, поправив свои ряды, калмыки снова пошли в атаку. Свист, залп из пушек, ружей, и снова заблестели казацкие сабли. На этот раз часть молодых казаков поднялись в атаку, а раненые заняли место заряжающих.

В дубраве стоит конная сотня, с ней и атаман. Тяжело наблюдать за дерущимися и оставаться в стороне. Но таковы правила войны. Они резерв, и их время еще не настало. По договоренности, они вступят в бой, если пешие сотни не выдержат натиска и будет угроза потери пушек и стругов. Любой другой случай использования резерва определит атаман.

Сейчас, наблюдая за боем, самому атаману было не по себе. Свист, залп, атака. Свист, залп, атака. Перед оврагами горы трупов из лошадей и людей. Всадник не в состоянии заставить обезумевшее животное перескочить через это препятствие. Задние калмыки ничего не видят, не видит и их тайша, который со второй половиной орды в отдалении ожидает своего времени. Наконец, вернулись гонцы. Тайша, не дождавшись сведений, послал их. Спрыгнув с коня, гонцы упали на землю.

– Там твои воины дерутся с самим Шайтаном. Он свистит и мечет огненные стрелы. Русские лезут из земли без счета, их не берут ни стрелы, ни копья. Тайша, прикажи уходить, или все погибнут.

– Как смеешь мне такое говорить! Ты трус и лжец. – Разъяренный, он принялся топтать гонца конем.

Выехав вперед, он сам повел орду на русские позиции, не подозревая, что его ждет.

Видя, что приближается свежая орда, атаману стало не по себе. Вот тот момент, когда решается судьба сражения, и не лучшим для русских образом. Он отдал команду, и конная сотня скрытно начала обходить калмыков, чтобы ударить в левое крыло.

Шатров тоже заметил появление свежих сил орды. Пороха на позиции вдосталь, а вот ядра и картечь закончились. Оставались только камни, которые он велел собирать по берегу реки.

Видя приближение свежих сил, измученная орда отошла. Это позволило пушкарям и казакам собраться с силами, перестроиться и подготовить оружие. Теперь пришла очередь Басурману и Фрязу показать, на что они способны. Набив камнями под завязку стволы орудий, установили их на переднем крае. С ними остались сотники Шатров и сын боярский Лихачев Игнат. Все было готово.

Орда расступилась, и как в воронку устремились свежие силы. Впереди орды оказался тайша. Он был не в силах уйти из первых рядов, и вместе с живым потоком всадников несся на русские позиции. Последнее, что он увидел, были двое русских, стоявших возле огромных пушек. Их доспехи были изрублены и залиты кровью, он не сомневался, то была кровь его воинов. Раздался жуткий свист, грохнули страшные пушки, и все для него исчезло.

То, что сотворили пушки, поразило даже сотника Шатрова. Каменные ядра, вылетев из орудий, рассыпались на пластины и страшным смерчем прошлись по атакующим рядам. Гибель самого тайши, труп которого не удалось найти, жуткие потери от орудий, русская конница, атаковавшая с фланга, – все это привело оставшихся калмыков в смятение. С жалобным воем они уходили в степь. Уходили, чтобы спастись, бросая скот, имущество и свои семьи.

Чтобы завершить этот тяжелый раздел, необходимо вспомнить о тюменском голове. Назарий Изъединов, после упорных поисков на реке Ишим, около бора Шамши все-таки отыскал кочевье жен и детей царевичей.

Были пленены жена царевича Алея с двумя сыновьями, две жены Азима с двумя дочерьми и сестра Алея. Царевичи нагнали Изъединова около озера Кибырлы. С ними было не более сотни воинов. Малым числом бились с казаками два дня, с утра до вечера, и после того шли еще три дня следом за русскими, но все было напрасно. Пленники были доставлены в Тюмень, а после отправлены в Москву.

Историческая справка. Победы русских в 1606–1607 годах были тяжелыми и определяющими в борьбе с царевичами хана Кучума за Сибирь. Борьба шла и с их сторонниками, в первую очередь калмыками и ногайцами. В последующие годы хронология военных действий следующая:

1610 год – калмыки отказались признать над собой государеву власть и не пожелали платить ясак. Предпринят поход против калмыков с целью изгнать их за русские пределы. Поход состоялся на Петров день 1611 года.

1615–1616 годы – в эти годы были приведены к шерти все калмыцкие тайши. Впоследствии калмыцкие роды перешли на Волгу под царскую руку.

1618 год – из Тобольска предпринят поход против царевича Ишима и оставшихся калмыков. Поход был удачным. Ишим понес тяжелое поражение. В Тобольск было приведено 17 верблюдов, а в Тару 58 верблюдов, которые впоследствии были отправлены в Москву.

Практически это было окончание длительной борьбы с царевичами кучумовской династии.

Глава четвертая. Встреча

1

После отъезда Шатрова на Тюмень князь Василий впал в депрессию. Целыми днями просиживал дома и лишь изредка появлялся на людях. Но, слава Всевышнему, всему приходит конец.

Как-то, пополудни, к нему прибежал человек от воеводы:

– Князя Василия Шорина просит к себе пожаловать воевода Роман Федорович Троекуров, – важно известил посыльный.

«Ну наконец и обо мне вспомнили», – грустно подумал Шорин, а вслух произнес: – Передай князю, что собираюсь и скоро буду.

Шорин, чувствуя, что сейчас решится его дальнейшая судьба, оделся во все самое лучшее. Шелковая красная рубаха, синий кафтан, отороченный собольим мехом, на ногах красные сафьяновые сапоги, на пояс повесил небольшой, весь украшенный цветными каменьями клинок работы багдадских мастеров. Воеводские хоромы были рядом, но въехал Василий Шорин к Троекурову во двор, восседая на арабском скакуне. Совсем недавно всесильный царедворец ступил на порог палат тобольского воеводы. Несмотря на гордо поднятую голову, на сердце был холодок, холодок страха.

Князь Роман Федорович Троекуров, чтобы подчеркнуть значимость встречи, тоже был одет по-парадному. Пригласив Шорина в красную палату, он торжественно объявил о получении грамоты от царя Василия Ивановича Шуйского.

– Дорогой князь, – начал он. – На Москве нынче весной народ прознал, что царь Дмитрий Иванович самозванец, а не помазанник Божий, того Демку восставший народ схватил и казнил тут же, а в цари выкрикнули Василия Ивановича Шуйского. Ты его в боярстве, по всему, хорошо знал. Вот и получается, что грамота, данная тебе на Москве, не царская.

Троекуров замолчал, выдерживая паузу. Молчал и Шорин, в глазах у которого потемнело, а в голове закружились мысли, одна кошмарнее другой.

– Так вот, царь Василий Иванович Шуйский прислал на Тобольск грамоту, где мудро советует крепить города да множить собираемый ясак, и касаемо тебя, князь, тоже имеются указания.

Троекуров опять замолчал, а князь Шорин, чувствуя, что земля уходит из-под ног, не спрашивая разрешения, нарушая все правила этикета, уселся на лавку. Троекуров, сделав вид, что не заметил, достал грамоту и самолично стал читать, стоя, как полагалось, перед сидящим Василием, что было большим неуважением к царской особе, и случись это в Москве, то быть бы Василию на дыбе. Но то происходило в Тобольске, и в палате, кроме них, никого не было.

– От царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии в Сибирь, в Тобольск город, воеводе нашему князю Роману Федоровичу Троекурову, – воевода солидно кашлянул и продолжил: – Тут дела идут Тобольские, Верхотурские, а вот касаемо тебя, князь. Били нам челом с Обдора из Носового городка служилые люди, которые посланы для сбора нашего ясака и десятинной пошлины. От них прознали мы, что голландцы, немцы и наши поморы ходят Северным морем в Обскую и Тазовскую губу, товары не объявляют, а меняют на соболя, а десятинную пошлину не платят. Еще приезжают ушкуйники, ходят Печерой рекой на судах с великим товаром, воровством с самоядью торгуют. Вели, князь, набрать служилых людей из литвы, казаков, стрельцов 20-ти человек и с ними отправить князя Василия Шорина, который пребывает в Тобольске не у дел. Вели князю отправляться в Обдор головой нашим, укрепить острог и пресечь воровство, а при необходимости воров имать и отправлять в Тобольск.

Историческая справка. Дорога за Уральский Камень была известна новгородцам уже давно. Храбрые новгородские ушкуйники по рекам, озерам пробирались в Сибирь на больших лодках «ушкуях». Отсюда происходит и их название. Ушкуйники скупали, меняли, а в основном просто отбирали у местных охотников пушнину: соболей, куниц, бобров. Сибирские народности: вогулы, остяки, проживающие по северным рекам Собь и Сосьва не одну сотню лет, до прихода Ермака в Сибирь платили ясак новгородским ушкуйникам. На ушкуях новгородцы шли по Печоре. Далее было два маршрута. Один – через речку Шокур, волок и по речке Ляпина в реку Сосьва, другой, более северный, по реке Уса, волок, река Собь. Реки Собь и Сосьва – левые притоки реки Обь.

Троекуров закончил читать, тяжело вздохнул и уселся рядом с Шориным.

– Ты, князь, не переживай, – произнес он почти по-отечески, обняв Шорина. – Это все-таки намного лучше, чем кандалы. Пройдет время, на Москве снова власть изменится, ты и вернешься.

– Обдор, голландцы… ничего не понимаю! Где это? – тихо спросил Шорин.

– Да я сам про Обдор толком не ведаю. Ты к дьяку сходи, его поспрошай. Он человек ученый, карты всякие имеет. Это по его части, где что находится. Переведи дух и начинай сам собираться, да и служивых понадежнее собери. Там в грамоте еще сказано, чтобы струг справный тебе выделить и пищали, одну корабельную, а две острожных, еще довольствие всякое. Не пропадешь, князь!

2

Троекуров собирал Шорина как родного сына. Приглянулся ему князь. Ну и что, что опальный? Такая судьбина! Зато умный, смелый, собой хорош. Такие люди в Сибири нужны.

Роман Федорович пожаловал Шорину свой струг воеводский, проверенный в прошлой навигации, а нынешней весной вновь просмоленный. Это было палубное вместительное судно, способное поспорить с волнами Обской губы. На струге разместилось все имущество служивых, припасы, оружие и все двадцать добровольцев из казаков. Князь Василий Шорин был рад казакам, недолюбливал он литвинов, а стрельцы хороши больше в острожной, сторожевой службе. Казаки, легкие на подъем, выносливые в походах, приспосабливались к жизни в любых условиях, с легкостью переносили и жару, и трескучие морозы. Сплав по рекам, управление речными судном тоже было для них привычным делом. Знание местных языков, знание воинского дела, личная отвага, а часто и грамотность делали казачество незаменимыми в делах завоевания Сибири, сбора ясака и таможенной службы.

Струг, разрезая мутные воды Иртыша, вышел на середину реки. Южный ветер туго надул полотнище паруса и резво погнал судно по речным волнам. Иртыш – река извилистая, и, несмотря на привольную ширь русла, рулевому зевать нельзя, да и команде то и дело приходится переставлять парус с борта на борт. Свободные казаки развалились на палубе вдоль борта, любуясь берегами. Князь Василий Шорин тоже был наверху. Он с удовольствием вдыхал чистый свежий воздух, слух ласкал тихий плеск воды, взор радовался красоте, мощи береговых линий, поросших девственным лесом. На душе было покойно, такого покоя он давно не чувствовал.

«Все получилось как нельзя лучше, – рассуждал про себя князь. – Спасибо Шуйскому. Он, конечно, добился своего, отправив меня на край света, но того не ведает, что этим мне свободу дал. Теперь я сам себе хозяин. Жалко, что Шатрова нет рядом, не сгинул бы от сабли татарской».

Печалиться князь Василий Шорин перестал сразу после беседы с тобольским дьяком. Тот весьма толково поведал ему о северных волостях, куда направлялся князь. Показал имеющиеся у него карты, где кроме Обдора-Носового, водных просторов Обской и Тазовской губы Шатров разглядел Кодскую волость с небольшим городком Кода. Это название сразу навеяло приятные воспоминания мимолетного знакомства в Москве на Пасху и образ восточной красавицы, возникший перед ним, когда он пребывал в беспамятстве, изрядно помятый медведем. Ведь именно там, в городке Кода, пребывала княжна Анна Алачева, ставшая после смерти князя Игичея полновластной госпожой остяков, проживающих по реке Кода и Оби на юг от Березова. Он решил непременно посетить княжну и, возможно, даже объясниться.

Княжна Анна после крещения получила разрешение и отстроила богомольный храм во имя Живоначальной Троицы. В знак особого расположения царским указом (не без участия князя Шорина) был выделен для бережения в городок Коду гарнизон из 15 стрельцов с огненным боем, при четырех пушках. По словам дьяка, княжна устроилась неплохо, отстроила городок, превратив его в маленькую крепость, и окружила себя бухарской роскошью. Так что у князя были причины для хорошего настроения.

3

Вниз от Тобольска, по правому, обрывистому, берегу Иртыша, потянулись татарские городки: Аримдзянский, Бицик Тура, Увацкое. Со времен хана Кучума прошло чуть больше двух десятков лет, совсем ничего, а городки, в ту пору укрепленные, многолюдные, сейчас совсем обветшали. Многих татар побили в боях, приводя в смирение, многие, спасаясь, откочевали подальше. Городки исчезли, на месте некоторых встали русские поселения.

Струг, подгоняемый попутным ветром, резво бежал по речным волнам. Русское воинство, развалясь на палубе, тянуло старую казацкую песню:

Ах ты, степь широкая,

Степь раздольная,

Широко ты, матушка,

Протянулася.

Ой, да не степной орел

Подымается,

Ой, да то донской казак

Разгуляется.

Ой, да не летай, орел,

Низко ко земле,

Ой, да не гуляй, казак,

Близко к берегу!

Протяжная громкая песня разносилась над гладью воды и далее над таежной глухоманью. Она удивляла необычностью звучания и приводила в ужас местных остяков и вогулов. Принимая ее за боевой клич бородатых, железных людей, они в страхе уходили дальше в тайгу.

На третий день пути пошла Остяцкая земля, их городки: Нум-Пугль, Рачево выглядели веселее татарских. Строения, рубленные из круглого леса, наподобие русских изб, стояли вперемежку с чумами, кое-где виднелись даже строения из необожженного кирпича, по бухарскому обыкновению, и юрты степняков. Для сбережения скота от зверя и собственного, от лихих соседей, городки окружали тыном из мелкого, круглого леса, с заостренным верхом и окапывали рвом. Располагались остяцкие городки на возвышенностях, иногда представляющих довольно высокую отдельно стоящую гору, что придавало удобство для их защиты. Такие отдельно стоящие горы на правом берегу Иртыша встречаются часто вплоть до стрелки и из-за правильности своих форм кажутся рукотворными сооружениями неведомых древних цивилизаций. Большинство строений в остяцких городках больше напоминали землянки, крыши крылись дерном или тростником.

Сбор ясака уже завершился, поэтому остяки, завидя струг, спешили к берегу, призывно размахивая руками. Видимо, принимали струг Шорина за купеческий.

С приходом русских в Сибирь остяцкие народности участвовали в военных действиях только по принуждению хана Кучума. С его падением, после недолгого сопротивления, приняли шерть и стали исправно платить ясак. Этим и объясняется их многолюдство по сравнению с татарами. Все бы шло хорошо, но русские стали нарушать их привычный уклад жизни, использовать остяков как приписных, в счет выплаты ясака. Работа на строительстве острогов, на солеварнях, на пашенных работах, да и обиды со стороны русских не были редкостью. Случаи, когда остяцкие семьи обирались, а иногда и уничтожались ясачными казаками или просто разбойной ватагой, были не редки. Легенды о золотых идолах приводили к разрушению святых мест таежного народа. Достучаться с жалобой до воеводы было делом нелегким и затратным, а до Москвы тем более. Особо страдали остяки от ямщицкой повинности на зимнем тракте из Тобольска в Березов, Сургут, так как основным их занятием был пушной промысел. Длительные поездки в зимнее время лишали их возможности охотиться.

Историческая справка. В 1637 году, по остяцкому челобитью, царским указом были устроены на правом берегу Иртыша две ямские слободы – Демьянский и Самарский ямы (на месте Остяцких городков Демьянское, Самар), куда были завезены охочие люди из русских городов. Русские стали заниматься извозом за денежное довольствие, а также рыбалкой и землепашеством.

4

За городком Демьянское, в тридцати верстах после устья реки Демьянки, со струга увидели отдельно стоящую гору, на вершине которой сохранились развалины крупного укрепленного города.

– Это что за городище? – спросил Шорин крепкого казака, десятника Матвея Брягу.

– Интересуешься, господине? И то верно, место это весьма интересное! Слыхал о пятидесятнике Богдане Брязге?

– Это тот, что с Ермаком пришел? Как же, слыхал! Знатный казак был! – Василия Шорина собеседник явно заинтересовал.

– Так это отец мой. Его друзья Брягой звали, так оно ко мне и перешло. Богдана Брязгу в тот год Ермак послал привести к шерти и собрать ясак с белогорских остяков и вогулов. Нынче мы в аккурат его маршрутом идем. Ту гору остяки называют Чукас, а вот название городища неведомо. В той битве много остяков погибло, а те, что остались, ушли навсегда. Я в Обдор с тобой, господине, согласился ехать, чтобы эту гору увидеть да сыскать идола золотого. – Бряга задумался и замолчал.

– Да не тяни ты! – не выдержал Шорин. – Коль начал баять, так продолжай до конца!

– Брязга тогда осадил городок, что на горе стоял. Перед тем на помощь Демьянским остякам подошли Кодинские. Великое множество засело их в городке. Городок крепок, стоит на горе, и остяки бьются отчаянно. Не может Брязга понять, что с ними случилось. Не видывал он, чтобы остяки так упорно защищались. Через лазутчика, татарина, узнал Брязга, что городок этот не простой, и находится в нем главное остяцкое божество, золотой идол Рача. Сидит Рача в большой чаше, в которую остяки наливают воду и, испив ее, считают, что с ними ничего не случится. Долго бились казаки и остяки. Но однажды ночью остяки скрытно снялись и ушли, все до одного, незамеченные. Утверждают, что это сам Рача усыпил бдительность русских и помог уйти. Золотого идола они унесли с собой. Говорят, что идола сейчас на реке Кода остяки в великой тайне хоронят. С детства большой интерес у меня к этому идолу. Хочу добыть его и отправить царю-батюшке. А язычники остяки да вогулы сразу в православную веру окрестятся, опять польза государству и не малая.

Матвей, Брязгин сын, замолчал, провожая гору взглядом, молчал и Шорин. При упоминании Коды на него вновь нахлынули приятные воспоминания. Темнело, надо было останавливаться на ночлег.

– Поворачивай к островку, ночевать будем, – заметив на острове небольшой дымок, князь отдал еще распоряжение. – Видимо, рыбаки, словите, пока сбежать не успели, да разживитесь свежей рыбой, а то солонина уже надоела.

Казаки проворно повернули струг к острову, а когда тот уткнулся носом в песчаную косу, попрыгали из него и принялись за устройство лагеря. Вскорости привели рыбаков, те притащили часть своего улова и разложили на траве. Жирные сазаны в лучах заходящего солнца переливались перламутром, еще живой, крупный осетр шевелил жабрами.

В предвкушении обильного ужина казаки галдели, разглядывая улов. Чтобы не обидеть рыбаков, так удачно подвернувшихся, Шорин отсыпал им меру толокна. Хоть и немного выделил, но остяки сильно обрадовались и подобру-поздорову, от греха подальше, убрались с острова.

5

Путешествие увлекло князя Шорина, все его горечи, уныние остались позади. Неведомые дали неудержимо влекли князя, да и вся его ватага казаков, пораженная бескрайностью просторов, изобилием дичи, рыбы, пушными богатствами аборигенов, сплотившись вокруг него, смело, безоглядно стремилась вперед.

Миновали Самарский городок. Это последний на Иртыше русский острог. Здесь ватага провела несколько дней. Пришлось смолить струг. Разгрузив речную посудину, казаки, используя ямских лошадей и оленей, дружно вытащили ее на песчаную косу. Здесь обдуваемые ветром, который спасал от гнуса, казаки, раздевшись по пояс, весело трудились от зари до заката. Пенькой, пропитанной древесной смолой вперемешку с дегтем, конопатили щели, правили весла, снасти. Утомившись от жары, казаки заплывали в русло Иртыша, бравируя удалью и силой. Шорин с удовольствием наблюдал, как суровые, жестокие в бою воины почти по-детски резвились в воде, а наблюдавшие за игрищем остяки в очередной раз ужасались, как непонятен и страшен этот народ, который так быстро и легко изменил их уклад жизни, длившийся многие тысячелетия.

Снова струг на воде. Волны Иртыша последний раз плеснули о борт и слились в одно целое с волнами старшей сестры Оби. Это была река! Широкая, полноводная Обь вынесла струг на стрежень. На этом просторе он казался жалким, беззащитным. Но нет! Раздуваясь парусами, струг гордо и легко заскользил по речной глади.

Против устья Иртыша, на правом берегу Оби, хорошо были видны остатки старого городища. Он еще известен как Русский городок (по-остяцки Руш-ваш) или Муалымский. Иногда его называют Мансуровский городок. Он расположен у подножия высокой Белой горы и знаменит тем, что это было первое городище, построенное русскими в Сибири. Он построен в лихую для русских годину и просуществовал менее года.


Историческая справка. После трагической гибели Ермака в ночь с 5 на 6 августа 1584 года, опасаясь нашествия хана Кучума, голова Иван Глухов, со всем русским воинством, покинул город Сибирь (или Искер, бывшая столица Сибирского ханства). Он ушел из Сибири северным, хорошо известным маршрутом, который выходил на реку Печора. Не ведая о случившемся, в это же время в Сибирь был отправлен князь Иван Мансуров на смену Глухову. С ним прибыло 100 служилых людей с пушками. Двигаясь по Иртышу, у встречных татар Мансуров узнал о случившемся и что в городе Сибирь сейчас сидит князь Сейдяк, который перехватил власть у Кучума, прогнав его отряды. Князю Ивану Мансурову ничего не оставалось, как последовать за Глуховым, тем же северным маршрутом. Зима застала отряд Мансурова на стрелке Иртыша. Было принято решение – зимовать. Так во второй половине 1585 года был заложен Русский городок. Хорошо укрепленный, он позволил русским успешно отбиваться от наседавших остяков, разбить их воинство и даже собрать ясак. После ухода в 1586 году князя Мансурова Русский городок был разорен местными остяками. Более он не возродился. Около года Сибирь была без русских. В 1587 году русские вернулись и заложили города Тобольск и Тюмень. На этот раз русские пришли навечно.

Много повидавший и хорошо осведомленный в сибирских делах десятник Матвей Бряга рассказал историю про Русский городок.

– Поначалу Мансурова сильно допекали. Под городком собрались все белогорские остяки и на протяжении нескольких дней наступали на городок. Для устрашения они притащили под крепостные стены своего самого уважаемого Шайтана. Установив деревянного идола, остяки начали обряд жертвоприношения, прося у него помощи для победы над русскими. Князь приказал навести на Шайтана пушку. И что вы, братаны, думаете?! Пушкарь так шибанул, что первым ядром угодил прямо в Шайтана. Деревянный идол в щепки разлетелся, а остяки в страхе разбежались и более не баловали.

Шорин от души хохотал со всей ватагой, настроение было отличное. Вдоль правого берега Оби тянулась гористая гряда с белыми склонами. Шла Белогорская волость. Все дальше плыл струг, все ближе становился городок Кода. Затерянный в глухой тайге, на берегу одноименной реки, он представлялся Шорину как райский уголок, где ожидает его счастье и любовь.

6

Городок Кода. То же время.

Белогорская гряда растянулась вдоль правого берега реки Оби, от стрелки Иртыша до реки Казим. Это целый материк или, если желаете, – плато, раскинувшееся среди болот и озер Западно-Сибирской низменности. Оно сплошь покрыто девственной тайгой, где в изобилии водятся все виды животного мира, созданного Господом для этих суровых мест. Здесь берут начало множество мелких и средних рек, впадающих в реку Обь. Одна из них – река Кода. В половодье это достаточно полноводная река. Весной бушующая, ревущая, за долгие годы она проточила себе проход среди Белогорья. Летом, наслаждаясь просторным руслом, ее чистая свежая вода весело журчит меж камней, утоляя жажду всем желающим.

Городок Кода расположился по местному обыкновению на вершине горы, у подножия которой протекает вышеописанная река. Этот древний городок являлся многие сотни лет столицей белогорских остяков – местных коренных жителей, – и религиозным центром. С приходом русских были образованы волости, и городок Кода стал центром Кодской волости. Кодские князья всегда пользовались вниманием русских царей и имели привилегии. Это было следствием большого ясака, который платился в царскую казну. Причем сбор ясака и отправку в город Березов выполняли сами кодские князья.

Городок представлял собой хоть и не большую, но хорошо укрепленную крепость, причем чувствовалось, что в ее строительстве принимал участие каменщик и зодчий бухарского происхождения. Стены были поставлены по правилам русских острогов, а вот четыре угловые башни стояли каменные и на каждой из них – по крепостной пищали, установленной на поворотных лафетах. За стенами стоял храм Живоначальной Троицы, рубленые избы, крытые листвяжной дранкой, и юрты, одна – из белоснежного верблюжьего войлока.

Привычные для остяков чумы из оленьих шкур располагались в большом количестве вне крепости, у подножия горы, вдоль русла реки Кода. Здесь же находились просторные загоны для оленей и нехитрый скарб простого люда.

Вот уже несколько лет самаркандская принцесса, а ныне княжна Анна является безраздельной госпожой Белогорских остяков. Не узнав толком своего мужа, князя Игичея, она овдовела. Сын Игичея – Петр, будучи хоть и старше Анны, во всем ей подчинялся. Превосходство княжны перед Петром и другими остяцкими князцами было настолько значительно, что никто никогда не пытался оспорить ее прав. Более того, все были ей преданы и возвеличили до уровня божества, считая Анну наместницей Рачи на земле.

Анна была рождена жрицей и хранительницей золотого Рачи. Для всех с детских лет мусульманка, самаркандская принцесса, получив звание жрицы, поехала в Сибирь, где находился Рача, являясь главным божеством всех сибирских народов. Крестившись в православие, построив храм, она достигла полного доверия русских, втайне оставаясь жрицей и хранительницей золотого Рачи.

Русские стрельцы покинули Коду в прошлом году. Княжна Анна с разрешения Березовского воеводы заменила их на своих остяков, предварительно окрестив их в православие и приписав к Березовскому казачеству. Эта женщина смогла не только избавиться от русской опеки и соглядатаев воеводы, но и содержать своих воинов за счет государевой казны, получая ежегодно пушечное и другое воинское довольствие. Это была красивая, сильная, умная и коварная женщина. Используя эти качества, а часто и колдовство, она стала полновластной госпожой всех остяков. Преследуя цели создания самостоятельного царства на территориях проживания остяков и обских самоедов, она с легкостью и с большой для себя выгодой использовала русских воевод в сибирских городах, да и самого царя всея Руси.

Сейчас городок Кода стал центром подготовки всеобщего восстания. Сюда прибывали самые сильные остяцкие юноши и обучались военному делу. Сюда прибывали князцы и родовая знать для получения инструкций для совместных действий. Княжна была хорошо осведомлена о событиях в Москве. Польская интервенция, непрерывная смена царей, борьба за власть среди боярства – все было кстати. Сигналом к всеобщему бунту служил древний знак – стрела, на которой было вырезано поперек 11 шайтанов, а железный наконечник затуплен. Эти стрелы рассылались из Коды по самым удаленным городкам и стойбищам подчиненных народностей. Назревало грозное восстание, способное уничтожить города Березов и Мангазею.

Планы остяцкой княжны были коварные и далеко идущие. Первое, что необходимо, это заставить Кучумовых царевичей напасть на русские города. Когда русская рать уйдет в степь воевать царевичей, гарнизоны городов Березов и Мангазея будут серьезно ослаблены. В этот момент княжна планировала поднять остяков и самоедов, собственными силами, используя все имеющиеся средства, захватить эти города. Затем Анна замыслила собрать все большие пушки из захваченных городов, установить их на крутом берегу Иртыша и этим бастионом закрыть русским дорогу в Сибирь. Планы были грандиозные, даже для самаркандской принцессы, потомка великого Амира Тимура.

7

Струг шел правым берегом Оби. Князь Шорин твердо решил посетить городок Кода и повидаться с княжной Анной Алачевой. Он даже объявил об этом своей дружине. Самые зоркие, во главе с Матвеем Брягой, во все глаза рассматривали берег Оби, чтобы не пропустить устье реки Кода. Они уже выведали у остяков, что в устье стоит небольшое поселение, что-то вроде заставы в царство белогорских остяков.

Вот и устье. Разрезав холмы Белогорской гряды, река, шумя перекатами, завершала здесь свой стремительный бег. На берегу несколько чумов и развешенные на шестах сети. Завидя струг, остяки прекратили свои занятия и сгрудились на берегу.

«Женщин с детьми не видать, рыбаки или действительно пограничная застава», – подумал Шорин.

– Княже, смотри туда, – произнес Бряга, указывая в сторону загона.

Там двое остяков закончили седлать оленей и, ловко на них усевшись, резво поскакали в сторону леса.

– Однако спешат сообщить о нашем прибытии, – добавил десятник.

Казаки на веслах зашли в просторное устье реки Кода и канатами накрепко закрепили струг к прибрежным корягам. Предстояло провести здесь несколько дней, поэтому все без лишней суеты принялись за устройство лагеря. Одни разгружали необходимое имущество, другие разжигали костры, стелили пихтовый лапник для ночлега. Князь Василий Шорин позвал к себе десятника Брягу.

– Ты, Матвей, остаешься за старшего, пока я в городок Кода съезжу, – распорядился князь.

– Что ты, княже, мне оставаться нельзя, мне в Коду край как надо! – волнуясь, проговорил десятник. – Уважь, княже, возьми с собой, а в лагере за старшего Парфена оставь. Он казак хозяйственный, все поправит, запас сделает, а я уж с тобой. Век благодарен буду!

Князь один собирался посетить городок. Не хотелось ему, чтобы прознали о действительной цели его визита. Для всех его цель познакомиться с княжной Анной Алачевой, чтобы в дальнейшем сотрудничать в делах обдорских, а тут окажется, что они знакомы, и дела больше сердечные, нежели деловые. Не хотелось брать Матвея. С другой стороны, дорога хоть не дальняя, но опасная. Всего можно ожидать от местных дикарей. Время тревожное, а опыта плутать по таежным дебрям у князя маловато.

– А что за необходимость у тебя такая великая? – продолжая раздумывать, спросил князь.

– Так народ говорит, что остяки хоронят золотого идола Рача где-то здесь, в Белогорье, – шепотом ответил десятник, – вот я и хочу выведать.

– Давай так сговоримся, – наконец, решился князь. – Ты едешь со мной, ведешь свой сыск незаметно для остяков. Только без пыток и смертоубийств.

– А как же сыск вести, ежели не пытать? – удивился десятник.

– Как, как? Ты местный язык понимаешь, а делай вид, что нет, а сам ходи везде, слушай, смотри, все и узнаешь. На Москве сейчас везде так сыск ведется. А ежели узнаешь что, вот тогда тайно скрадешь остяка и пытай.

– Мудрено нынче стало сыск вести! Раньше батюшка мой посадит человека на кол или пятки прижжет, так тот, если знает, сразу все рассказывал.

– И еще запомни, Матвей. Все, что прознаешь, мне донесешь, а другим никому, ни слова о нашей поездке. Дело государственное, тайное. Разумеешь?

– Разумею, княже Василий! За меня не бойся! Десятник Матвей Бряга слово свое держит! – чуть ли не торжественно ответил Матвей.

На том и порешили. Оставили за старшего казака Парфена, чем он сильно возгордился, а сами отправились в городок Кода.

Решили плыть по реке. Остяки утверждали, что так гораздо удобнее, и к тому же лучшие олени сейчас в тайге пасутся, а те, что здесь, – калеченные.

– Если дадите соль, – сказал старший из остяков, – то пока князь ездит в Коду, остяки забьют и закоптят оленей для русских в дорогу, в счет выплаты ясака на следующий год.

Предложение показалась князю весьма своевременным, и он дал согласие. Кроме этого остяки предложили различную зелень. Среди знакомых Шорину черемши и дикого чеснока находилось множество различных кореньев, которые показались князю весьма неприятными. Но находившийся рядом Парфен пояснил, что это съедобные лесные коренья, которые в летний период собираются местными жителями и заготавливаются на зиму. При умелом приготовлении они не только съедобные, но даже и вкусные. Так что они тоже были приобретены для шоринской ватаги.

В Коду князь и Матвей Бряга отправились на трех небольших лодках. В одной находилась поклажа, среди которой были и подарки для княжны. Еще в Москве, надеясь на встречу с Анной, князь приобрел золотое ожерелье тонкой итальянской работы, а в Тобольске два отреза парчовой и шелковой ткани. Это были по тем временам подарки, достойные царицы, женщины самых высоких требований.

В остальных лодках разместились наши герои и молодые крепкие остяки – в качестве гребцов. Лодки были небольшие, рассчитанные на двух взрослых мужчин. Изготавливались они из комлевой части кедра или сосны. Корпус, выдолбленный из ствола дерева, был тонкий и весьма хрупкий, но в умелых руках опытного гребца это было достаточно надежное, верткое речное плавсредство. А если учесть, что, путешествуя по тайге, приходится перебираться из одной реки в другую через водораздел, тащить лодку на руках или санях, то ее легкость становится незаменимой и определяющей. Такими долблеными, легкими лодками пользовались на мелких реках практически все жители сибирской тайги, русские были не исключением.

8

Городок Кода. Сегодня у княжны Анны Алачевой были необычные гости. В своей белоснежной юрте, как это ни удивительно, она принимала голландских купцов. На полу было накрыто что-то наподобие самаркандского достархана, где помимо ковров во множестве были расстелены изделия из мехов песца, соболя, бобра. Все пестрело, переливалось всевозможными цветами. Это богатейшее убранство было сплошь заставлено всевозможными блюдами. Необычные гости, к своему удивлению, среди естественных блюд из мяса и рыбы увидели и сушеные фрукты, такие, как урюк, дыня, и даже финики из знойной Африки.

Сюда их в строжайшей тайне доставили люди княжны Анны. Голландский фрегат уже год как стоит в Тазовской губе. После тяжелейшего путешествия северными морями их судно, поврежденное во льдах, стало на ремонт, а сейчас держали дела торговые. Судно, груженное товаром, стоит в Тазовской губе, а дела не идут. Говорил один из купцов:

– Все из-за русских. Таможенные посты, ссылаясь на царский указ, не пускают нас в Мангазею. Того царя уже в живых нет, другой на троне, в Москву не сегодня так завтра поляки придут. Сигизмунд на московский трон метит, а тут таможня, и ничего сделать не можем. Поэтому мы и пошли на риск, откликнувшись на ваше приглашение.

– Княгиня Анна, то, что мы здесь увидели, обнадеживает. Но ваши предложения нам до конца неизвестны, – добавил другой купец.

– Господа негоцианты, прежде чем высказать свои предложения, хочу вас спросить. Как вы посмотрите на то, что все будет происходить вопреки указам московских царей и местных воевод? – спросила Анна.

– Мы люди торговые, и для нас главное получить прибыль. Возвращаться пустыми, без мехов, нельзя. Убытки будут огромны. Поэтому мое мнение будет однозначно. Мне безразлично, с кем я буду вести торговые дела. Условие у меня одно. Наше судно и люди не должны участвовать в военных действиях, – произнес один из купцов. – Но я не один и тоже хочу услышать мнение моего компаньона.

– Московия страна дикая. Конец царствующей династии Рюриковичей будет для Московии и ее концом. В лучшем случае станет польской провинцией. Голландия не участвует в войне с Московией, но и обязательств перед ней не имеет. Я согласен с тем, что если русские не дают торговать, то их надо просто убрать. Но это не наша задача, а тех, кто хочет в дальнейшем иметь с нами торговые дела. Так что слушаем ваши предложения.

Все замолчали в ожидании слов княжны Анны Алачевой. Под перекрестием вопросительных взглядами она сохраняла полное спокойствие. Но и через маску спокойствия было заметно, какой вихрь мыслей проносится в голове этой красивой молодой женщины. Она шла не просто на конфликт с русскими, это была измена, союз с врагами Московии и война. Впереди ждет либо гибель, либо независимое Остяцкое государство, торгующее напрямую с передовыми европейскими странами. Было ради чего рисковать.

– Как регулярно вы можете приходить в устье реки Оби, сколько и какого товара привозить? – неожиданно резко задала вопрос Анна.

– Я ожидал этого вопроса. Могу вас заверить, что, несмотря на дальность и суровые северные моря, голландские суда будут приходить каждый год, а какой товар вести и в каком количестве, то вам решать. Голландия великая морская держава, наши суда ходят по всем морям. В обмен на меха мы доставим сюда товара сколько угодно и какого угодно, – торжественно произнес старший из голландцев.

Анна обвела взглядом юрту, чтобы убедиться, что лишние уши ее не услышат. Кроме нее, двух голландцев и переводчика, тоже по всему голландца, в юрте никого не было.

«Сейчас решится моя судьба и обратно дороги не будет», – подумала Анна и, уже не колеблясь, продолжила: – Господа негоцианты, я буду откровенна, так как от вас многое будет зависеть. Нынче собран с моего народа большой ясак. Многие сотни сороков меха находятся сейчас здесь, в Коде. Я обязуюсь в ближайшее время доставить их на ваш корабль. Взамен вы вооружите огненным боем подвластных мне самоедов и обдорских остяков. Далее я захвачу Мангазею, и все находящиеся там меха будут ваши. Вы отдадите свой товар и уйдете весной в Голландию, груженные сибирскими мехами. Что бы ни произошло, вы в накладе не останетесь. Предлагаю все хорошо обдумать и сегодня дать ответ.

Негоцианты удалились, ошеломленные размахом предложения и решительностью остяцкой княжны.

«Отказ будет означать для них смерть, так как они знают мои планы и могут донести», – спокойно подумала княжна.

9

Уставшая княжна удалилась в опочивальню. Просторная кровать располагала к отдыху. Молодая женщина улеглась среди пуховых подушек, раскинула руки и закрыла глаза. Кроме усталости, чувствовалось сильное томление и желание мужской любовной ласки. Золотой Рача, голландцы, грандиозные планы – все вдруг куда-то отодвинулось, исчезло, а возникло воспоминание пасхального поцелуя и обнаженное тело князя Шорина, когда ей так неожиданно пришлось заниматься его лечением. Она мысленно представила, как желанный князь ласкает ее губами, сильными нежными руками гладит ее тело, представила так ясно, что стон вырвался из ее губ.

– Что с вами, госпожа? – спросила служанка, в этот момент вошедшая в опочивальню. – Вам плохо?

– Нет, все хорошо, – устыдившись своей слабости, отозвалась Анна. – Просто легла отдохнуть. А ты что меня беспокоишь?

– С устья гонец прибыл, говорит, беда, русские сюда идут!

Анна встрепенулась, словно испуганная птица, неожиданно защемило сердце.

Вошел остяцкий воин. Увидев княжну, опустился на колени, уткнувшись лбом в войлочный пол юрты. Анна знаком разрешила говорить. Тот, оставаясь на коленях, начал доклад.

– Моя госпожа! Два дня прошло, когда солнце шло к закату и в устье вашей реки вошел боевой струг русских. На нем казаки, большим числом. Я сразу ушел в лес. Подождал, все высмотрел и на оленях к тебе. Все, как ты велела, госпожа, – начал рассказывать гонец.

– Продолжай. Все рассказывай подробно, – взволнованно произнесла княжна.

– Струг идет в Березов. Остановились пополнить запасы и сделать ремонт. Казаки в латах, вооружены, видны пушки. Ведут себя мирно. Старшим у них большой князь, от самого московского царя едет.

– Как звать князя? Удалось узнать?

– Да, княжна. Его звать – Обдорский голова, князь Василий Шорин!

У Анны перехватило дыхание и закружилась голова. Она чуть не потеряла сознание. Гонец что-то продолжал говорить, но Анна его не слышала.

«Князь совсем рядом. Надо поехать к нему. Нет, лучше пригласить сюда», – лихорадочно мелькали мысли Анны.

– Срочно пошлите к князю Шорину гонца, с приглашением в Коду, – неожиданно приказала она.

– Но, госпожа, зачем посылать? – удивился остяк. – Он уже сам на пути сюда. Я же говорю, что князь и с ним десятник Бряга на лодках плывут в Коду. Завтра, к заходу солнца, они будут здесь.

Княжна возвращалась в реальную жизнь. Возбужденная известием о князе, она вдруг вспомнила о голландских купцах.

– Купцов приведите ко мне и срочно собирайте их в дорогу. На рассвете уйти тайгой на оленях. Скрытно покажите им лодки с русским князем, – распорядилась Анна.

10

Близится встреча. Княжна Анна не находит себе места. Без конца проверяет, все ли так, все ли готово, какой наряд выбрать. Князь Василий Шорин торопит гребцов, он готов выскочить из лодки и бежать берегом как мальчишка. Все ими забыто, все заброшено, мир словно исчез. Мысли заняты только встречей.

Вот, наконец, последний поворот реки, уставшие гребцы собрали последние силы и сделали рывок. Показалась Кода. Крепостные стены на высокой горе, здесь, посреди бескрайней тайги, казались сказочным видением. В храме Живоначальной Троицы звонит колокол. Лодки подошли к городской пристани. Князь Василий Шорин и десятник Матвей Бряга ступили на Кодскую землю. Грохнули башенные пищали в честь высоких гостей. Остяцкие воины, ряженные в красные стрелецкие кафтаны, достаточно ловко взяли ружья на караул. Гости в сопровождении именитых жителей последовали в городок Кода.

Такого торжественного приема здесь еще не видывали. Шорин и Бряга тоже не ударили лицом в грязь. Их одежды, доспехи, оружие были великолепны. Рослые, красивые, молодые, они шествовали, гордо подняв головы, вызывая всеобщее восхищение.

Гости вошли в белую юрту, по этому случаю украшенную разноцветными шелковыми лентами. Уже известный читателю достархан был накрыт шикарней, чем несколько дней назад. Среди блюд стояли кувшины с вином, а восточные лампады источали ароматный, дурманящий запах. Князя и десятника усадили на самые почетные места, обложив со всех сторон подушками. Все расселись и замерли в ожидании княжны.

Появление Анны поразило всех. Даже знатные белогорские остяки не видывали своей княжны в таком убранстве. Перед ними появилась самаркандская принцесса. В одежде сказочного Востока, украшенная драгоценными браслетами, перстнями, с диадемой на голове, княжна Анна предстала перед собранием. Поверх легкой восточной одежды красовалась накидка из белого горностая, которая смягчала контраст ее костюма с убранством помещения.

Князь Василий Шорин был поражен ее красотой. Любовь, которая раньше тревожила его, теперь захлестнула с головой и лишила разума. В тот вечер он не видел и не слышал никого, кроме княжны. Отвечая на ее вопросы, пытаясь быть светским, интересным собеседником, он любовался и любовался Анной, полностью поддавшись ее чарам.

Десятник Матвей Бряга, напротив, оценил княжну красивой, но слабенькой и в хозяйстве абсолютно непригодной.

– То ли моя женка, – рассуждал он, – кровь с молоком! Когда меня нет, и по хозяйству, и в поле, и по дому, всюду успевает. А с этой одни проблемы будут. Хотя бабенка, по всему видать, богатая. А князь, видно, падок до женщин. Глаз с нее не сводит. Их, князей, понять тяжело.

Рассуждая таким образом, Бряга нажимал на угощения, многие из которых он пробовал впервые. Особенно ему понравилось вино. Опорожняя кувшин за кувшином, у него тоже закружилась голова, потемнело в глазах и, как многие из гостей, заснул прямо здесь, среди подушек.

Когда застолье стало шумным, княжна Анна удалилась. Шорин, чтобы немного остыть и прийти в себя, вышел на свежий воздух.

«Веду себя, как последний дурак, – думал он. – Столько разговаривать с княжной, и ничего ей не сказать о своих чувствах. Как она хороша! Божественная красота! Надо ее прямо сейчас найти и объясниться».

– Князь, – позвал Шорина из темноты женский голос.

Василий пошел на звук голоса. Какая-то женщина схватила его за рукав.

– Следуйте за мной и старайтесь тише, желательно, чтобы нас никто не видел, – произнесла она.

Князь, ничего не спрашивая, последовал за женщиной. В темноте он ничего не видел, и его даже удивила способность провожатой ориентироваться в темноте. Скоро они были на месте. Женщина приоткрыла входную дверь и впустила князя.

– Азиза, будь за дверью. Пусть нас никто не беспокоит, что бы ни случилось, – раздался из глубины комнаты голос Анны.

Зажглась свеча и осветила комнату. То была опочивальня. Анна была в том же волшебном наряде, только накидка была сброшена на пол.

– Анна, я вас люблю, безумно люблю! Люблю с того мгновения, когда увидел вас в Москве! – произнес князь Шорин.

– Я разделяю ваши чувства, но сейчас не надо слов! – прошептала чуть слышно Анна.

Василий подошел к Анне, взял ее на руки и понес на приготовленное ложе. Дальше двое молодых, любящих друг друга людей предались безумству любви. Вся ночь пролетела в любовных утехах. Наутро утомленные любовники заснули, крепко удерживая друг друга в объятиях.

Для всех они пропали надолго. Служанка приносила еду им прямо в опочивальню и бдительно охраняла покой влюбленных. До нее доносились то смех, то стоны, то тихий разговор. Мир для Василия и Анны исчез, вернее, они вдвоем стали всем миром.

11

Матвей Бряга тоже пребывал в затмении. Но, в отличие от Шорина, затмение то было алкогольное. Достархан оказался весьма хлебосольным. Вот уже пятый день слуги непрерывно обновляют блюда и наполняют вином кувшины. Гости, перебравшие зеленого змия, спят не уходя, раскинувшись на шкурах и подушках. Бряга и тут показал удаль. Многие были поражены объемами, поглощенными казаком, а некоторым остяцким князцам, не угодившим загулявшему десятнику, перепало по крепкому тумаку. Уважение к Матвею достигло таких высот, что остяки приближались к нему только на четвереньках, не смея поднять головы.

В очередной раз потеряв сознание, Бряга погрузился в сон. Снился дом, жена, дети, причем жена, прознав откуда-то про его гулянку, сильно ругалась, угрожая ухватом.

– Вот чертова баба, даже здесь расслабиться не дает, – сквозь сон подумал казак, начиная просыпаться.

Остяки, чтобы не разбудить буйного казака, разговаривали вполголоса.

– Княжна плохо себя ведет. Потеряла голову из-за русского. Делами не занимается. Люди ее который день в лесу ждут. Рача без жрицы скучает. Плохо, совсем плохо.

– Эй, косоглазые! – встрепенулся ото сна казак. – Что вы там про идола Рача болтали?

– Что ты, господин! Какой Рача? Мы крещеные, церковь ходим. Видно, приснилось тебе, – упав на пол, пробормотал остяк.

– Смотри, шельма, пытать буду, все расскажешь! – пригрозил Матвей, а про себя подумал: «Видно, действительно привиделось, надо прекращать гулянку. Пойду прогуляюсь, князя поищу».

Десятник вышел из юрты. Солнечный день радовал глаз, чистый воздух наполнил легкие. Ударил колокол. Матвей направился к храму Живоначальной Троицы. После отбытия из Тобольска ему не доводилось посещать церковь, и православная душа требовала молитвы. Небольшой храм красовался неподалеку. Свежесрубленные стены еще не потемнели, а маковки куполов были даже крашены в синий цвет. Снаружи он производил хорошее впечатление, но внутри Бряга почувствовал себя неуютно. Пустой храм, плесневелый запах, одинокая свеча, зажженная служкой перед его приходом. Ни запаха восковых свечей, ни тем более ладана. На вопрос Матвея служка, скромно потупив глаза, пояснил.

– Извините, господин казак, службы проводить некому, наш батюшка год назад представился, а нового не присылают.

– Если Бог в душе есть, молитву и без батюшки можно прочитать, – произнес Бряга, становясь перед ликами Святой Троицы.

Исполнив молитву, Матвей вышел на улицу и стал прогуливаться по городку. Остяки при его приближении замолкали и почтительно кланялись.

«Как были нехристи, так и остались. Их в церковь только пряником заманить можно», – решил для себя Бряга.

Спустившись от городских стен к реке, он зашагал вдоль берега и скоро заметил поляну, на которой молодые остяки тренировались стрельбе из лука и сабельному бою. Заинтересовавшись, Матвей незаметно приблизился к поляне и стал наблюдать. В стрельбе из лука остяки большие мастера, но вот саблей владели совсем слабо. Обучением занимался татарин. Раздав ученикам деревянные палки, он показывал, как наносить и отражать удары. Нерадивых тут же наказывал, нещадно ударяя той же палкой куда попало. Те с яростью бросались на него, терпя боль, но тут же получали еще и еще.

«Похоже на обучение ополченцев, а может, приписных казаков готовят. Только почему татарина пригласили? Этот ничему хорошему не научит», – сделал вывод десятник и, незамеченный, отправился дальше по тропинке, уходящей в горы.

Просторная тропинка, виляя между деревьями и оврагами, была удобна для прогулки и по всем признакам часто использовалась местными жителями. Скоро он достиг жертвенного камня. Большой величины валун возвышался рядом с тропой. На нем хорошо были видны следы крови и рядом возвышалась груда оленьих черепов, некоторые из них были достаточно свежими.

– Хороши православные, ничего не скажешь! А вот деревянных идолов что-то не видно? Где-то рядом должны быть, – произнес Бряга и стал осматривать местность.

Скоро он обнаружил, что местность сплошь оборудована смертельными ловушками и самострелами, причем явно рассчитанными на человека.

«Что-то здесь не так?» Прячут остяки своих идолов, хоронят! Неужели правда золотой Рача где-то здесь?» – подумал десятник и чуть не получил стрелу в грудь.

Та пролетела совсем рядом и впилась в ствол дерева. Бряга резко присел, и тут же над ним просвистела вторая стрела. Сабля была с собой, казак с ней никогда не расстается, но вот ни панциря, ни шлема, а это основная защита от стрел. Укрываясь за деревьями, Матвей стал отходить.

«Ничего! – думал он. – Вернусь сюда с хлопцами! Камня на камне не оставлю, а золотого Рачу сыщу».

12

Азиза, служанка княжны Анны, отбивалась от Матвея как могла.

– Нельзя сейчас к ним! Мне строго велено никого не пускать! – в который раз объясняла она десятнику. Но тот настырно продолжал требовать, чтобы его впустили в опочивальню.

Стражники, стоявшие у входа, не вмешивались до времени, но их враждебные взгляды говорили о многом. Никто не смел, кроме личной служанки, без разрешения входить к их княжне, жрице самого Рачи.

– Слушай, дурная баба, – не выдержал десятник, – если я с князем вовремя не вернусь к устью, то сюда пойдет наша ватага и пожжет вдоль реки всех остяков вместе с вашей Кодой!

Это заявление прозвучало весьма убедительно, и преданная служанка направилась в опочивальню.

– Княжна, извини меня, но там этот бешенный казак к князю ломится, угрожает!

– Пускай ждет, – пробормотал Шорин, только что покуривший кальян и находившийся в легком наркотическом опьянении.

– Нельзя ждать! Он говорит, что ваши люди скоро начнут жечь и убивать остяков! – не унималась служанка.

– Который день мы здесь? – спросил начинавший приходить в себя Шорин.

– Пятый день пошел, – вымолвила служанка и замолчала под строгим взглядом княжны Анны.

– Извини, любимая, но нам действительно пора, – произнес князь, поднимаясь на ноги и слегка покачиваясь, – я сильно задержался.

Княжна Анна Алачева, продолжая лежать, взглядом молча проводила князя. Он много ей рассказал о своем назначении в Обдор, планах, и она понимала, что князь теперь стал врагом номер один в осуществлении ее планов. Его надо убить сейчас, пока он рядом, но женское сердце, переполненное любовью, заставило замолчать разум.

Глава пятая. Обдор-Носовой

1

Обдор-Носовой находился в ведении Березовского воеводы. В тот, 1606-й, год на воеводстве в городе Березове был князь Петр Ахамашукович Черкасский. Его предки, выходцы из днепровских казаков, вот уже несколько поколений честно служили московскому царю. Князь Черкасский гордился своим происхождением и, как предки, продолжал брить бороду и носить длинные запорожские усы, что резко выделяло его среди бородатых сибирских казаков.

Город Березов основан в 1593 году. Он расположился на левом берегу реки Вогулка, при впадении ее в реку Сосьву, а Сосьвы в Малую Обь. Его расположение на слиянии трех рек позволяло собирать ясак с большой территории северной части Оби. Кроме того, этот город выполнял функции таможенного поста, контролирующего северные пути проникновения в Сибирь, которыми пользовались новгородские купцы и ватаги ушкуйников. Истоки реки Сосьвы лежат на восточном склоне Уральских гор, совсем близко к истокам рек бассейна Печоры. Этот волок давно был известен новгородцам и широко использовался до настоящего времени. В 1604 году вместе с городами Тобольск и Верхотурье, город Березов получил печать, что давало ему право самостоятельно вершить государственные дела на вверенной ему территории.

О проблемах Обдорского городка князь Черкасский знал не понаслышке. От последних царей, в том числе и от нынешнего царя всея Руси и Сибири Василия Ивановича Шуйского, имелись в архиве города царские строгие грамоты, которые требовали от Березовского воеводы закрыть все пути в Сибирь мощными таможенными заставами от своего и иноземного воровства. Если старые пути от Печоры по Уральским рекам в Сибирь закрыть удавалось, то на северные, морские пути в Обскую и Тазовскую губу сил не хватало. А там происходило великое воровство. На морских судах – кочах – приходили туда наши поморы из Архангельска, а в последние годы все чаще стали появляться англичане и голландцы. Обдорский городок в лучшие времена, с гарнизоном из десяти казаков, был единственной силой, пытающейся навести там порядок. Но что они могли сделать? Вот опять на днях Березовский воевода получил отписку из Обдора. В ней, писанной простым десятником, сообщалось следующее:

«Нынешним годом обдорские казаки Митька да Степанка были посланы к кунной самояди. По дороге едучи их ограбили и покинули в тундре, а сами воры бежали. Тех казаков нашли на тундре самоядь. Нагих и голодных, только еле живых, привезли в Носовой городок. Митька умер, а Степанка долго хворал. Когда пришел в себя, донес, что воры были не наши, а иноземные, с ними были вооруженные вогулы, что и учинили разбой. А теперь нас осталось на Носовом пять человек. Таким числом имать воров и учинять сыск не можем».

Эту отписку князь Черкасский прочитал Василию Шорину, который, здоровый и невредимый, только что прибыл в город Березов и сразу попал к воеводе для получения указаний.

– Ваше прибытие, князь, – продолжал Черкасский, – для нас большая помощь. Здесь стало неспокойно. Угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов, к которым могут присоединиться белогорские остяки и сургутские вогулы, а также самоядь. Это более двух тысяч воинов. Вот взгляните!

Воевода достал стрелу и положил ее перед Шориным. Стрела с железным, притупленным наконечником, а поперек вырезанные насечки, изображающие одиннадцать шайтанов.

– Березовские казаки, собиравшие ясак по реке Сосьве, нашли ее у тамошних остяков. Это древний знак к всеобщему восстанию, и, как вы понимаете, рассылает эти стрелы их предводитель. Сыск учинил, но остяк, у которого обнаружили стрелу, молчал, даже умирая на колу. Кто этот предводитель, не могу взять в толк. Ну, это моя забота, а для вас приготовил грамоту за своей печатью. В ней указаны основные правила торговли, исполнение которых вы должны строго требовать.

Грамота гласила:

«Запрещается сибирским служилым людям торговать мягкой рухлядью.

Торговые люди на право торговли должны иметь грамоту.

Торговым людям, до сбора ясака, строжайше запрещается скупать пушнину у местных жителей.

После сбора ясака торговые люди должны приезжать в Березов, Мангазею или другие сибирские города и торговать с вогулами, остяками и самоядью на наших гостиных дворах. Смотреть строго, чтобы по лесам и тундрам не торговали.

Торговые люди должны объявлять свой товар, платить десятинную пошлину со своих товаров, а как исторгуются, должны получить проезжие бумаги, где указаны объявленные товары и скупленные меха.

Строжайше следить, чтобы среди товара не было заповедных, таких, как соль, железные изделия, воинское снаряжение, оружие и вино.

За ослушанье велено товары имать на государя, ослушников бить батогами и сажать в тюрьмы».

В конце грамоты стояла печать и подпись Березовского воеводы.

– Еще, князь! Очень важный момент! В прошлом году в Тазовскую губу зашло голландское судно. Товар объявлять отказались, мол, для ремонта зашли, что весьма удивительно, так как судно, по всему, купеческое, а товар, я мыслю, запрещенный. Сейчас их не видно, то ли ушли, то ли затаились, где – неведомо. Про то судно сведай, князь, сразу, как прибудешь, а то большая беда от него может быть.

Только сейчас, находясь в Березове, Шорин стал до конца понимать, куда и зачем он попал. Приятное путешествие, любовное приключение в Коде резко отошли в прошлое как приятное воспоминание, а от будущих перспектив повеяло опасностью и пронизывающим до костей ветром северных морей.

2

Обдорь – древнее название местности и означает следующее: Обь – название реки, дорь – устье. Первое название острога – Носовой городок, так как стоит на высоком мысу, впоследствии стал именоваться Обдорский городок или Обдорский Носовой городок. Он расположился на правом берегу реки Оби, в том месте, где Малая и Большая Обь сливаются в одно целое. Здесь, на высоком правом берегу реки, недалеко от впадения левого притока, реки Собь, и расположился этот древний остяцкий городок. В древности столица Обдорского остяцкого княжества. Русские первопроходцы поставили заставу прямо там же в 1595 году. В этом месте полноводная Обь поражает своим размахом. Левый берег просматривается только в ясную погоду, во время шторма волны не отличаются от морских. Далее начинается Обская губа, которая, по сути, является северным морем или большим заливом Карского моря. Ее ответвление, Тазовская губа, намного меньше, но тоже впечатляет своими размерами.

Правый берег Оби, где стоит городок, сильно возвышается над левым. С него на многие версты просматривается вся округа. Для сторожевого поста места ценнее не найти. По воде незамеченным даже челн не проскочит. Да и тундрой обойти тяжело. Путь дальний, тяжелый, а от глаз самоедов, коренных жителей, все равно не скроешься. Здесь начинается Заполярье, с незаходящим летним солнцем и с черными зимними днями.

Струг, подгоняемый течением и холодным ветром, казался из Обдорска жалким листом, сорванным осенним ветром и безжалостно брошенным в воду. Но у немногочисленных жителей городка он вызвал взрыв восторга. Все, оставив дела, высыпали за ограду и с высокого берега стали наблюдать за приближающимся судном. Встречающих, прямо скажем, было немного. Весь гарнизон из пяти казаков и несколько десятков собьских остяков, среди которых преимущественно были женщины, проживающие в городке. Самоядь, чьи темные остроконечные чумы в большом количестве располагались далее в тундре, активности не проявили, лишь несколько человек, старшие семейств, присоединились к общему ликованию.

С приближением струга встречающие стали спускаться вниз к руслу реки по виляющей серпантином, достаточно широкой тропинке. Видно было, что местные жители много потрудились, чтобы сделать возможным путь от реки до городка.

В отличие от жителей ватага на струге восторга не испытывала. После Березова русские поселения более не встречались. Последние дни стало холодать. Струг резко попал в глубокую осень. Так далеко на севере из казаков никто не был. Прямо скажем, похолодание, этот сильный ветер, волны, захлестывающие за борт, заставили казаков замолчать и где-то усомниться в правильности их решения служить в Обдоре. Одно согревало, что скоро городок, отдых, спокойная сытая жизнь таможенной службы. Но, увидев жалкие постройки и ветхую ограду, которая даже склонилась от напора морских ветров, надежды на сытую жизнь тоже исчезли.

Радость обдорских служилых напоминала больше радость обреченных, к которым наконец пришло спасение. Князь Шорин, видя моральный упадок у своих казаков, встал на нос струга и лично отдавал команды. И надо заметить, получалось у него неплохо. Видимо, довелось князю покомандовать русскими флотилиями где-нибудь на Волге или Онежском озере. Четкие, громкие команды Шорина подняли настроение у казаков, и те с улыбками, шутками принялись за разгрузку. Ветер разорвал свинцовые тучи, и скупые лучи заходящего солнца осветили людей, которые, не суетясь, поднимались вверх по берегу, неся поклажу, и тут же, торопясь, спускались вниз за новым грузом. В разгрузке принимали участие все жители, даже местные остяки и самоеды приняли участие, чтобы заслужить похвалу, а больше из любопытства, так как старательно принюхивались к каждому мешку.

3

На следующий день князь Шорин проснулся рано. Было еще темно, и со всех сторон раздавался храп его воинства. Не желая будить казаков, он, продолжая тихо лежать, стал прикидывать дела на первый день своей службы.

– Голова Обдорский, князь Василий Шорин, – произнес он тихо полный нынешний титул. – Звучит неплохо, а кратко, пожалуй, так – князь Обдорский.

Стало светать. Солнце решило и сегодня порадовать прибывших. Поднявшись над горизонтом, оно сначала осветило Обдорский мыс, а затем его свет разлился по всей округе. Весело переливалась искрами водяная гладь, а тундра, еще свободная от снега, красовалась чахлой растительностью и обилием ягод, которые придавали некоторым склонам натурально красный цвет.

Стоял сентябрь. Бесконечные караваны птиц, покидая свои родные места, с криком улетали от северных наступающих морозов. Приближалась полярная ночь. В Обдоре она не была длинной, лишь несколько недель стояли черные зимние дни, не отличающиеся от ночей. А пока осеннее солнце радовало своим появлением. Слегка приподнявшись над горизонтом, оно совершало свой круг, который становился с каждым днем все короче.

Князь Василий Шорин решил начать деятельность с подробного осмотра своего хозяйства. В окружении своих первых помощников князь вышел за территорию острога.

Первым заместителем и помощником головы князя Василия Шорина был нам уже хорошо знакомый десятник Матвей Бряга. После посещения Коды между ними возникли серьезные трения. Дело в том, что после своей прогулки в окрестностях городка Матвей требовал непременно провести сыск. Он доказывал князю, и достаточно убедительно:

– Воровством и изменой там просто прет. Это не городок, а настоящий хорошо укрепленный лагерь заговорщиков, где вовсю идет подготовка к восстанию. И Рача, золотой Рача, именно там, я это сразу понял! – убеждал он князя. – Вели, княже, послать немедленно туда нашу дружину, устроим сыск и все будет ясно.

Но Шорин даже слушать не хотел.

– Ну что ты мелешь? Просто пил не в меру, кальян курил! Вот тебе все и привиделась. Княжна Анна, крещенная самим патриархом Московским, в особом доверии у воевод сибирских, а ты на нее такое несешь.

Только в Березове, получив нагоняй от воеводы князя Черкасского, которому он все-таки высказал свои подозрения, десятник Бряга затих. Князь Шорин обиды не затаил, десятник со временем тоже успокоился, и проблема исчезла сама собой, как это бывает с честными, открытыми людьми. И так десятник Матвей Бряга стал первым заместителем головы Обдорского, и на него легла обязанность совершать длительные рейды по осмотру вверенных территорий.

Десятник Елистрат Васильев, ветеран Обдорского гарнизона, тот самый, чью отписку прочитал Черкасский князю Шорину в Березове, стал возглавлять таможенный пост. Работы ему хватало, так как торговые люди во множестве по последней воде возвращались из Мангазеи, где был центр пушной сибирской торговли. Досмотр товаров, проверка документов стали его основными обязанностями.

Парфен, хоть и был рядовым казаком, возглавил все хозяйственные дела. Строительство и ремонт острога, зимние запасы – все легло на его плечи.

В числе ближайшего окружения были еще два переводчика: крещеный самоед Савелий, все называли его Савка, и Имкетка – остяк, продолжавший поклоняться своим идолам, на что никто внимания не обращал.

Острог был уже осмотрен. С ним все ясно. До морозов отстроить еще несколько изб, поправить ограду, сторожевые башни, установить пищали, мелкие снять и приспособить для стрельбы и перевозки в санях.

Сейчас Василий Шорин хотел посетить соседей. В версте от острога просматривалось селение самоедов. Причем крупное. Множество чумов было разбросано по краю редкой полосы деревьев. Стояли они кучками по пять-шесть чумов. Кругом лаяли собаки. Большинство из них были привязаны, чтобы уберечь от драк, свободно бегали только щенки и беременные суки. Это были представители славного рода сибирских остроухих лаек. Мощные оскалы зубов, грозный лай сопровождали пришлых людей, несмотря на их звания. Прирученные крупные олени (ездовые) находились в загонах. У них особая служба и кормление соответственно. Остальные олени стадами паслись вокруг стойбища. Каждый олень принадлежит конкретной семье. Но пасутся, перегоняются, охраняются совместными усилиями всего селения. Как уж различают их хозяева между собой в такой массе, остается загадкой. Хотя чисто внешне никаких проблем не наблюдается.

Пять-шесть стоящих рядом чумов – это одна семья. У семьи свое хозяйство: собаки, олени, имущество. Сохранность стада как основного средства существования для самоедов забота совместная, всего рода. Хотя отдельная семья в любой момент может откочевать куда угодно со своими оленями. Охота, рыбалка, заготовка – дело семейное. Лишь отдельные виды охоты, требующие большого количества участников, проводятся совместно, несколькими семьями. Для защиты от внешних врагов семьи объединялись в род, роды в племена, племена в национальные объединения, в основном по территориальному признаку.

Чумы самоедов представляли остроконечные сооружения, в основе которых был каркас из длинных жердей. Каркас покрывался крупными кусками коры. Куски коры соединялись между собой тонкими кожаными ремнями. Сверху чум крылся оленьими шкурами ворсом вниз. Такие чумы принадлежали семьям с достатком. Беднота обходилась черными чумами, крытыми корой. Подобные жилища ставились самоедами в местах постоянного либо длительного пребывания. Во время кочевок чумы крылись одними шкурами, что упрощало их установку и количество перевозимых материалов.

Внутри помещение все застилалось шкурами животных. Кроме оленьих, видны шкуры белых и бурых медведей, песца и волка. Одежда у мужчин и женщин одинакова. Сшита из оленьих шкур шерстью наружу. Напоминает большую рубаху от головы до колен. На ногах бахилы. Женщину можно отличить по украшениям. Ее одежда украшена кусочками дорогого меха, кожи, костяными, деревянными и даже металлическими пластинами, которые особо ценились у самоедов.

Самоеды сильно отличались от остяков и вогулов, поэтому вызвали у князя Шорина большой интерес.

– Смотри, Бряга, – говорил он, – людишки совсем мелкие, но по всему шустрые. Видел, как резво бегают и оленей арканят?

– Они и в стрельбе из лука весьма горазды. Белого медведя добыть или моржа – тоже не шутка. Так что, князь, смотри, народ хоть и мелкий, но опасный, – отвечал Бряга.

До князя то из одного, то из другого чума иногда доносилось пение.

– Сегодня что, праздник какой? С чего самоядь распелась? – спросил он переводчика Савку.

– Нет никакого праздника, господин голова, самоеды всегда поют. Любят самоеды петь, – ответил Савелий.

Песни доносились одноголосые. Иногда песню сопровождал бубен, причем ритм песни и бубна не совпадал, а образовывал контрастный рисунок, сложный и интересный. Для русского уха это пение было непривычное, поэтому и вызвало интерес у Шорина.

– И про что поют? – спросил опять князь.

– Про все поют. У каждого самоеда есть своя песня – оберег. Про охоту может петь, про рыбалку.

– Ну а этот старик про что поет? – все донимал Шорин Савку, остановившись рядом с чумом и приоткрыв занавесь дверного проема.

– Это песня о приходе русских в наши земли, такая будет жить вечно как память народная, – очень серьезно ответил Савка.

– Скажи старику, что я хочу ее послушать от начала и до конца, а ты переводи, да чтобы слово в слово, – распорядился Шорин.

Савка долго упрашивал старика, прежде чем тот согласился и запел:

«Олень живет двадцать весен. Он был тогда олененком и бегал за матерью. Совсем мало лет прошло. Весь наш народ помнит, как хорошо тогда жила самоедь. Много оленей и песцов было в тундре. Много чумов дымилось под спокойным небом. Наш народ каждый день ели мясо и никому обиды не делали.

Но злой дух Сядей позавидовал нашему счастью, напустил на самоедь черную мглу. Было это в месяц отлета птиц. Раз увидели люди, что гуси повернули обратно к морю. Вслед за гусями пролетели лебеди. Они летели испуганные и так сильно били крыльями, что в чумах погасли огни. За лебедями повернули и полетели к морю все птицы, какие только жили на свете. И тогда самоедь увидела, что у птиц обожжены крылья.

Испугались люди рода самоедь.

– Горе нам, – говорили старики, – веками наш род кочует за птицами, но никогда не случалось такого – чтобы осенью птицы летели к морю. Горе нам!

На третий день пробежали опаленные волки. Старый шаман, понимающий волчий язык, подслушал их разговор.

– Синий огонь спалил половину нашей стаи, – жаловались волки.

– Медведь, медведь! – закричали дети.

Не успели охотники взяться за луки, как медведь бросился в воду. Однако охотники заарканили его и вытащили на берег. У медведя были закрыты глаза, вытянуты лапы, а из-под левой лопатки текла кровь. И тогда шаман спросил у медведя:

– Дедушка, почему в тебе стрелы нет, а сердце твое дымится кровью?

Медведь открыл глаза и ответил:

– Скоро худо будет всем. Горящую стрелу метнули в меня железные люди. – Сказал это медведь и умер.

Сняли с него охотники шкуру, вынули сердце, а оно бьется и горит огнем. Схватил его шаман и слизнул с него кровь. Зубом нащупал что-то. Положил сердце на ладонь и достал из него синий камень величиной с глаз оленя.

– Вот тот синий огонь, что опалил крылья птицам, шерсть волкам, сердце дедушке! – произнес шаман.

В это время к чумам прибежала чужая собака.

– Откуда ты к нам прибежала? – спросил шаман.

– Наш род был на охоте, – ответила собака. – В медных шапках, в железных одеждах пришли с полуночной стороны люди. Птицы летят от них, звери бегут к восходу солнца. Люди пускают вдогонку им быстро скачущее пламя из длинных палок. Плохо нашему роду. Железные люди убили оленей, шкурки песцов, лисиц и соболей забрали себе. Детей, стариков убивают, молодых жен забирают к себе в чумы.

– Надо уходить на восход солнца, – сказали старики.

Трое суток бежали оленьи упряжки к морю. Думали, что побоятся железные люди идти за ними. Но по-другому вышло, у большой воды нагнали чужие. Куда бежать? Сзади люди в железных рубахах, спереди – большая вода.

– Надо отобрать лучшие шкурки, лучших оленей и отвезти их жадным чужакам – пусть с нашими дарами уйдут обратно в свои земли, – говорили одни.

– Не накормить волчью стаю мертвым оленем. Она хочет горячей крови. Скоро будут чужие ваших оленей колоть, убивать стариков и детей, брать наших жен. Надо стрелы точить, идти на стаю, – не соглашались другие.

Долго самоедь спорила и, наконец, решили напасть на железных людей. На лучших оленьих упряжках понеслись в тундру гонцы с притупленными стрелами за пазухой.

От всех родов собирались на зов кочевники. Налаживали тугие медвежьи луки, острили наконечники стрел, смазывали лыжи оленьим жиром. Ночью окружили самоеды спящих железных людей и с рассветом по совиному крику вождя ударили по ним из луков. Но горе! Ломались стрелы о железную одежду и шапки бородатых инородцев. А те завыли, как волки, и стали метать во все стороны быстро скачущий огонь. Один за другим падали на землю охотники. И кровь дымилась из их сердец.

Но не покорились самоеды. В пуржистую ночь, когда олень ложится и собака зарывается в снег, охотники на животах подползли к спящим пришельцам. Ножами кололи их. Крепко спали железные люди – только двое успели вскочить на нарты и скрыться во тьме, в которой дико завывал злой дух Сядей».

Старик закончил песню, выронил из рук бубен и обессиленно закрыл глаза.

– Савка, ты все дословно перевел? – спросил Шорин.

– Все как есть передал, господин голова, – бодро ответил крещеный самоед Савка.

– Спроси его. Он участвовал в той битве? По возрасту вроде подходит. – Василия заинтересовало это сказание.

Но как Савелий ни тормошил старика, тот не проявлял признаков жизни, кроме чуть слышного дыхания.

– Извиняйте, господин князь голова, он старый: спит, ест и песню эту последнее время поет. Шайтан весь мозг у него выпил, голова совсем больная. Пора отправляться в долину смерти.

– Юродивый, что ли? Так распорядись, чтобы следили за ним, а прилюдно песнь эту петь ему запрещаю! – Шорин вышел из чума и вдохнул чистого воздуха.

– А ведь эта былина сложена про первый поход в Мангазею. Мне о нем хорошо известно, – произнес Шорин, находясь под впечатлением услышанного. – Что-нибудь слыхали о нем? – обратился князь к своим десятникам, но те промолчали.

– В Мангазею в 1600 году была отправлена ватага казаков во главе с князем Мироном Шаховским и письменным головой Данилой Хрипуновым. В Тобольске они набрали сотню казаков и на лодках спустились до Березова. Там построили кочи, на которых казаки вошли в Обскую губу. Но там им не повезло. Кочи изрядно потрепало штормом. Много продуктов и огневого припаса пропало. Бросив кочи, казаки продолжили путь на оленях и лыжах и дошли до реки Пур. Здесь казаки подверглись нападению. Самоеды, в большинстве енисейские, своровали князя за Пуром. В битве погибло несколько десятков казаков. Князь Шаховской был ранен. Уцелевшие казаки на оленях добрались до реки Таза и там в 1601 году поставили Мангазейский острог, а князь Мирон Шаховский стал первым воеводой Мангазейского острога. Сейчас там воеводой Федор Юрьевич Булгаков, а головой – Никифор Григорьевич Ельчанинов. На следующий год собираюсь их проведать.

Вечером в городке, в горнице избы Обдорского головы князя Василия Шорина, состоялось совещание. Не то что оно было секретным, но присутствовало на нем только три человека: сам голова, десятник Матвей Бряга и десятник Елистрат Васильев.

Только что закончили вечернюю трапезу. Пробовали блюда из местных продуктов. Мясо молодого оленя понравилось, запили взваром из клюквы. Сытое состояние, жарко натопленная изба располагали к отдыху. Но Шорин, переполненный планами, жаждой деятельности, решил времени не терять. Только глубоко за полночь он отпустил своих сподвижников. По его замыслам, служба строилась следующим образом.

Василий Бряга отвечает за рейдовую порубежную службу. Пока лед не сковал реки и моря, казаки малыми отрядами до пяти человек на ладьях совершают глубокие рейды вдоль побережья, досматривая грузы и документы всех встречных. Во время распутья – верхом на оленях. По зимнику – на санях, с оленьими или собачьими упряжками. Погонщиков, упряжки, сани – все брать у самоедов в счет выплаты ясака.

Елистрат возглавит таможенный пост, досмотр и опрос всех проезжающих, кроме того, он должен набрать из числа самоедов людей наиболее сообразительных, и те за небольшую плату, скорее всего солью, будут сообщать новости. Новость интересная – получи. За соль самоед отца родного предаст.

Такая организация службы, по мнению Обдорского головы, обеспечит их полной информацией. А затем последуют действия по пресечению разора и воровства.

Глава шестая. Северное порубежье

1

Сентябрь, 1606 год, городок Обдорск.

С чем не было проблем в Обдоре, так это с ладьями всех мастей. На берегу лежали поморские морские кочи, килевые ушкуи, солидные струги. Правда, большая часть рассохлась, развалилась и представляла интерес больше как источник стройматериалов для острога. Но тем не менее Василий Бряга выбрал для своих рейдов неплохой ушкуй, отобранный этим годом у незадачливых новгородских купцов. Крепкое, килевое, беспалубное судно сразу понравилось десятнику. Ремонт был небольшой. Поправили снасти, просмолили корпус и спустили на воду.

На воде ушкуй еще больше пришелся десятнику по душе. Ходкий на воде, легко управляемый – эти качества как раз нужны в порубежной службе. Особенно понравилось Бряге то, что у ушкуя нос и корма ничем не отличаются. Изменить направление движения, подойти к берегу и отплыть он мог не разворачиваясь, моментально, достаточно только гребцам пересесть наоборот.

Четверо казаков на весла, один рулевым, сам на носу впередсмотрящим, установили две небольшие пищали, на нос и на корму, и получилось великолепное сторожевое судно.

– Ну, держись, вороги! – крикнул Василий и пальнул из пищали.

Наблюдавший за пробным плаванием Шорин был тоже доволен. До того как замерзнут реки и Обская губа, оставался еще месяц. Василий Бряга как раз пройдет владение, осмотрится, поправит карту, и тогда зимой будет гораздо легче.

2

Хороший мореход получился из десятника Василия Бряги, да и команда подобралась расторопная. Вот уже дней десять как отряд порубежной стражи из Обдора-Носового совершает рейд по северной границе государства Российского.

Устье Оби прошли осторожно. Хватает здесь отмелей да подводных скал. Не зная проходов, можно и такую мелочь, как ушкуй, в щепки разбить. Выйдя в Обскую губу, установили на рею единственный парус и, не отходя далеко от правого берега, двинулись в сторону Тазовской губы.

Кончается вторая половина сентября. Погода стоит хорошая. По ночам подмораживает, но днем солнышко еще успевает пригревать. В заливах, куда не попадает солнечный луч, появляются забереги, иногда пробрасывает снег. Василий хорошо помнил наказ князя:

– Как услышишь звон шуги под килем, так сразу вертайся в Обдор. Твоя главная задача – убедиться, ушли голландцы или нет. Проверить карту. Отметить на ней ориентиры, чтобы потом, по зимнику, ходко идти было, а не плутать.

«Скоро зазвенит, – подумал Василий. – Места разведали, карту всю разрисовали, пора до Обдора подаваться. По рассказам самоедов и остяков, голландцы еще летом ушли из Тазовской губы, больше их не видели. По всему, ушли с концами. А вдруг затаились где? Воровство учинить задумали?»

Эти вопросы не давали десятнику покоя ни днем ни ночью.

«Если они затаились, то где? Конечно, не здесь, по правому берегу. Торговый люд, служилый народ без конца на Мангазею шастает, в раз заметят и донесут. А вот если на левый берег встать, то там тихо. Одна дикая самоядь кочует. Туда даже ясачные служилые не добрались». – От таких дум казачья голова раскалывалась на куски.

– Вертай ушкуй в море, – скомандовал десятник. – В Обдор идем левым берегом.

Ладья накренилась, квадратный парус туго надулся, и понесло дружину в море. Берегов не видать, не сбиться бы с пути. Страх взял казаков. Непривычное дело по морям ходить. Да если бы на струге, а тут под тобой речной ушкуй.

Уже не видать правого берега, а левый не появляется. Хорошо, что солнце путь кажет, да день весь впереди, да ветер попутный. Крупные морские волны подгоняют ладью, ударяя в корму и захлестывая за борт. Гребцам работы хватает и без весел. Воду без конца приходится вычерпывать за борт. Чуть остановишься, ладья сразу тяжелеет, теряет ход и погружается в воду. Лица у всех сосредоточенные, работают молча, не отвлекаясь.

«Сколько еще идти до левого берега? – думал десятник. – Долго не продержимся, а если большая волна захлестнет, то сразу на дно пойдем. Тоже мне, помор нашелся!» – ругал он себя.

Но тут ему на глаза попался свернутый кусок старой парусины. Они использовали его как полог на стоянках.

– Хлопцы! – крикнул десятник. – Хватай старый парус и натягивай его на корму.

Правду говорят, что у смелого от страха голова только лучше работает. Все мгновенно поняли десятника Брягу. Схватили парус, и через несколько минут тот был натянут на ушкуе, как на барабане, со стороны кормы, до самой мачты. Стало намного легче. Вода скатывалась по пологу, как по палубе, за борт, в ладью попадали лишь брызги от разбивающихся волн. Все перевели дух, посыпались шутки, а скоро показался и противоположный берег.

Подходили к берегу на веслах. Низкий, заболоченный, покрытый карликовыми деревьями, он не радовал глаз. Изменивший направление ветер принес дыхание Арктики. Десятник Матвей Бряга отчетливо услышал под килем звон шуги. Теперь надо спешить в Обдор.

Несмотря на усилившийся мороз, настроение было приподнятое. Да что говорить, при переходе казаки изрядно трухнули и сейчас вблизи от берега, хоть и пустынного, незнакомого, чувствовали себя в безопасности.

3

Продвигались быстро. Парус, весла – все использовали. Разговор шел о ставшем почти родным Обдоре. О голландцах даже не вспоминали, поэтому, когда показались мачты большого морского судна, все даже растерялись.

– Голландцы! – удивленно произнес Бряга и, тут же придя в себя, скомандовал: – Парус опустить, и к берегу. Схоронимся пока и понаблюдаем за ними.

По берегу, скрытно, подошли к судну и, спрятавшись за пригорком, стали наблюдать. Казаки, включая Брягу, видели такой огромный корабль впервые. Он стоял на мелководье, в небольшой бухте. Паруса с мачт были сняты. На берегу матросы расчистили площадку и на ней соорудили большой, крытый парусиной сарай. В него команда складировала груз, разгружаемый с корабля. К берегу его доставляли на шлюпках и баркасе.

Даже самый неопытный из наблюдателей догадался, что экипаж готовит судно к зимовке.

Когда ладья с русскими зашла в бухту, наблюдатель на грот мачте прокричал тревогу. Работа на берегу прекратилась, а команда, вооружившись ружьями, частью отплыла на корабль, остальные столпились около берега, держа оружие наготове и ожидая развития событий.

На корабле тоже произошло оживление. Открылись по борту крышки бойниц и из них показались жерла пушек. На грот-мачте подняли флаг Голландии – красно-бело-синий триколор. В ответ Матвей Бряга приказал поднять стяг с изображением Архангела Михаила на золотом коне, в окружении небесного воинства, и зарядить носовую пищаль ядром.

Ладья подошла к борту корабля без происшествий. Сверху что-то прокричали по-иноземному. Ничего не поняв, Матвей прокричал в ответ:

– Я казачий десятник, Матвей Бряга, представляю порубежную охрану государства Российского. Хочу встретиться с капитаном корабля.

С минуту продолжалось молчание, затем сверху бросили веревочную лестницу. Матвей взобрался на палубу корабля. Живую натуру казака раздирало любопытство. Все он видел впервые. Огромные мачты, бесчисленные реи, паутина канатов и лестниц. Все это поражало и приводило в изумление. Его окружило несколько десятков моряков. Злые, настороженные, в лучшем случае любопытные глаза смотрели на него со всех сторон. Матвей поправил одежду, пистолеты, грозно торчащие из-за пояса, и положил руку на эфес большой казачьей сабли. Среди разноцветной команды корабля, одетой как попало, в рваные одежды, он выглядел весьма не плохо. Здоровенный матрос с дудкой на шее пригласил жестом следовать за ним и повел к корме, где в глубине надстройки оказалась каюта капитана.

Капитан и с ним несколько человек, судя по одеждам, господа знатные, ожидали Матвея Брягу уже в каюте. Раскланявшись с десятником, они усадили его за стол и расселись сами. Нетерпеливый Матвей, боясь, что ему не дадут высказаться, начал переговоры первым. Он говорил быстро и долго. Рассказал про Обдорский таможенный пост, про голову Обдорского – князя Василия Шорина, о правилах получения разрешения на торговлю, уплаты десятины, правилах торговли, перечислил запрещенные товары. Словом, говорил много и обо всем, что знал. Иноземцы слушали его очень внимательно, даже иногда кивали головами. Капитан расстелил карту, ткнул в нее пальцем и произнес слово Обдор. Матвей догадался, что он хочет, и не без труда на иноземной карте указал место нахождения городка. Потом говорил капитан. Говорил на голландском языке, тоже очень много и долго. Матвей слушал внимательно, из уважения кивал головой, и все ожидал, когда же кто-нибудь будет переводить. Но капитан закончил говорить, а никто не перевел даже слова. Все иноземцы встали, раскланялись, а здоровенный матрос с дудкой отвел Матвея опять к веревочной лестнице и указал вниз, предлагая спуститься обратно в ладью. Бряга, спускаясь в ушкуй, лихорадочно пытался сообразить, провел он переговоры или нет.

– Ну, ладно, – рассуждал десятник, – я их языка не знаю, поэтому ничего не понял, но они меня слушали и молчали. Значит, понимают по-нашему! Но я тоже молчал! Все понятно! Просто они понимают по-нашему и решили, что я тоже понимаю по-ихнему.

– Ну, как прошли переговоры? Все нормально? Как они тебя приняли? – посыпались со всех сторон вопросы.

– Все хорошо, – как-то неуверенно произнес Матвей. – Хотят к нам в Обдор в гости приехать, даже спросили, где он находится. Давайте лучше подымать парус и быстрее восвояси, а то, глядишь, примерзнем где-нибудь, – вздохнул Бряга, окончательно разочарованный переговорами, и вдруг зло добавил: – Ну, смотрите у меня, басурманы, если что, сам лично разделаюсь с вами!

4

Пока Матвей Бряга совершал морские рейды, в Обдоре тоже не бездельничали. Особо проявил себя Парфен. Он привлек к работам двух казаков, что лучше других разбирались в плотничьем деле, нанял за небольшую плату острожных крещеных остяков и силами двух бригад взялся за Обдор.

Первым делом правили острожную стену и башни. Безопасность городка в тревожное время прежде всего. Для ремонта стен еще по лету в Обдор из Березова сплавом были доставлены листвяжные бревна. Их таскали от берега до острога – волоком. Работа не из легких. Попытка привлечь на работы самоедов не удалась. Такие работы для них непривычны, в результате аборигены больше калечились, а потом просто сбежали из Обдора. Но работа, несмотря ни на что, шла полным ходом.

Острожная стена выпрямилась. Подгнившие бревна заменили новыми – листвяжными, которые теперь выделялись белизной и источали свежий смолистый запах. Увеличили высоту угловых башен, а самое главное, Парфен для новых пищалей соорудил поворотные лафеты, и теперь быстро, без особых усилий можно было поворачивать пушки, изменяя направление стрельбы.

Навесили новые тесаные ворота. Железные петли привезли с собой. Смазали их тюленьим жиром, и с воротами стал справляться один казак, а у сторожей появилась новая обязанность – смазывать петли. Парфен так и сказал:

– Если ворота заскрипят, значит, худая стража стоит!

Кроме всего, Парфен поправил амбары, ледники и принялся заготавливать на зиму припасы. Князь Шорин диву давался, насколько сноровистый и хозяйственный достался ему казак. Рыбу засаливали в чанах, а затем вялили на ветру, крупные рыбины коптили. Всю дорогу в Обдор Парфен организовывал сбор дикого чеснока и скупал съедобные коренья. Все это, мелко порубленное, пересыпанное солью, в березовых туесах сложено в ледник. Брусника, клюква, в большом количестве заготовленная уже здесь, в Обдоре, тоже засыпана в короба и отправлена туда же. В ледник трескучий мороз не доберется, все сохранится и будет в зимнее время хорошей добавкой растительной пищи. Любимое толокно привезти не удалось, завезли зерном. Парфен был уверен, что так даже лучше. Бесконечными зимними ночами заняться нечем, и дополнительные хлопоты по хозяйству весьма кстати. Мясо тоже и навялили, и насолили, и накоптили.

За мясо Парфен особо не беспокоился. Самоеды рядом, и оленины всегда прикупить можно, а если и откочуют, то все равно пригонять будут, в обмен на ту же соль. Соль – вторые деньги. Служилые по всей Сибири получают ее в счет содержания, наравне с деньгами. Без соли и пища пресная, и впрок ничего не запасешь, особенно в летний период. А в Сибири без запасов нельзя, пропадешь, всякое случается.

Десятник Елистрат Васильев продолжал заниматься привычным делом. Тем более что на таможенном посту забот хватало. Мимо Обдора-Носового не пройти, не проплыть, не проехать. Высоко стоит пост, зоркие глаза у казаков, а кто надумает проскочить заставу, то враз догонят и приведут под стражей. Тогда хорошего не жди, тумаков надают и чуть живого, в кандалах, в Березов отправят, а добро все отберут! И то правильно. С таможней шутить не следует. Тем более что Елистрат, как никто другой знал, что двадцать пять казаков – это сила, и немалая.

По указанию Обдорского головы Елистрат организовал среди местных самоедов целую сеть осведомителей. У северных народов нет понятия доносительства, и они за щепотку соли с удовольствием сообщали все новости, происходящие на реке и в тундре. Он долго пытался объяснить им, что надо рассказывать только о важных, крупных и необычных событиях. Но у самоедов на этот счет свои понятия, и в итоге у десятника от изобилия информации голова пошла кругом. Он знал все! Где на реке что ловится, куда ушел песец, где волки загрызли оленя, где нынче хороший яль уродился и куда погонят по зиме оленей. Знал даже, где кто родился и за сколько соболей можно нынче взять невесту.

В результате пришлось Елистрату для сортировки разведочной информации привлечь крещеного самоеда Савелия. Тот с превеликим удовольствием стал выполнять эту обязанность. Большое дело доверили ему русские, для земляков он поднялся на уровень чуть ли не самого князя Обдорского.

Польза от осведомителей проявилась сразу. По их информации, Елистрат тут же отловил новгородского купчишку, который берегом, на оленях пытался провезти скупленные у собьских остяков собольи и куньи меха. Тот попытался сопротивляться, но был смят и повязан вместе со своими людьми.

Дела в Обдоре шли неплохо. Князь Василий Шорин, голова Обдорский, был доволен. Новые дела, заботы пришлись ему по душе. Результаты трудов были перед глазами, реальная власть над людьми, заселяющими большую волость, льстила самолюбию. Недруги далеко, так далеко, что никаким образом не могли вмешаться в новую жизнь, а вот Кода была рядом, конечно, по местным меркам. Воспоминания о днях, проведенных в сладкой любовной дреме, как видения будоражили кровь князя. Он уже решил, что, как только станут реки, по зимнику отправится в Коду. Князь даже отписал об этом княжне Анне. В письме он клялся ей в вечной любви, просил ее руки и обещал счастливую совместную жизнь. Делился он в письме и своими достижениями по службе. Как здесь, в Обдоре, он все четко и ловко организовал. Неожиданно для себя здесь, в Сибири, в Обдоре, князь нашел все: любовь, уверенность в себе и увлекательное, интересное занятие.

5

Наступил ноябрь. Мороз сковал реки прочным ледяным панцирем, снег покрыл землю. Сибиряки не боятся зимы. Наоборот, для сибирских народов начался период добычи пушного зверя. Песец, соболь, куница, лиса покрылись густым, с плотным подшерстком, выходным мехом и стали предметом промысла. Именно это занятие интересует всех в Сибири. Именно мех привел сюда русских, именно за мехами стремятся сюда купцы со всех сторон света. Мягкое золото манит сюда и правит здесь всеми.

Крадучись, хоронясь от чужих глаз, малыми Обскими протоками пробирается небольшой караван. Белогорские остяки по повелению своей княжны везут на голландское судно дорогие меха. Не отступилась Анна от своих замыслов, не отказалась. Точно в срок, как и обещала, отправила караван.

Впереди верхом на олене едет проводник. Вся паутина речных проток ему хорошо известна. За ним тянется цепочка оленей, груженных большими вьюками. Но оленям не тяжело, они легко ступают по ледовому панцирю. Снег еще неглубокий, мягкий, караван идет тихо, ни звука. Сзади верхами едут остяцкие воины. Воины молодые, крепкие, чутко слушают уши, зорко глядят глаза. Дорога дальняя, опасная. Именем золотого Рачи жрица приказала всем остякам оберегать караван от чужих глаз. Десятки разведчиков двигаются невидимо со всех сторон. Беда чужому охотнику встать на их пути. Убить каждого чужака, который увидит караван, таков приказ Рачи.

Прошли земли белогорских, березовских, куноватских остяков.

– Обдор обойти стороной, – таков указ жрицы.

И пошел караван на Уральский Камень. Горными ущельями, в верховьях реки Собь пробирался он. Край света. Камень лишился растительности. Спустились в тундру. Непривычно для таежного жителя, кругом расстилалась снежная бескрайняя пустыня.

6

В Обдоре знали про движение обоза. Хорошие следопыты остяки, но и самоеды не хуже. Донесли они про обоз. Несколько жменей соли отвалил Елистрат за такую новость. Самоеды двигались за караваном с дневным отставанием и каждый день посылали сообщения. Сначала уход каравана на Камень озадачил князя Шорина. Он уже решил снять наблюдение, но вдруг тот повернул к студеному морю.

– Тащи сюда самоеда, что последний раз доносил, – приказал он Савелию. – И десятников сюда. Не могу в толк взять. Что они кружат?

Скоро все собрались.

– Что они могут везти так осторожно? – задал Шорин вопрос всем, кто присутствовал. Тишина.

– Спроси у самоеда. Что они везут? – повторил он вопрос, обращаясь уже к Савелию.

Тот долго разговаривал с земляком, изрядно утомив князя, а потом заявил:

– Не знает, но поклажа великая, – наконец, произнес Савка.

– Ве-ли-ка-я… – медленно по слогам произнес князь.

– Может, они идолов своих куда повезли. Такое бывало, – произнес Елистрат.

– Они, наверно, золотого Рачу в Камень повезли прятать, – тихо добавил Матвей.

Савелий опять долго разговаривал с самоедом.

– Нет. Он говорит, что не идолы.

– Откуда он может знать, что не идолы, если не ведает, что за поклажа, – рассердился Шорин.

– Он говорит, что поклажа большая, но легкая. Олень совсем легко идет. Меняют редко, если ногу поранит, – озадачил всех Савка.

– Все ясно! – после длительного всеобщего молчания неожиданно произнес Елистрат. – Что может быть в больших тюках и легким? Да только меха, больше нечему! Они везут меха, целый обоз меха.

– Они свернули в тундру, к студеному морю. Идут туда, где зимуют иноземцы, – это проявил сообразительность десятник Бряга.

Он уже несколько раз на собачьих упряжках прошел вдоль Обдорских рубежей. Проведывал и гостей, незаметно для них. Те зимовали. Немного торговали с самоядью. В основном отдельные матросы выменивали на медную посуду песцовый мех, что в большом количестве сейчас добывался самоедами.

На следующий день под командованием самого князя Шорина десятник Матвей Бряга и двадцать казаков погрузились на собачьи упряжки и с гиканьем понеслись на перехват каравана.

Собак собирали по всей округе. Для отправки двадцати двух человек, с воинским снаряжением и запасом продовольствия, потребовалось две дюжины упряжек. За каюров сами казаки. Каждое место дорого, да и управляться с собаками уже научились. У самоедов собак брали силой, никакие посулы их не радовали. Но против силы не пойдешь, да и казаки не церемонились. Собаки нужны для царской службы, и если самоед упирается, не дает собак, то и в зубы дать можно, а то и саблей рубануть.

Упряжки вытянулись по льду Обской губы. С задней упряжки переднюю не видать, идут след в след. За каюров и проводников казаки десятника Бряги. Им хорошо знакома дорога, ведут караван уверенно, без ошибок. Ориентирами служат то одинокая сосна, чудом выросшая в этих краях, то утес, то изгиб берега. Все они хорошо знакомы и даже названия имеют. Эту сосну вдовой кличут. И не назовешь ее по-другому, столько уж в ней одиночества и вечного ожидания, без всякой надежды. Утес – кум, а вот места ночевок, с источниками пресной воды и уже оборудованные казаками, прозвали ямщицкими ямами, так они и идут: первый ям, второй ям и так дальше. Но не до отдыха казакам, спешат служилые. Великий разор царю Русскому вороги учинить могут.

7

День пути оставался каравану до цели. Уставшие люди потеряли бдительность. Олени сгрудились в кучу, внешнего охранения не было, воины перемешались с гружеными оленями. Все ожидали конца пути и отдыха.

Казакам ждать караван долго не пришлось. Их разъезды, оставшись незамеченными, скоро его обнаружили. Сначала они приняли его за стадо оленей, медленно бредущее по тундре, но, разглядев всадников и вьюки, поняли: это те, кого они ждут.

Собравшаяся дружина стала готовиться к бою. Шубы, тулупы полетели в сани. Казаки облачились в короткие прочные кафтаны, сверху надели латы. В бою холодно не бывает, там и кафтан покажется лишним. Собак покормили и оставили без присмотра, крепко привязав упряжки. Те уставшие, сытые, улеглись в снег, довольные отдыхом. Вооруженные до зубов казаки, встав на лыжи, двинулись навстречу каравану. Пятеро из них тянули сани с небольшой медной пушкой, уже заряженной и готовой к стрельбе прямо с саней.

План действий у Шорина был таков. Пятеро казаков с пушкой заходят в тыл каравану и в случае их бегства отбивают у остяков груженых оленей. Основная группа, разбившись на три отряда, нападает на караван с трех сторон.

– Главное, не поранить друг друга, – наставлял дружину князь Шорин. – Шишаки с голов не снимать, по ним признаем своего.

И действительно, железный шишак, одетый поверх мехового татарского треуха, не только надежно защищал казачью голову, но и, отсвечивая металлическими бликами, хорошо выделял дружинника во мгле еще не вступившей в полную силу полярной ночи.

Остяцкие воины, чувствуя себя в безопасности, были потрясены, когда вместо иноземцев увидели вокруг себя казаков. На фоне белого снега они разглядели закованных в железа воинов, которые неумолимо приближались к ним, легко скользя по снегу. Русские готовы к бою, фитили уже горят, раздался залп, затем, оставив ружья, казаки выхватили сабли и с криком, свистом бросились на искалеченный ружейным залпом караван. Остяки пытались сопротивляться. Да куда там. Русские пули сразили одних, сабли изрубили других. Многих побили, некоторым удалось прорваться и уйти в тундру, два молодых остяка были взяты в плен. Им досталась худшая доля. По приказу князя их пытали. Задавали три вопроса:

– Кто отправил караван? Кому везли меха? Что должны получить взамен?

Пытки были ужасными. Русские переняли их у татар. Пленным жгли пятки каленым железом, драли со спины кожу. Не нашлось в тундре подходящего дерева, чтобы кол изготовить, а то бы и это попробовали. Под этими страшными пытками пленные скончались. Они рассказали, что везли меха на иноземное судно, а взамен должны получить ружья, пищали и к ним огневой запас. А вот при вопросе, кто отправил караван, пленные замолкали, и даже жуткие пытки не могли заставить их говорить. Не предали они своего бога – Рачи, не предали и его жрицу – княжну Анну Алачеву.

Князь Шорин приказал все собрать, вернуться к упряжкам и разбить лагерь. Необходимо остыть от схватки, отдохнуть и все обдумать.

8

Городок Кода. То же время.

С тех пор как ушел караван, княжна белогорских остяков не находит себе места. Тяжело на душе у Анны. Большое, страшное дело затеяла княжна, все хорошо обдумала, а тут князь Шорин, и неведомые ей чувства охватили княжну. Любовь не на шутку расправила свои крылья в этой сильной женщине. С одной стороны, грандиозные планы, с другой – любимый человек, ставший неожиданно близким и дорогим. И, что самое ужасное, этот человек, не ведая, по долгу службы и чести, встал на ее пути и может разрушить все ее планы.

Каждый вечер проходит военный совет. Княжна Анна слушает доклады своих сотников. Первым говорил князь Номак.

– По последним сообщениям, караван прошел Югорский Камень и вступил на земли самоедов. Эти трусливые собаки поджали хвост при виде твоих воинов. Каравану ничто не угрожает, и через несколько дней он будет на месте.

– Номак! Ты уверен, что в Обдоре не заметили прохождение каравана? – спросила княжна.

– С караваном пошли самые опытные мои охотники и воины. Идут скрытно, тайными тропами. Только лесные духи могут их видеть.

– Хорошо, будем ждать. Но навстречу пошли еще отряд на самых сильных и быстрых оленях и передай самояди, что Рача велит осадить Обдорский городок.

Ответ Номака не успокоил княжну. Последнее время Анна путалась в своих чувствах. Вот и сейчас возникло чувство досады и раздражения.

«Не может такого быть! Ее любимый мужчина князь Шорин, лучший воин! Он должен быть только победителем! Караван наверняка уже у него!» – подумала княжна и, удивившись своим мыслям, до крови укусила губу.

– В Обдоре не могли видеть караван, слишком далеко стороной обошли его, – добавил Номак, удивленный реакцией Анны.

Продолжил совещание остяцкий князь Басарга.

– Две тысячи остяков готовы идти на Березов. Те русские, что ушли летом на Тобольск, не вернулись, там мало людей. Вогулы хотят присоединиться к нам, обещают тысячу воинов. Приказывай, и я сожгу город Березов.

– Ждем оружие от голландцев. Без огненных стрел нам не одолеть русских. Как идет обучение? Нам необходимы воины, умеющие владеть огненным боем.

– Плохо, княжна! Только шайтан не боится огненных стрел! Наши воины глохнут и закрывают глаза, стрелы летят куда попало, – опустив голову, признался Басарга.

– Ты хочешь сказать, что мои воины трусы? – неожиданно охваченная злобой произнесла Анна. Даже рот у нее слегка приоткрылся и оголенные зубы напомнили присутствующим оскал рыси.

– Что ты, госпожа! Наши воины лучшие по Сибири! Они овладеют огненными стрелами и сожгут все русские города, – испуганно пробормотал Басарга, упав в ноги княжны.

Совет закончился, все разошлись. Анна Алачева в своей опочивальне. Верная служанка Азиза помогает госпоже раздеться.

– Азиза, я последнее время себя плохо чувствую. Точнее, не плохо, а как-то необычно.

– Я это заметила! Моя госпожа стала несдержанной, разучилась скрывать чувства. Стала за обедом есть соленую рыбу. Раньше госпожа не любила соленое, – произнесла Азиза улыбаясь.

– Да. Ты правильно заметила. А еще меня иногда подташнивает. Это очень неприятно! Может, лекарю меня осмотреть? Ты как думаешь?

– Лекарь не нужен. Вы, госпожа, здоровы. С вами происходит то, что может произойти с каждой женщиной, – легкой загадкой ответила на вопрос служанка.

Анна резко побледнела, а затем лицо плавно приобрело ярко-красный оттенок.

– Я понесла ребенка! – выдохнула княжна. – Спаси меня, Рача, спаси свою жрицу. Как это не вовремя.

– Дети, госпожа, всегда вовремя, – вдруг очень серьезно произнесла Азиза, – а вот все ваши войны надо отложить!

– Что ты себе позволяешь? – снова побледнев, уже от гнева, крикнула Анна. – Пошла прочь отсюда, пока не приказала выпороть!

Княжна Анна Алачева, самаркандская принцесса, жрица Рачи, предводитель восстания сибирских народов, влюбленная беременная женщина осталась одна. Мысли, как калейдоскоп, меняя форму, цвет, переворачиваясь снизу вверх, посыпались из прекрасной головки, то пугая, то радуя, то снова пугая.

9

Побережье Обской губы. То же время.

Вернувшись в лагерь, казаки собрали большой круг. Присутствовали все, все могли высказать свое мнение, и решение будет принято общим голосованием. Настоял на этом десятник Бряга. Князь Шорин не любил эти старые казачьи обычаи, но противиться не стал. Слишком серьезно все повернулось. В караване оказалось свыше двух сотен сороков собольего меха. Это огромная ценность, ясак целой волости. Как полагалось, первым выступил голова Обдорский, князь Василий Шорин.

– Казаки, мы все служим царю и государю нашему. Нынче пресекли воровство великое. Возвратили царю ясак. Но так уйти в Обдор мы не можем. Иноземцы тоже участвовали в воровстве, и надо учинить им спрос.

– Это не просто воровство, это измена, бунт против царя. На эти соболя басурманы могут дать сотни ружей. В кого они будут стрелять? В нас, казаки, в наших жен и детей! Надо идти на басурман, заковать в кандалы и отправить их на Москву, – горячо заявил Бряга.

– Но голландцы не остяки. У них пушек больше десятка и людей более нашего, – высказал сомнение один из казаков.

– Видел я этих басурман, как тебя! Народ наемный, не воинский, супротив нас не устоит, – возразил Бряга.

Говорили долго и много. Сошлись на том, что на басурман идут, а там будь что будет, авось пронесет.

10

На голландском корабле все шло своим чередом. На корме несколько помещений оборудованы печами. В них располагается экипаж. На берегу только дежурная вахта. Ее задача находиться на батарее, которая защищала подходы со стороны тундры. Прямо на позиции батареи сооружена землянка. В ней вахта хоронится от морозов. Главный наблюдатель на клотике грот-мачты. В случае чего он даст знак, и раздастся сигнал корабельного колокола. Его хорошо слышно на батарее, и тогда караул займет место у орудий. А пока тихо. У вахты задача гонять самоедов от склада да чистить снег вокруг землянки и орудий. Все выглядит надежно и безопасно.

Запасов продовольствия хватает, самоеды крутятся рядом и всегда готовы пригнать оленей и привезти мороженую рыбу в обмен на металлические изделия, которые у них дороже золота. Но зимовка страшна не только голодом, больше страшно – безделье. Падает дисциплина, команда разбивается на группы, начинаются внутренние конфликты. Капитан и хозяева корабля сами последнее время на нервах. Караван от княжны Анны ожидают со дня на день.

Купцы в полной мере сознают свой поступок. Находясь незаконно на территории чужого государства, они собрались продать оружие местным аборигенам. На территориях их колоний нет страшнее преступления, и наказание за него – смерть. Но тем не менее огромная прибыль удерживает их здесь и толкает на преступление. Да и кого им бояться? Этого простака, обдорского десятника Брягу? Так они за крепким, обледеневшим, дубовым корпусом, при корабельных пушках, как в крепости. И пусть сюда придет весь Обдорский гарнизон, им даже близко не подойти к судну.

11

Городок Обдорск. То же время.

Десятник Елистрат Васильев проснулся от стука в дверь. Тарабанил крещеный самоед, переводчик Савелий.

– Господине десятник! Самоядь взбунтовалась! Хотят собак обратно! – сообщил новость верный Савка.

– И чего? Что орешь? Самоядь завсегда бунтует! – еще не проснувшись толком, бурчал десятник и еще подумал: – В остроге нас пятеро, а самояди под городком во сто раз больше, всяко наберется. Ничего, мы их враз остудим.

Матвей облачился в воинское снаряжение и поднялся на башню. Там находился один казак, несший сторожевую службу.

– Чего, Елистрат, всполошился? Эка невидаль, самоядь! Разок из пищали шибануть, враз по всей тундре разбегутся.

Самоеды, собравшись в кучу возле своих чумов, о чем-то оживленно толковали. Было видно, что толпа возбуждена. Многие размахивали руками, а несколько человек, подойдя под самые стены, что-то кричали. Явно угрожая и требуя.

– Подымай казаков, баб, всех крещеных! – распорядился Елистрат. – Казаков на башни, к пищалям, а остальные пускай стены водой обольют, а потом с ружьями и луками к бойницам. Береженого Бог бережет! Да без моей команды не стрелять.

Елистрат продолжал наблюдать за поведением самоедов. Скоро весь крещеный острожный люд появился возле стен, сноровисто и в то же время спокойно выполняя распоряжения десятника.

Беспокойный Савка сбегал к бунтовщикам, пытаясь их отговорить, но сам еле унес ноги. Те разошлись не на шутку. Скоро толпа вооруженных самоедов приблизилась к стенам и стала пускать стрелы.

– Видно, давно не били самоядь! Обнаглели, забыли, на кого руку подымают, нехристи! – выругался Елистрат Васильев.

Как он и распорядился, никто из острога не стрелял. Не хотелось проливать кровь. Зима, охота, а тут побьешь лучших охотников, потом с кого ясак брать?

Но молчание острога самоядь поняла по-своему.

– Испугались нас русские, боятся пускать огненные стрелы! Сам Рача хочет, чтобы мы сожгли Обдор, – подбадривали своих воинов князцы.

И самоеды с большим остервенением стали пускать стрелы и пытаться поджечь стены.

Елистрат зарядил на своей башни пищаль и в последней надежде напугать толпу шибанул по ней холостым выстрелом. Те бросились врассыпную, но видя, что среди них нет убитых и раненых, снова стали собираться в кучу. Результат оказался обратным.

– Вы видите, Рача нас оберегает! – кричали князцы. – Огненные стрелы не причиняют нам вреда! Сожгите городок. Это повеление бога Рача.

Орда уже не на шутку бросилась на городок. Одни, стоя внизу, старательно целясь, пускали в защитников стрелы. Молодые воины ловко забросили арканы и полезли на стены. Елистрату ничего не оставалось, как скомандовать, чтобы открыли огонь.

Залп из ружей и пищалей смел нападающих. Множество воинов упало бездыханно вокруг городка. Оставшиеся в живых в ужасе бросились к своим чумам. За ними пошли казаки во главе с Елистратом. Все самоеды поселения, включая женщин и детей, вышли из чумов и пали на землю перед русскими. Их князцы, только что призывавшие свой народ к бунту, бормотали слова покорности и просили о милости – сохранить жизнь. Подобную картину десятник Елистрат Васильев наблюдал не один раз.

– Самоеды по-хорошему не понимают, – рассуждал про себя десятник, – если к ним с добром, с уважением, то воспринимают это как слабость и трусость. Начинают кусаться и в жестокости границ не ведают. А дашь по мордам, сразу на землю падают и, пока больно, чтут тебя за бога.

– Чтобы от городка ни шагу! – приказал Елистрат князцу самоедов. – Двух твоих сыновей забираю в острог. Будешь вести себя смирно, сдашь ясак, весной отпущу! Ясак с поселения не уменьшаю. Сам повинен в смерти охотников!

Казаки схватили двух подростков и поволокли в городок. Теперь им сидеть взаперти, быть заложниками, и от того, как будет себя вести отец, зависит их судьба.

12

Побережье Обской губы. То же время.

Обдорская дружина во главе с князем Шориным подошла к побережью. Голландское судно стояло на прежнем месте, крепко скованное льдами. Мачты, реи, снасти покрылись толстым слоем изморози, что придало кораблю вид призрака, до сего часа не виданного в этих удаленных местах. Из кормовой части поднимается печной дым. Печка топится и в землянке, вырытой на берегу, рядом со складом. При виде русских самоеды, что крутились на берегу, поспешили убраться подальше. Было видно, как засуетились голландцы, явно не ожидая таких гостей. Для капитана и заморских купцов появление русской дружины было равносильно грому среди ясного неба.

– Все, дождались русских, господа негоцианты! Радуйтесь! – зло произнес капитан и страшно выругался, где прозвучали маты всех народов, кроме русского.

Дружина остановилась на расстоянии ружейного выстрела, и казаки принялись быстро, чуть ли не бегом укреплять лагерь. Использовались камни и глыбы льда. Одновременно к позиции голландской батареи направилась собачья упряжка. В ней двое: казак и князь Василий Шорин.

К этому времени стороны хорошо успели рассмотреть друг друга и обдумать ситуацию.

– У русских намерения серьезные! – произнес старший из купцов, до этого внимательно разглядывавший пришельцев в подзорную трубу. – Готовьтесь к бою, капитан, и уничтожьте этих самозванцев. А пока послушаем, что скажут парламентеры. Взгляните! У офицера, что в санях, золоченые доспехи. Видно, их предводитель. Попробуйте, капитан, пленить его или в крайнем случае убить.

По приказу капитана на береговую батарею, не мешкая, перебралось несколько десятков добровольцев. То были матросы из абордажной команды. Отчаянные драчуны и рубаки засиделись на зимовке и теперь, сгорая от нетерпения, рвались в драку. Тем более выходило, что будет не просто развлечение. Хорошую цену назначил капитан за победу.

Собачья упряжка с парламентерами вдоль берега приблизилась к батарее и смело остановилась под жерлами корабельных и батарейных пушек. И если корабельные вряд ли могли достать до упряжки, то пушкам батареи это труда не составляло.

– Господа негоцианты! – начал переговоры князь Шорин. – С вами говорит голова Обдорского острога, князь Василий Шорин, ставленный здесь для порубежной службы царем всея Руси и Сибири Василием Шуйским. Имею сведения, что вы затеяли воровство великое, чем вводите в разор государя моего. Предлагаю сдаться и подчиняться моим приказам.

Князь говорил на шведском языке, широко известном в Европе. Ему пришлось изучить его во времена Ливонских войн. Того требовало постоянное общение с пленными и участие в бесконечных переговорах. Тихий морозный воздух разнес его уверенный спокойный голос до всех иноземцев и большинством был понят. Слова произвели сильное замешательство на корабле. Даже капитан растерялся, пораженный смелым заявлением, произнесенным властным голосом на неплохом шведском языке здесь, на краю света.

Мертвая тишина стояла несколько минут. Даже мачты корабля от удивления перестали скрипеть.

– Я не имею информации, что северные моря и побережье принадлежат Московии, – взяв себя в руки, ответил капитан. – Сначала пускай царь Московии оповестит моего государя, и тогда я буду подчиняться здесь вашим законам, а пока извините покорно.

Он уже понял, что столкновения не избежать, что команда готова напасть по первому его жесту, что сейчас подходящий момент схватить князя и этим обеспечить себе победу.

– На абордаж! – прокричал капитан.

Не знали русские слово абордаж, но действия иноземцев объяснили все. По этой команде от батареи к Шорину бросилась дюжина рослых матросов. За поясами у всех торчали пистолеты, а в руках отливали блеском абордажные секиры и палаши. На лицах желание и радость драки. Боевые кличи иноземцев понеслись над заснеженной тундрой, пугая зверей.

– Уходим! – прокричал Шорин, помогая собакам тронуть с места пристывшие сани.

Но уйти, оказалось, не судьба. Казак Игнатий, что был за каюра, стал резко воротить собак. Полозья загребли снег, собаки дернули, люди не удержали сани, и те перевернулись. Шорин и Игнат рухнули в снег. Нападавшие быстро приближались. На корабле и в тундре все превратились в зрителей. Поднявшись на ноги, Шорин быстро оценил ситуацию. Запутавшись в ремнях, собаки тащили в сторону перевернутые сани, как бы освобождая место для драки. Противник был рядом, окружая его со всех сторон, уйти от неравного боя возможности не было.

– Будем драться! – крикнул Шорин. – Игнат! Прикрываем друг другу спину!

Казак понимающе кивнул. С саблями в руках, стоя спина к спине, они встретили врага. Стороны, ожидая хорошей драки, не стали применять огненного боя, а схватились в рукопашной.

Матросы насели со всех сторон. Мешая друг другу, они лезли вперед, чем изрядно навредили себе. Каждый мах русских сабель наносил им увечье, а между тем, ловко обороняясь, те были невредимы. Сообразив, стали нападать четверками, по двое на каждого, меняя друг друга для отдыха.

С секирами и широкими палашами не до фехтования. На русских обрушились тяжелые прямые удары. Приходится быстро двигаться и молниеносно отражать их. Сабли русских крутятся так, что их не видно. Только блеск клинков и искры сыплются во все стороны, да металлический лязг разносится над тундрой. Несколько матросов, захлебываясь собственной кровью, упали в снег. Остальные, не обращая внимания на павших товарищей, продолжают наседать.

– Княже, я ранен! Держись сам! – произнес тихо Игнат и рухнул, умирая под ударом палаша, но в последний миг, отдавая остаток жизни, вдруг громко крикнул: – Братаны! Русских бьют!

Как ни странно, но русские все это время не двигались. Неожиданное вероломство противника, трагическая случайность с упряжкой лишили малейшей надежды спасти князя. Крик Игната вывел их из оцепенения, да и князь чудом продолжал сопротивляться. Вся дружина, кто на санях, кто на лыжах, бросилась спасать голову Обдорского.

Шорин отступил к торосам. Потеряв Игната, он изменил тактику. Теперь он передвигался по лабиринту из льдин, то неожиданно нападая, то отступая. Нападающие, увлеченные схваткой, не видели, что обстановка меняется. Зато все хорошо видел капитан. Попытка захватить офицера перерастала во всеобщее сражение, и не в его пользу. Русские оказались отличными воинами, владеющими искусством фехтования. А его бойцы, несмотря на отвагу, явно уступали. Причем лучшая их часть была изранена и утомлена.

Князь Шорин продолжал упорно сопротивляться. Тело продолжало ловко двигаться, голова принимать быстрые и правильные решения, рука твердо держала саблю. Снова над головой секира. Князь легким ударом сабли парирует удар. Страшное оружие меняет направление. Задев плечевые пластины лат, лезвие со всего маха впивается в льдину. Осколки летят во все стороны, раня и ослепляя противника. Вот мгновение, когда противник не защищен. Следует выпад. Сабля легко рассекает шею. Кровь фонтанирует во все стороны. Шорин мгновенно отступает, а подоспевший на помощь противник, поскользнувшись в крови товарища, падает, мешая другим.

– На абордаж! – снова крикнул голландец.

По его команде с борта судна полетели вниз канаты и веревочные лестницы. По ним, с виртуозностью цирковых акробатов, команда устремилась на лед. Засиделись искатели приключений на зимовке, а тут подарок судьбы. Предстоит битва с небольшим отрядом обнаглевших москалей, а добыча – обоз долгожданного меха.

К месту схватки участники подоспели одновременно. С ходу сшиблись, и пошла карусель. Крик и ругань неслись на всех языках мира. Команда, состоявшая из наемных матросов, пестрела не только разнообразием одежды и вооружения, но даже цветом кожи. Несколько негров привели казаков в шок. Некоторые даже на мгновение остановились и, перекрестившись, с криком: «С нами крестная сила!» бросились в битву, не сомневаясь, что дерутся с нечистой силой.

В белоснежной тундре, на фоне вмерзшего в лед корабля шла эта жуткая схватка. Дрались упорные профессиональные бойцы. Сполохи северного сияния освещали эту картину.

Обеим сторонам нужна только победа. Капитан внимательно наблюдал за происходящим. Падали в схватке русские казаки, но гораздо чаще падали его матросы. Самых сильных и смелых бросил он в бой. Без них до родного порта сквозь льды не дойти. Спустившись на батарейную палубу, он осмотрелся. Пушкари на местах и ждут команды.

– Сейчас будет команда на отход. Зажигайте факелы, и как только наши оторвутся от русских, бейте картечью в самую гущу москалей, – произнес капитан.

Поднявшись наверх, он дал команду на отход. Прозвучала труба. Но сигнал не получился. Медная труба пристыла к губам, причиняя боль горнисту, и тот, оборвав мелодию, закричал от боли.

По морской команде «Отход», все должны мгновенно покинуть место схватки. Сейчас этого не получилось. Часть команды отошла, а оставшиеся были изрублены русскими, которые восприняли происходящее как бегство и с большей энергией кинулись на противника. Не желая бить по своим, батарея молчала до тех пор, пока не прибежал капитан. Криками и пинками он заставил пушкарей сделать залп в гущу русских и продолжавших еще сопротивляться матросов. Залп не получился. Пушки недовольно фыркнули, обдав корабль клубами едкого дыма. Картечь посыпалась на землю как горох, едва долетев до дерущихся. Теперь ругались пушкари. Они первыми догадались, что пороховые заряды отсырели и для стрельбы непригодны.

Между тем казаки, добив голландцев, отошли на безопасное расстояние, унося своих убитых и раненых. Голова Обдорский, князь Шорин, продолжал участвовать в битве до самого конца. Только отдав команду на отступление, он вдруг ощутил сильную усталость. Князь опустился на колени и стал молиться. К нему подошел Бряга. Весь перепачканный в крови, с обломком сабли в руках, он был готов штурмовать корабль.

– Что с тобой, княже? Не ранен ли? – тревожась, спросил он стоявшего на коленях князя.

– Видя сие, Матвей, – произнес тот тихо, – не постигаю, каким образом остаюсь я живым и победителем. Видимо, что сие произошло от единой благости Всевышнего Творца к нам.

– Так мы же, княже, казаки! Воинство Христово! Всевышний Творец завсегда с нами. Без веры в это рубиться за Русь православную и за царя батюшку никак нельзя. Ты вставай, не время сейчас для молитвы. Штурмовать надо басурман.

– Штурмовать корабль не будем, и так много наших полегло. Предложим сдаться, а если откажут, то спалим или взорвем их корыто, – произнес Шорин, поднимаясь с колен и поправляя изрубленные доспехи.

В этой схватке казаки потеряли пятерых, а все остальные имели ранения. Сложив убитых на сани, перевязав раны, начали осаду.

Пищаль непрерывно вела обстрел судна. Из-за малого калибра, не причиняя кораблю особого вреда, она держала обороняющихся в постоянном страхе, затрудняя передвижение и наблюдение. Кроме того, было ясно, что в случае вылазки пущенная в упор картечь решит исход схватки. Казаки достали луки, и в корабль полетели стрелы, на которых пылала просмоленная пакля.

Стрелы впивались в борт и судовые надстройки, но результата не было. Обледеневший борт сопротивлялся огню, да и команда не дремала, вовремя обнаруживала и гасила возгорания. Матвей Бряга требовал штурма. Казалось, кровь кипит в его жилах. Он без конца двигался и пар валил из-под железных лат, покрыв его инеем, от которого он был совершенно белым.

– Матвей, упади наземь, – неожиданно попросил Шорин.

Тот, не понимая, выполнил команду. Князь отошел на несколько сажень и осмотрел лежащего Брягу.

– Закидайте его снегом, – опять распорядился князь. – Вот что, Матвей! В таком виде ты незаметен. Сейчас приготовим заряд с фитилем. Поползешь к кораблю и взорвешь его там. Сам вернись, Всевышний Творец с нами!

Десятник Матвей Бряга полз к судну, не торопясь. Примерзший к одеждам снег – хорошая маскировка. Бочонок пороха тащил он с собой. Хотел взять два, да князь не дал, говорит, что одного вдосталь хватит. Обмотали его белой материей. Не заметно, да и не гремит об лед. Пищаль продолжала вести огонь. Ядра закончились, картечь берегли. Зарядами служил лед и камень. Темная громадина судна приближалась. По борту горят фонари.

«Богато живут! Масло жгут без меры! Трусы! Боятся за себя, и правильно, сейчас расчет получите, господа басурмане, за те переговоры», – думал Бряга, подползая к борту судна.

Стараясь не шуметь, закатил бочонок под борт. Обложил его кусками льда, зажег фитиль и стал уходить. Бряга был уже на безопасном расстоянии, когда услышал шум, а потом увидел, как с борта спускаются два матроса. Те, что-то обсуждая, пошли вдоль борта, в сторону заряда.

«Эх! Велик фитиль оставил!» – подумал Бряга и, не скрываясь, бросился обратно.

Матросы еще не обнаружили заряд. Фитиль горел, прячась за льдинами. Рассеянный свет чуть освещал борт. Бряга выскочил из тьмы. Матросы увидели перед собой снежного человека, о которых им много рассказывали аборигены. Но снежный человек держал в руках саблю, которая одним махом снесла обе басурманские головы. Потом раздался взрыв, проломивший борт судна, и вспыхнул пожар. Пожар, который уничтожил все.

Взрыв князя Шорина не удивил, он его ждал, а вот исчезновение Матвея было неожиданным. Он верил в неуязвимость десятника и лично, в сопровождении двух казаков, отправился на его поиски.

Дальнейшие события разворачивались самым трагическим образом. Судно горело, расплавляя под собой лед. Экипаж снимал с корабля все, что можно. Русские им не мешали. Попытка оказать помощь встретила агрессию со стороны голландцев. Остатки обгоревшего судна ушли под лед. На льду осталось три десятка матросов и капитан. Все хорошо вооруженные. На предложение сдаться последовал отказ. Русские их трогать не стали, они больше не представляли опасности для Руси.

Брягу отыскали быстро. Взрывом его отбросило за ледяные торосы, и парень остался жив. Хотя мог сгореть и утонуть вместе с кораблем. Шорин лично его осмотрел, проявив и в этом деле неплохие познания. Поставил на место вывихнутые суставы, смазал и перевязал раны. Новоявленный лекарь занимался больным на санях, вокруг которых разожгли огонь. Здесь же князь Шорин оказал аналогичную помощь всем нуждающимся, чем изрядно удивил и вызвал к себе еще большее уважение среди казаков.

Князь Василий Шорин совмещал в себе две, а то и три, казалось, несовместимые стороны характера. Одна – баловня судьбы, царедворца, любимца царя Бориса Годунова. Такие в сибирских краях авторитетом не пользовались. Вторая – всесторонне грамотного, передового человека, к тому же наследственного воина. И по мере раскрытия этих качеств подчиненные ему казаки проникались уважением, которое заслужить у этих суровых людей было не просто. Но тот, который это уважение заслужил, получал над ними безграничную власть. Теперь по приказу князя они, не задумываясь, пойдут на смерть. Пойдут, уверенные в своей правоте и в том, что атаман рядом и знает, что делает. Третью черту характера князя определяла его душа. И это была душа не сурового воина и не сластолюбивого царедворца. То была душа влюбчивой, ранимой, поэтической натуры, с болезненным чувством чести.

13

Голландцы ушли на северо-запад в надежде перезимовать у самоедов, а на следующий год с помощью поморов уйти к Норвежским берегам.

В тот тревожный год на просторах приобской тундры собралось великое множество самояди. Пустозерские, Югорские, Обдорские племена отправили сюда часть своих воинов в надежде удачной торговли или легкой добычи. О трагических событиях на побережье им было хорошо известно. Князь Василий Шорин, известный среди самояди как князь Обдорский, уже приобрел среди них славу бесстрашного и безжалостного воителя. Взрыв голландского судна вознес его до уровня языческого божества – громовержца.

Голландцы достигли стойбище самоедов на седьмой день пути. Шли на лыжах, сами тянули сани с имуществом. Уставшие, обмороженные, но без людских потерь, они были приняты самоедами.

Имущество, которым обладали иноземцы, по меркам самоедов было невиданным богатством. Котлы, металлические печки, оружие, масса другого снаряжения стали предметом торга. Но торг не состоялся. Мягкая рухлядь, которая привела иноземцев в этот северный далекий негостеприимный край, теперь потеряла для них всякий смысл. Теперь смыслом стало сохранение жизни. Без снаряжения это было невозможно. Плата за питание и приют, подарки вождям не были достаточными. Всю дикую самоядь, собравшуюся в том стойбище, охватила жажда добычи. Не пугало их и грозное огнестрельное оружие, которое было у всех пришельцев.

– Мы данники русского царя, и в случае чего князь Обдорский защитит нас, – рассудили самоеды.

Голландцы уйти не успели, да и куда идти сквозь полярную вьюгу и мглу. Глубокой ночью они были зарезаны самоядью все враз. Счастливцам удалось принять смерть во сне.

Историческая справка. Мангазейский морской ход был открыт поморами в конце XV – начале XVI века. В конце XVI века плавания в Мангазейскую землю совершались часто. Мангазейский морской ход был нелегким и всецело зависел от случайностей: «А коли де бог не даст пособного ветра… и тогда все кочи ворочаются Пустоозеро, а как заимут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель шесть, а иногда обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаются назад в Пустоозеро». Но, несмотря на это, ход был оживленной арктической магистралью. Ежегодно до 20 кочей пробивались сквозь льды из Архангельска в Обскую и Тазовскую губу (встречается название – Мангазейское море). Длина судна – коча не превышала 19 метров, а ширина 5 метров. Полярный корабль мог поднимать до 2,5 тысячи пудов груза. При царе Борисе Годунове существовала грамота, которая разрешала легальное использование морского хода для архангельских купцов и промышленников. Но в то же время существовало множество запретов на проход иноземных судов, где строго предупреждали поморов о том, чтобы они «с немецкими (иноземными) людьми в Мангазею не ходили и их не пущали, дорог им не указывали. Проведывать про немецких людей и беречь накрепко, чтобы отнюдь в Мангазею немецкие люди с моря водяным путем ходу не проискали. Учинить строгий надзор за морским ходом из Архангельска в Мангазею». Опасность иностранного вмешательства в северную торговлю была реальной. Сибирским воеводам было бы весьма трудно противостоять вторжению в низовья Оби иностранных кораблей, богатых военной и морской техникой, имеющих большой опыт колониальных завоеваний и борьбы за новые морские пути.

1556 год – английский мореплаватель Стефан Барроу увидел Новую Землю, но пройти в Карское море не смог.

1580 год – в устье реки Оби направлены два английских корабля. Их тоже постигла неудача.

1616 год – поморские мореходы видели иностранные суда в Карском море, а на остроге Колгуев мангазейские мореходы обнаружили разбитый корабль с пушками.

От пушной торговли в Мангазее русская казна получала значительные налоги, а морской путь, будучи неподконтрольным, позволял вывозить пушнину беспошлинно, что приносило огромные убытки.

В 1619 году морской путь в Мангазею был запрещен. В царском указе было записано, что «та дорога, по государеву указу, от дальних лет в крепкой заповеди с смертной казнью надлежит, чтоб никакой человек тем заповедным путем из большого моря-океана в Мангазейское море, ни из Мангазейского моря в большой океан никто не ходил».

Глава седьмая. Княжна Анна

1

Трагические события, связанные с судьбой торгового иноземного судна, не охладили боевой дух остяцкой княжны. Потеря лучших воинов, утрата пушнины, которую ее народ копил несколько лет, даже возможность ареста, так как сыск продолжался, ничто не повлияло на амбиции этой женщины. Боевые действия временно приостановило женское начало. Беременность – вот то обстоятельство, которое заставило княжну Анну спрятать на время меч войны и разрешить личные проблемы. Хотя надо заметить, что проблемы были не только ее личными. Князь Шорин был не менее важным фигурантом в этих наступающих событиях и заинтересованной стороной. Но в настоящее время он пребывал в полном неведении и, находясь на пике славы грозного воителя, наслаждался победными лаврами.

Внешние проявления были уже очевидны, и беременность перестала быть тайной. Верхушка белогорских остяков реагировала на это неоднозначно. С одной стороны, иметь наследников на власть столь высоких кровей для Кодских остяков очень почетно, и в дальнейшем могло принести много пользы. Но сейчас готовились к войне, а князь Обдорский – злейший враг. Он не только захватил пушную казну и уничтожил лучших их воинов, но и сорвал все их планы.

Остяцкие князья на последнем военном совете пытались понять свое будущее, но расспросами так распалили неуемную жрицу бога Рача, что чуть живые от страха за свои жизни покинули совет. Надо отметить, что власть Анны над остяками и вогулами была безгранична. Ее боялись и боготворили, как самого бога Рача.

Затихли военные баталии. Мороз сковал землю. Долгая сибирская зима правила балом. Для русских промышленников и для всех сибирских народов наступило время промысла мягкой рухляди.

Историческая справка. Местные народы Сибири: татары, остяки, вогулы, самоеды, добывали пушного зверя с помощью лука. В совершенстве владея этим оружием, мелкого зверя били стрелами с притупленным наконечником. Оглушали зверька, не повредив шкурку. Били с нескольких десятков шагов. Но даже на такое расстояние приблизиться к зверьку было делом не простым. Русские промысловые люди вели добычу с помощью ловушек (кулем), собак и сетей (обметом). Наиболее производительной считалась охота ловушками. Эти методы охоты были завезены промысловым населением Поморья.

2

Февраль 1607 года, город Березов.

Березовский воевода Петр Черкасский сегодня принимает у себя почетных гостей. С утра вся дворня на ногах. Готовится большой пир. Ждут приезда Обдорского героя и княжны Анны. По старому русскому обычаю, хозяин лично встречал большого гостя. Ждать надо у крыльца, несмотря на мороз или другую непогоду. Правда, шуба на воеводе да унты таковы, что любой мороз не страшен. Ну а высокое крыльцо закрыто покатой крышей. Ни дождь, ни снег не помешают уважить гостя. За временем в те годы особо не наблюдали, версты не считали. Если гость обещал быть до обеда, можешь прождать его полдня, а то и весь день. Так что стой хозяин день-деньской, а то гостя прокараулишь. Правда, можно схитрить и выставить заставу на дороге. Она с почетом сопроводит гостя, да и весть хозяину вовремя даст. Но сегодня случай особый, весь город ждал князя Шорина. Обычно полусонный в зимнее время Березов сегодня бурлит, как на Рождество. Городской храм Воскресения Христова готовится к торжественной службе, украшается пихтовыми ветками и цветными лентами. Вокруг храма расположились свежесрубленные дворы, принадлежащие городской знати. Кругом чистят снег, суетится народ. Все готовятся к торжеству. Повод нешуточный. В храме Воскресения Христова сегодня состоится венчание головы Обдорского князя Василия Шорина и самаркандской принцессы княжны кодских остяков Анны Алачевой. Да и не видать честному люду причин против венчания. На дворе зима, как раз идут свадебные недели до самой Масленицы. Княжна Анна крещеная, и слух прошел, что нательный крест носит. Ну а как хороша невеста?! То всем ведомо!

– Ох, князь Василий! Порадовал ты нынче весь православный люд. Это же надо, столько мягкой рухляди для Руси у нехристей отбил. Отписал я прошлым днем царю всея Руси и Сибири о твоих подвигах. Грамотку отправил вместе с обозом. Пусть порадуется царь-батюшка! – торжественно произнес воевода.

– Как нынче на Москве? Держится еще Шуйский? Царем трудно назвать. Помазан на царство одной Боярской думой, даже без Земского собора, – произнес Шорин и добавил: – В Обдор новости приходят один раз в год и с запозданием в несколько месяцев.

– Ты, князь, со словами аккуратней, – назидательно произнес воевода. – До Москвы из Сибири вести тоже долго идут, но доходят. Уши у Москвы и здесь имеются. А дела там плохие. Супротив Шуйского поднял казаков и холопов некто Болотников. Еще один самозванец объявился. Выдает себя за царевича Петра, его поддержали терские и донские казаки. Эти супостаты даже объединились супротив Шуйского. Обидел казаков царь-батюшка, а зря. Так что отбиваться приходится и от поляков, и от своих холопов, и от казаков! Царь держится только благодаря своему племяннику Скопину-Шуйскому.

– Знавал я его, вместе с Литвой бились. Знатный воевода. – Шорин задумался на мгновение и с тревогой спросил: – А как же обоз? Ведь он может попасть кому угодно!

– Я долго думал об этом, советовался с Тобольским воеводой, решили отправить годовой ясак и твою рухлядь в Нижний Новгород. Там виднее, как поступить с этим добром. Князь Роман Федорович считает, что в Нижнем Новгороде формируется сила, наше спасение и оплот православия, и именно она наведет порядок на Руси. И впредь так поступать будем, пока Смута на Москве не кончится.

– Князь Роман Федорович Троекуров все еще Тобольский воевода? – удивился Шорин.

– Ожидали нынче прибытие на воеводство окольничего Михайла Михайловича Салтыкова. На него даже грамота от царя Василия Шуйского пришла.

– Да Михайло Салтыков – человек Шуйского. И что же он? – опять спросил Шорин.

– Не добрался до Тобольска окольничий, захворал дорогой и умер. Похоронили болезного в Верхотурье. Троекуров на воеводстве самое малое еще год будет. Ну да хватит об этом гутарить. Сегодня у нас праздник, а ты, князь, главный его виновник. Мне сегодня быть тебе за посаженого отца, а скоро и крестным для твоих наследников. Так что давай все начистоту!

– Почему скоро крестным? – удивился Шорин.

– Так Анна же на сносях, никаким платьем уже не спрятать, а ты когда последний раз бачил невесту? – теперь настало время удивляться воеводе.

– Уже полгода, как не виделись с княжной. Только весточки посылали друг другу. Соскучился сильно. Что же ее все нет? Она когда обещала быть? – встревожился князь.

– Не тревожься! С заставы сообщили, что уже бачили. Чай допьем, и пора на крыльцо выходить. Знаешь, кто ее сопровождает? Твой дружок, Юрий Шатров-Лугуев. У князя Троекурова сотник в большом почете, отпускать не хотел. Добре хлопец показал себя в сражениях, все лето на царевичей ходил. Сейчас в Березов казаков ведет, для усиления гарнизона, и княжну твою сопровождает. Свита у нее не хуже царской будет!

Хорош зимний тракт. От Тобольска до Березова бежит он по льду Иртыша, а далее протоками реки Оби. Оборудованные ямские ямы встречают теплом и сытным обедом. Хорошо поставлена в Сибири ямщицкая служба!

Зазвенели колокола храма. Весь честной народ устремился к цент-ральным городским воротам. Ворота раскрыты настежь. Возле них почетная стража. Стрельцы в красных кафтанах, с бердышами в руках, замерли возле сторожевой башни. Возбужденный люд горланит что есть мочи. Не часто увидишь в этих местах такую пышную процессию.

Стоит солнечный морозный денек. Синее небо, зеленый пихтач вдоль дороги и искрящийся снег. Впереди сотник на огненно-рыжем жеребце. Его доспехи горят на солнце. Казаки, любо смотреть! Все облачились в лучшие одежды. Яркие парчовые ткани, меха всех видов украшают казаков. Оружие, кони – загляденье. Многие нынче разжились барахлом. Немалая воинская добыча отбита у кучумовских царевичей. Многие березовские казаки при виде такой роскоши пожалели, что не пошли нынче в дикую степь.

– Ничего, с царевичами воевать еще будем. Те оправятся, соберутся с силами и опять пойдут на русские города, – успокаивали себя березовские казаки.

Княжна Анна ехала в санях, запряженных по русскому обычаю тройкой лошадей. Личная охрана облачена в одежды бухарских воинов. Поверх меховых одежд красовались длинные шлемы с павлиньими перьями и чешуйчатые доспехи. Вооружена охрана кривыми широкими мечами и тонкими длинными пиками. Сани застланы персидскими коврами, с необычными для русского глаза узорами. А вот княжна удивила всех.

На персидских коврах, окруженная бухарскими воинами восседала русская боярыня. Шуба, кокошник, платье, сапожки, украшения – все было выдержано в русских традициях и достойно самой царицы. Даже волосы были заплетены в косы и собраны в кольца. Широкие одежды скрывали беременность. Самаркандскую принцессу выдавали лишь темно-карие, с легким раскосом глаза и чуть смуглый цвет кожи. Это была поистине красивая женщина, излучающая незаурядный ум и здоровье. Березовский люд даже на мгновение замер. Женщины широко раскрыли от удивления глаза, а мужики рты, но тут же толпа взревела и шапки всех цветов и размеров полетели вверх. Любо русскому человеку созерцать чужеземку в родных сердцу нарядах. Только появившись, княжна сразу завоевала сердца всех жителей Березова. Ну а сопровождавшие ее казаки всю дорогу украдкой любовались княжной, стали ее поклонниками, готовыми отдать за нее жизнь.

Юрий Шатров-Лугуев был рад за друга. Не потому, что он женится на Анне. Это как раз не устраивало сотника. А потому, что князь наконец излечился от хандры и стал таким, как в старые добрые времена.

– Княжна, конечно, хороша, даже очень, и князь в нее влюблен, но счастливые супруги из них не выйдут. Тому жена нужна ласковая, заботливая, чтобы о детях, доме голова болела. А Анна больше на дикую серну походит, вернее, на красивую умную хищницу. С такой жить интересно, но очень опасно, как на бочке с порохом. Счастье у них будет недолгим, – рассуждал он дорогой, наблюдая за княжной.

Процессия приблизилась к воеводским хоромам, сани остановились возле крыльца. Шорин, трепещущий от счастья, подбежал к саням, помог Анне сойти и взял на руки, явно собираясь нести ее в опочивальню. Анна раскраснелась, а глаза заискрились любовью. В эту минуту ей вспомнился тот далекий пасхальный день в Москве. Она явно и сильно любила князя.

Реклама: erid: 2VtzqwH2Yru, OOO "Литрес"
Конец ознакомительного фрагмента. Купить полную версию книги.