книжный портал
  к н и ж н ы й   п о р т а л
ЖАНРЫ
КНИГИ ПО ГОДАМ
КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЯМ
правообладателям
Видение

Дин Кунц

Видение

Понедельник, 21 декабря

Глава 1

– Перчатки в крови.

Она подняла руки и посмотрела на них – она смотрела сквозь них.

Голос ее был мягким, но напряженным.

– Кровь на его руках.

Ее собственные руки были чисты и очень бледны.

Ее муж подался вперед с заднего сиденья патрульной машины.

– Мэри?

Она не откликнулась.

– Мэри, ты меня слышишь?

– Да.

– Чью кровь ты видишь?

– Точно не знаю.

– Кровь жертвы?

– Нет. Дело в том… это его собственная кровь.

– Убийцы?

– Да.

– У него на руках его собственная кровь?

– Именно, – сказала она.

– Он ранил себя?

– Но не сильно.

– Сейчас?

– Не знаю.

– Попробуй проникнуть внутрь его.

– Я уже это сделала.

– Проникни глубже.

– Я не читаю мысли.

– Знаю, дорогая. Но ты очень к тому близка.

Испарина придала лицу Мэри Берген сходство с покрытыми керамической глазурью ликами алтарных святых. Ее гладкая кожа светилась в зеленом свете приборной панели. Темные глаза блестели, но взгляд был отсутствующий, пустой.

Вдруг она наклонилась вперед и задрожала.

Сидевший на месте водителя шеф полиции Харли Барнс обеспокоенно отодвинулся, вцепившись огромными руками в руль.

– Он отсасывает рану, – произнесла она. – Отсасывает свою собственную кровь.

После тридцати лет службы в полиции Барнс не предполагал, что его можно чем-то удивить или испугать. И вот всего за один вечер он не раз испытал удивление, не говоря уже о том, что сердце его учащенно колотилось от страха.

Укрытые в тени деревьев улицы были знакомы ему так же хорошо, как контуры его собственного лица. Однако в этот вечер, под проливным дождем, они, казалось, таили какую-то угрозу. Скользя по мокрой дороге, зловеще скрежетали покрышки колес. С глухим шумом, подобно метроному, двигались «дворники» на ветровом стекле.

Вид у женщины, сидевшей рядом с Барнсом, был совершенно отрешенный. Однако ее облик вызывал менее тревожное чувство, чем те перемены, которые благодаря ее присутствию произошли в патрульной машине. По мере того как она входила в транс, влажный воздух прояснялся все больше и больше. Барнс был уверен, что это ему не показалось. Привычный шум бури и звук движущейся машины перекрывались постоянно повторявшимся тихим бормотанием. Он чувствовал, что от этой женщины исходит радиация какой-то неописуемой силы. Барнс был здравомыслящим человеком и уж совсем не суеверным, однако никак не мог отделаться от этого чувства.

Она наклонилась вперед, насколько позволял привязной ремень, затем обхватила себя руками и застонала, будто кто-то сделал ей больно.

Макс Берген, приподнявшись с заднего сиденья, дотронулся до нее.

Что-то тихо пробормотав, она несколько расслабилась.

Его рука выглядела огромной на ее изящном плече. Он был высоким, грубосколоченным, с хорошо разработанными мускулами и резкими чертами лица. Ему было сорок, на десять лет больше, чем его жене. Более всего привлекали внимание его глаза – серые, холодные, лишенные малейшей искорки теплоты и юмора.

Шеф полиции Барнс никогда не видел его улыбающимся. Было ясно, что Берген питал к Мэри сильные и сложные чувства, а к остальному миру не испытывал ничего, кроме презрения. Так по крайней мере казалось.

– Поверните у ближайшего угла, – проговорила женщина.

Барнс вежливо перебил ее:

– Направо или налево?

– Направо, – сказала она.

По обе стороны улицы были расположены тридцатилетней давности дома, украшенные лепниной, главным образом в калифорнийско-испанском стиле. Желтый свет слабо мерцал за занавесками, задернутыми на окнах, чтобы укрыться от пронизывающего холода промозглого декабрьского вечера. Эта улица была намного темнее той, с которой они только что свернули. Уличные фонари стояли только по углам, а между ними заполняли пространство темно-лиловые тени, еще более сгустившиеся от дождя.

После поворота Барнс двигался со скоростью не более десяти миль в час. Судя по поведению женщины, он рассчитывал, что поиски близятся к концу.

Мэри сидела теперь в машине абсолютно прямо. Ее голос стал громче и яснее, чем прежде, когда она только начала использовать свой дар ясновидения.

– У меня возникло видение… Я вижу забор… Да-а… Я вижу его сейчас… Он поранил себе руку… о забор…

Макс погладил ее волосы.

– Но это не серьезная рана?

– Нет… Просто порез… большого пальца… Глубокий… но это не мешает ему действовать.

Она подняла свою тонкую руку, но, забыв, что хотела ею сделать, вновь опустила себе на колени.

– Но если он истекает кровью из-за пореза, не откажется ли он от того, что задумал совершить сегодня вечером? – спросил Макс.

– Нет, – ответила она.

– Ты уверена?

– Он намерен продолжать.

– Этот негодяй на сегодня убил уже пятерых женщин, – произнес Барнс. – Некоторые из них боролись до последнего: царапались, кусались, рвали его волосы. Но он не отступал.

Не обращая внимания на полицейского, Макс одной рукой гладил волосы Мэри, пытаясь побудить ее поглубже раскрыть свои способности, и настойчиво задавал новые наводящие вопросы:

– Какой забор ты видишь?

– Обычная металлическая ограда, – ответила она. – С острыми выступами, недоделанная наверху.

– Высокая?

– Футов пять.

– А что окружает эта ограда?

– Какой-то двор.

– Хозяйственный?

– Нет. Просто дворик позади дома.

– А дом ты можешь разглядеть?

– Да.

– Какой он?

– Двухэтажный.

– С лепниной?

– Да.

– А крыша какая?

– Испанская черепица.

– Какие-нибудь особые приметы?

– Я не могу точно разглядеть.

– Веранда?

– Нет.

– Может, внутренний дворик?

– Нет… Но я вижу… выложенную плиткой дорожку.

– Перед домом или за ним?

– Она идет от фасада дома.

– Какие-нибудь деревья?

– Парные магнолии… по обе стороны дорожки.

– Что-нибудь еще?

– Несколько небольших пальм… подальше… в глубине.

Харли Барнс всматривался в улицу через залитое дождем ветровое стекло: он искал парные магнолии.

Поначалу он был настроен скептически. Точнее, он был уверен, что Бергены – просто мошенники. Он играл свою роль в этом спектакле только потому, что мэр им верил. Именно мэр привез их в город и настоял на сотрудничестве с ними полиции.

Разумеется, Барнс читал о детективах-медиумах и в особенности о знаменитом ясновидце, голландце Петере Хуркосе. Но использовать экстрасенсорное восприятие для того, чтобы напасть на след психопата-убийцы, чтобы схватить его на месте преступления?! В это верилось как-то с трудом.

«Или я все-таки верю?» – размышлял он. Женщина была такая милая, такая очаровательная, такая серьезная, и так убедительно было все, что она делала, что, возможно, она уже заставила его поверить. «Если же я не верю ей, то почему так старательно ищу эти магнолии?»

Она испустила стон, подобно давно попавшему в ловушку животному. Но не вопль агонии, а какое-то едва слышное хныкание.

Когда животное стонет подобным образом, это означает, что боль по-прежнему причиняет ему страдания, но сопротивляться оно уже не в силах.

Много лет тому назад мальчиком в Миннесоте Барнс охотился и ставил капканы. И точно такие же жалобные, придушенные стоны и мольбы раненых животных заставили его бросить это занятие.

До сегодняшнего дня он никогда не слышал подобного стона, тем более исходящего от живого человека. Очевидно, использовав до предела возможности своего дара, женщина испытывала опустошенность от контакта с расстроенным рассудком этого убийцы.

Барнса трясло.

– Мэри, – обратился к ней муж, – что произошло?

– Я вижу его… у задней двери дома. Он уперся рукой в дверь… и кровь… его кровь на белом дверном наличнике. Он разговаривает сам с собой.

– Что он говорит?

– Я не…

– Мэри?!

– Он сквернословит в отношении женщины.

– Женщины, находящейся в доме? Той, за которой он охотился сегодня?

– Да.

– Он ее знает?

– Нет. Они незнакомы… случайно выбранная жертва. Но он следил за ней… следил в течение нескольких дней… Он знаком теперь с ее привычками и повседневными занятиями.

Проговорив все это, она прислонилась к дверце машины и несколько раз глубоко вздохнула. Время от времени она была вынуждена давать себе передышку, чтобы перегруппировать свою энергию, если надо было продолжить психологическую нить. К некоторым экстрасенсам видение приходит без особого напряжения, практически без усилий, как было известно Барнсу. Но совершенно очевидно, что в данном случае все было совершенно по-другому.

Их обволакивали шепчущие и скрежещущие призрачные голоса. Они то резко приближались, то удалялись, прорываясь в приемнике полицейской рации.

Ветер расстилал по дороге дождевые простыни.

«Самый слякотный сезон дождей за последние годы», – подумал Барнс. Двадцать лет назад это, может, и показалось бы нормальным. Но Калифорния пользовалась славой засушливого штата. И теперь такое количество дождей казалось противоестественным. «Как и все прочее, это случилось именно сегодня вечером», – подумал он.

Ожидая, когда Мэри заговорит вновь, он снизил скорость до пяти миль в час.

Парные магнолии располагались по сторонам уложенной плиткой дорожки…

С огромным трудом он пытался различить, что появлялось перед ним в свете фар, – особенно трудно было разглядывать расположенные по обеим сторонам деревья. Может, они уже миновали эти магнолии?

Сомнения Мэри Берген, хоть они продолжались и недолго, побудили Дэна Голдмэна произнести первые за прошедший час слова:

– У нас осталось совсем немного времени, миссис Берген.

Голдмэн был заслуживающим доверия молодым офицером, на которого шеф из всех своих подчиненных полагался всецело.

Он сидел рядом с Максом Бергеном, позади Барнса, неотрывно глядя на женщину.

Голдмэн верил в экстрасенсорные силы. Сильная впечатлительность была его отличительной чертой. И, насколько Барнс мог различить, глядя в зеркало заднего вида, события этого вечера оставили след на его широком бледном лице.

– У нас совершенно нет времени, – повторил Голдмэн, – если этот сумасшедший уже у задних дверей этой женщины…

Внезапно Мэри повернулась в его сторону. Голос ее прозвучал испуганно и озабоченно:

– Не выходите сегодня вечером из этой машины – до тех пор, пока этот человек не будет схвачен.

– Что вы хотите сказать? – спросил Голдмэн.

– Если вы попытаетесь способствовать его аресту, то сильно пострадаете.

– Он убьет меня?

Она судорожно вздрогнула. Новые капельки пота выступили у нее на лбу под волосами.

Барнс почувствовал, что его лицо тоже покрылось испариной.

Она обратилась к Голдмэну:

– Он нанесет вам удар… тем самым ножом, которым он убивал всех женщин… Он тяжело ранит вас… но не убьет.

Прикрыв глаза, она снова произнесла сквозь стиснутые зубы:

– Оставайтесь в машине!

– Харли! – обеспокоенно произнес Голдмэн.

– Все будет в порядке, – заверил его Барнс.

– Вам лучше прислушаться, – бросил Макс Голдмэну. – Не выходите из машины.

– Если ты будешь мне нужен, пойдешь со мной, – обернулся Барнс к Голдмэну. – Пойдешь со мной. Никто не будет ранен.

Его несколько задело то, что женщина таким образом подрывает его авторитет. Он бросил на нее взгляд.

– Нам нужен номер дома, который вы описали, и название улицы.

– Не давите на нее, – резко возразил Макс. Со всеми, кроме Мэри, его голос скрежетал, как нож о стекло. – Ничего хорошего не выйдет, если вы так или иначе попытаетесь давить на нее. Это только создаст дополнительные помехи.

– Все в порядке, Макс, – откликнулась она.

– Но я предупреждаю их заранее.

Она снова повернулась лицом вперед.

– Я вижу заднюю дверь дома… Она открыта.

– Где этот человек? Убийца? Где? – спросил Макс.

– Он стоит в темной комнате… маленькой… В комнате для стирки белья… Да, да, это именно так… Это комната для стирки белья позади кухни.

– И что он делает?

– Он открывает следующую дверь… в кухню… Там никого нет… тусклый свет над газовой плитой… на столе грязная посуда… Он стоит… просто стоит там и прислушивается… Левая рука зажата в кулак, чтобы остановить кровотечение из большого пальца. Он слушает… музыку Бенни Гудмена на стерео в гостиной… – Коснувшись руки Барнса, совсем другим тоном и очень торопливо она проговорила: – Это всего в двух кварталах отсюда. Справа. Второй дом… нет, нет… третий от угла.

– Вы уверены?

– Бога ради! Торопитесь!

«Должен ли я поддаваться на ее уговоры? Не окажусь ли я в дураках? – размышлял Барнс. – Если я последую ее словам, а она ошибется, это станет поводом для насмешек до конца моих дней».

Несмотря на это, он включил сирену и до упора нажал на газ. Колеса завертелись по асфальту. Шины издали скрежещущий звук, и машина рванула вперед.

– Я вижу… – почти без дыхания проговорила она, – он пересекает кухню… двигаясь очень медленно…

«А если она все это выдумывает, – мелькнуло в голове у Барнса, – то роль свою играет великолепно. Неплохая актриса».

«Форд» двигался по слабо освещенной улице. Дождь колотил по ветровому стеклу. Машина промчалась на красный свет.

– Прислушивается… прислушивается после каждого шага… Осторожен… Нервничает… Достает нож из кармана пальто… С улыбкой разглядывает острое лезвие… Такой огромный нож!..

В указанном ею квартале они остановились на обочине у светофора, перед третьим домом на правой стороне улицы: парные магнолии, выложенная плиткой дорожка, двухэтажный особняк с освещенными окнами на первом этаже.

– Черт возьми! – произнес Голдмэн с большей уверенностью, чем раньше. – Это точно соответствует описанию.

Глава 2

Сирена взвыла в темноте последний раз, и Барнс вылез из машины.

Красные сигнальные огни оставляли пляшущие тени на асфальте. Следом подъехала другая – бело-черная – машина. Из нее выскочили несколько человек. Два офицера в форме, Мэлон и Гонсалес, догнали Барнса. Мэр Гендерсон, круглый и блестящий в своем черном виниловом дождевике, был похож на надутый баллон, двигавшийся вдоль улицы. Следом за ним, не отставая ни на шаг, торопился худощавый, невысокий Гарри Оберландер, наиболее голосистый критик Гендерсона в городском совете.

Замыкал группу Алан Таннер, брат Мэри Таннер Берген. Обычно он ездил в первой машине со своей сестрой, но они с Максом накануне крепко поссорились и старались держаться подальше друг от друга.

– Мэлон, Гонсалес… окружите дом, – приказал Барнс. – Обойдите его с двух сторон так, чтобы встретиться у задней двери. Я пойду с парадной. Вперед!

– А я? – спросил Голдмэн.

– Тебе лучше остаться здесь, – вздохнул Барнс.

Достав из кобуры свой «магнум-357», он направился к дому. На почтовом ящике была написана фамилия: «Харрингтон». Только он нажал на звонок, дождь припустил со всей силой.

Привлеченная звуком сирены, она наблюдала за ним из окна и сразу же ответила на его звонок.

– Миссис Харрингтон?

– Мисс Харрингтон. Я взяла свою девичью фамилию сразу же после развода.

Это была миленькая блондинка немногим за сорок. У нее была плотная фигура, но ни грамма лишнего веса.

Похоже, главным ее занятием была тщательная забота о себе. Судя по ее виду, она не собиралась никуда сегодня вечером – на ней были джинсы и футболка, но волосы были тщательно уложены, а макияж и маникюр казались только что сделанными.

– Вы одна? – спросил Барнс.

– А почему вы спрашиваете? – кокетливо поинтересовалась она.

– Это моя работа, мисс Харрингтон.

– Ай, как нехорошо.

У нее в руке был бокал с виски. И не первый за этот вечер, как показалось ему.

– Вы одна? – вновь повторил он свой вопрос.

– Я живу одна.

– У вас все в порядке?

– Мне не нравится жить одной.

– Я не это имею в виду. Вы в порядке? Вас никто не беспокоит?

Она бросила взгляд на револьвер, который он держал в руке.

– А что? Что-то должно меня беспокоить?

– Может. Мы думаем, ваша жизнь в опасности, – громко сказал он, стараясь, чтобы она услышала его в шуме доносившейся из гостиной музыки.

Она рассмеялась.

– Понимаю, это звучит несколько мелодраматично, но…

– Кто угрожает мне?

– Газеты называют его «Мясник».

Она вскрикнула, но остановилась, будто вспомнив, что это может привести к морщинкам.

– Вы шутите.

– У нас есть причины подозревать, что именно вы должны стать его жертвой сегодня ночью.

– А что это за причины?

– Ясновидящая.

– Что?

Мэлон вошел в гостиную с другой стороны и выключил музыку.

Удивленная, она обернулась.

– Мы кое-что обнаружили, шеф, – сказал он.

Барнс без приглашения вошел в дом.

– Да?

– Задняя дверь была распахнута.

– Вы оставляли заднюю дверь открытой? – спросил Барнс женщину.

– Такой ночью, как эта?

– Она была закрыта?

– Не помню.

– На дверном наличнике кровь, – продолжил Мэлон. – Ее много также между комнатой для стирки белья и кухней.

– А он сам?

– Его нет. Наверное, он сбежал, услышав вой сирены.

Вытирая пот, с бешено бьющимся сердцем, размышляя одновременно, как совместить ясновидение и другие психические феномены с его прежним взглядом на жизнь, Барнс вышел вслед за младшим офицером через кухню и комнату для стирки белья к задней двери. Женщина пошла за ними, задавая вопросы, на которые Барнс не считал нужным отвечать.

Гектор Гонсалес ожидал их на заднем дворе.

– За этой оградой есть аллея, – сказал ему Барнс. – Беги по ней и предупреди наших людей – они расставлены по двум кварталам во всех направлениях.

– Мне страшно, – проговорила женщина.

«И мне тоже», – подумал Барнс.

– Обследуй кустарник с обеих сторон дома, – приказал он Мэлону, – и проверь еще там, около забора.

– Слушаюсь.

– И вы оба, держите оружие наготове.

Ожидая у полицейских машин недалеко от дома, Гарри Оберландер препирался с мэром. Он покачивал головой так, будто сам внешний вид Гендерсона приводил его в изумление.

– Какой же вы мэр, – с едким сарказмом заметил он, – если в полицейской работе рассчитываете на помощь ведьмы?

Гендерсон отвечал бережно, будто тяжелый гигант отбивался от нападок соперника более легкого веса:

– Она не ведьма.

– Вы хотите сказать, что ведьмы не существуют?

– Как я уже сказал, советник, она не ведьма.

– Она – мошенница.

– Она – ясновидящая.

– Ясновидящая, темновидящая…

– Вы очень остры на язык.

– Это лишь другое название ведьмы.

Дэн Голдмэн посмотрел на Оберландера. «Нет худших врагов, – подумал он, – чем те, кто считают себя лучшими друзьями». Если Гарри, не удовлетворившись словесной перепалкой, начнет наносить удары в упитанный живот мэра, ему придется разнимать их. Так уже случалось не раз.

– Вы не догадываетесь, почему я продал вам мою половину нашего общего мебельного бизнеса? – спросил Оберландер Гендерсона.

– Вы ее продали, потому что у вас нет никакого дара предвидения, – мрачно улыбнулся Гендерсон.

– Видение, предвидение. Я ее продал потому, что такой суеверный дурак, как вы, рано или поздно доведет дело до банкротства.

– Однако этот бизнес приносит сейчас гораздо больше выгоды, чем когда-либо раньше, – парировал Гендерсон.

– Простофиля! Слепой простофиля!

К счастью, до того, как должен был быть нанесен первый удар, Харли Барнс вышел на порог дома и закричал:

– Все в порядке! Идите сюда!

– Сейчас мы посмотрим, кто из нас дурак, – проворчал Гендерсон. – Они должны были схватить его.

Он пересек дорожку и побежал по лужайке с изяществом, свойственным некоторым полным людям.

Оберландер засеменил за ним, как сердитая мышка, наступающая на пятки бегемоту.

Подавив усмешку, Голдмэн пошел за ними.

Алан Таннер сидел на водительском месте рядом со своей сестрой. Увидев Харли Барнса в дверях дома, он спросил:

– Они поймали убийцу, Мэри?

– Не знаю, – ответила она.

Ее голос звучал тяжело, она казалась утомленной.

– Разве не было никаких выстрелов?

– Не знаю.

– Должно же быть хоть какое-то движение.

– Наверное.

– Мэри, это безопасно для Голдмэна? – настойчиво спросил Макс с заднего сиденья.

Она вздохнула и, покачав головой, закрыла глаза кончиками пальцев.

– Я правда не знаю. Я потеряла нить. Я ничего не вижу.

Макс опустил стекло. Во влажном воздухе его голос был хорошо слышен:

– Эй, Голдмэн!

Офицер находился уже в центре лужайки. Он остановился и обернулся.

– Может, вам лучше остаться? – крикнул Макс.

– Харли хочет, чтобы я присоединился к ним, – ответил Голдмэн.

– Помните, что сказала моя жена.

– Все в порядке, – откликнулся Голдмэн. – Ничего не случится. Они поймали его.

– Вы уверены в этом? – спросил Макс.

Но Голдмэн, повернувшись, уже направился к дому.

– Мэри, – позвал Алан.

– М-м-м-м.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вполне.

– Не похоже.

– Я просто устала.

– Он сильно давит на тебя, – сказал Алан сестре.

Он даже не взглянул на Макса – он говорил так, будто они с сестрой были в машине вдвоем:

– Он совершенно не отдает себе отчет, насколько ты хрупкое создание.

– Я в порядке, – повторила она.

Но Алан не успокаивался:

– Он совершенно не знает, как надо обращаться с тобой. Как помочь тебе прояснить видения. У него совершенно нет никакой утонченности. И потому он всегда так сильно давит на тебя.

«Ты вонючий маленький сукин сын», – подумал Макс, стараясь не смотреть на брата своей жены.

Он промолчал ради спокойствия Мэри. Она очень огорчалась, когда два близких ей человека начинали ссориться. Она бы предпочла, чтобы они относились друг к другу с симпатией. И хотя она никогда не принимала полностью сторону Алана, она всегда обвиняла Макса, если спор заходил слишком далеко.

Чтобы перестать думать об Алане, Макс стал разглядывать дом. Полоса света из открытой двери дома освещала лужайку и очертания плотных зарослей кустарника.

– Может, нам лучше закрыть двери в машине? – произнес он.

Мэри, повернувшись на своем сиденье, бросила на него взгляд:

– Закрыть двери?

– Для защиты.

– Не понимаю.

– Для защиты от кого? – переспросил Алан.

– Все полицейские в доме, а у нас ни у кого нет оружия.

– Ты полагаешь, нам нужно оружие?

– Может быть.

– Ты что, стал экстрасенсом? – спросил Алан.

Макс заставил себя улыбнуться.

– Пока нет. Я просто боюсь. Обыкновенный здравый смысл.

Он закрыл двери, свою и Мэри, и, когда увидел, что Алан не последовал его примеру, закрыл обе двери и на его стороне.

– Теперь ты чувствуешь себя в безопасности? – спросил его Алан.

Макс снова стал разглядывать дом.

Барнс, Гендерсон и Оберландер столпились в комнатке для стирки белья, чтобы обследовать следы крови, оставленные убийцей.

Мисс Харрингтон, решительно настроенная не упустить ничего из захватывающего зрелища, протиснулась туда после шефа. По ее виду можно было предположить, что она крайне польщена тем, что стала очередной избранницей маньяка.

Дэн Голдмэн предпочел остаться на кухне. После того, как Барнс объяснил, насколько описание ясновидящей соответствовало реальности, мэр стал относиться к происходящему с восторженным почтением. Гарри Оберландер скорее был смущен, чем обескуражен. Мелкая словесная пикировка вскоре переросла в громкий и грубоватый обмен мнениями. Голдмэн решил, что с него достаточно.

Между тем большая кухня заслуживала более тщательного осмотра. Она была оборудована и обставлена человеком, который должен был получать удовольствие от приготовления пищи и умел делать это наилучшим образом.

«Мисс Харрингтон?» – попытался представить себе Голдмэн. Она не производила впечатления женщины, которая радовалась бы возможности провести несколько часов у плиты. Без сомнения, этим занимался ее бывший муж.

Чтобы создать эту почти профессиональную кухню в стиле загородного дома, должно было быть затрачено много денег. Пол был выложен мексиканской плиткой на цементной основе. По стенам были расположены дубовые застекленные шкафы с фарфоровой посудой, напитками, кухонные столы с белым керамическим покрытием, две обычные плиты и микроволновая печь, два огромных холодильника и две двойные раковины. Отдельным островком стоял стол для готовки, который напоминал центр бытовых электроприборов: каких-то машин, устройств и всевозможных технических новинок.

Голдмэн любил готовить, но ему приходилось довольствоваться улучшенной газовой плитой, самыми дешевыми чайниками, кастрюлями и посудой. Осмотр кухни был прерван, когда краем глаза Голдмэн заметил, что рядом и чуть позади, не далее как в ярде от него, отворилась дверь. Когда он вошел, она была чуть приоткрыта, но он не придал этому никакого значения. Теперь же, повернувшись к ней лицом, он увидел в проеме мужчину в дождевике, позади него находилась заставленная банками кладовая. Левая рука незнакомца была в крови, большой палец плотно зажат в кулак.

«Она была права, – подумал Голдмэн. – О Боже!»

В поднятой правой руке убийца держал нож мясника с толстой деревянной рукояткой.

Время в его истинном значении перестало существовать для Голдмэна. Каждая секунда растягивалась во сто крат, а моменты таяли, как мыльные пузыри, лишая его способности действовать, отрезая от всего остального мира, в котором часы по-прежнему продолжали отсчитывать точное время.

Совсем рядом Гендерсон и Оберландер опять заспорили. Казалось невероятным, что они были всего лишь в соседней комнате. Они создавали так много шума, а голоса их казались такими тягучими, будто они были записаны на пластинку в семьдесят восемь оборотов, а проигрывались со скоростью в сорок пять.

Незнакомец сделал шаг вперед. Свет блеснул по всей ширине лезвия его ножа.

Как бы преодолевая чудовищное сопротивление, Голдмэн потянулся к револьверу у пояса.

Нож скользнул по его груди. Вверх и налево.

К своему удивлению, он не почувствовал боли – только рубашка на груди обагрилась кровью.

«Мэри Берген, – успел подумать он. – Откуда вы могли знать? Кто вы такая?»

Он расстегнул кобуру.

Слишком медленно. Проклятье, слишком уж медленно.

Хотя он и не осознал, что из него выдернули лезвие, он с ужасом наблюдал, как нож снова пошел вниз. Незнакомец с силой опустил нож, и Голдмэн отшатнулся к стене, залитый собственной кровью.

Он все еще не чувствовал боли, но силы уходили из него, будто у него из груди вытащили затычку.

«Ты не должен упасть, – говорил он себе. – Только попробуй упасть! У тебя не будет ни одного шанса».

Но убийца уже закончил. Повернувшись, он выбежал в гостиную.

Держась за раны ослабевшей левой рукой, Голдмэн попытался догнать его. Когда он добежал до проема двери, убийца добрался до другого конца гостиной. Голдмэн достал револьвер из кобуры, но почувствовал, что не сможет поднять его. Чтобы привлечь внимание Барнса, он выстрелил в пол. С этим выстрелом время вернулось к своему нормальному отсчету, и острая боль разлилась по его груди. Внезапно он почувствовал, что ему нечем дышать. Он упал на колени и потерял сознание.

Алан прервал себя на середине фразы:

– Что это?

– Выстрел, – ответил Макс.

– Что-то случилось с Голдмэном, – вставила Мэри. – Я знаю это так же точно, как то, что я сижу здесь.

Кто-то выскочил из дома. Дождевик развевался и пузырился, как парус.

– Это он, – сказала Мэри.

Увидев полицейские машины, мужчина остановился. В смятении, он рванул сначала налево, потом направо, потом повернул назад к дому.

В дверях появился Харли Барнс. Даже со своего места, даже сквозь грязное окно, сквозь тени и пелену дождя Макс мог разглядеть огромный пистолет в руках полицейского. Тут же прозвучал выстрел.

Маньяк взвился, затем упал и покатился по дорожке. Внезапно он снова вскочил на ноги и побежал в сторону улицы. В него не попали. Если бы в него попала пуля из «магнума-357», он не встал бы на ноги.

Макс был в этом уверен. Он хорошо разбирался в оружии. У него самого была большая коллекция.

Барнс снова выстрелил.

– Черт его возьми! – в ярости заорал Макс. – Эти полицейские в маленьком городке! Они слишком хорошо вооружены и слишком мало тренируются! Если этот сукин сын промахнется еще раз, маньяк прикончит одного из нас.

Третий выстрел догнал убийцу, когда он достиг аллеи, выходящей на улицу.

Макс мог сказать две вещи о пуле. Поскольку она не вышла из груди убийцы и не разбила стекло машины, значит, в ней было недостаточно пороха. Подобные пули могли предназначаться для использования на людных улицах. В них заложен заряд, которого хватит как раз на то, чтобы не дать преступнику уйти и, оставаясь в нем, не причинить вреда окружающим. И второе. Учитывая то, как она сбила этого маньяка с ног, пуля была, безусловно, направленного действия.

После короткой неловкой борьбы убийца повалился на полицейскую машину. На какой-то миг он прижался к дверце, где сидела Мэри.

Скользя вниз по стеклу, он пристально смотрел на нее.

– Мэри Берген… – Его голос был хриплым и клокочущим.

Он поскреб по стеклу.

– Мэри Берген…

У него изо рта потекла кровь, окрасившая стекло.

Мэри закричала.

Труп свалился на тротуар.

Глава 3

«Неотложка», забравшая Дэна Голдмэна, скрылась за углом дома, развивая скорость.

Макс очень надеялся, что ее сирена затихнет быстрее, чем жизнь молодого полицейского.

На аллее на спине лежал мертвый маньяк. Он уставился в небо, терпеливо ожидая специального следователя, производящего дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.

– Она расстроилась из-за того, что убийца знал ее имя, – сказал Алан.

– Он мог видеть ее фотографию в газете, – ответил Макс. – Он каким-то образом мог узнать, что она приезжает в город, чтобы помочь выследить его.

– Это знал только мэр и члены городского совета. А также полицейские.

– Как-то узнал и этот подонок. Он знал, что она в городе, и узнал ее. В этом нет ничего сверхъестественного. Она этого боится?

– Я знаю, это самое простое объяснение, – и ты знаешь это. И она знает это. Но, учитывая то, что ей пришлось пережить в ее жизни, она не может не тревожиться. Я уже поговорил с Барнсом. Он обещал выделить машину и людей. Надо срочно отвезти Мэри в гостиницу, чтобы она могла хотя бы прилечь.

– Отвезем, – ответил Макс, – когда закончим все с мэром.

– Это может растянуться на несколько часов.

– Не более чем на полчаса, – отозвался Макс, – и если это все, что ты хотел мне сказать…

– Она смертельно устала.

– А мы что, нет? С ней будет все в порядке.

– Ну, ну, любящий муж.

– Пошел к черту.

Они стояли перед первой патрульной машиной. Мэри сидела внутри с закрытыми глазами, прижав к вискам кончики пальцев.

Дождь прекратился. Воздух был чистый и прозрачный.

Нервно поглядывая на зевак, покинувших свои уютные домики, чтобы поприсутствовать при столь драматическом событии, Алан сказал:

– Репортеры появятся здесь через минуту. Не думаю, что общение с ними пойдет сегодня ей на пользу.

Макс знал, чего хочет Алан. Завтра тот должен был уехать на две недели на рождественские каникулы, и до отъезда он страстно желал поговорить со своей сестрой – с глазу на глаз, всего один час беседы, которую бы никто не прерывал и во время которой он смог бы убедить ее, что она вышла замуж за неподходящего человека, что ее замужество было ужасной ошибкой.

Кулаки Макса были единственным средством, способным предотвратить этот семейный бунт. Он был на шесть дюймов выше и на сорок фунтов тяжелее Алана. Его плечи и бицепсы годились для работы в порту, а огромным рукам позавидовали бы и звезды баскетбола. Однако он знал, что разбитые губы, выбитые зубы и сломанные челюсти заставят Алана замолчать лишь на время. Положить конец его подстрекательствам можно было, только прикончив его окончательно.

Так или иначе, Макс не собирался давать волю кулакам. Он пообещал Мэри, да и самому себе тоже, что времена, когда он решал проблемы таким путем, остались далеко в прошлом.

Все же остальные средства, годившиеся в этой непрекращавшейся войне двух мужчин, кроме силы и желания воспользоваться ею, были у Алана на вооружении. Не последним из них была его внешность. У него, как и у Мэри, были черные волосы и голубые глаза. Алан обладал приятной наружностью, тогда как Макс был так грубо вылеплен, что это граничило с уродством. Чувственные черты Алана и его светящийся мальчишеский взгляд могли убедить кого угодно, в том числе и его сестру.

Сестру в первую очередь.

Его голос был мягким и настойчивым, как у актера. Алан умел модулировать им, придавая в случае необходимости драматический оттенок. Используя свое влияние на сестру, он старался внушить ей мысль, что муж вызывает у нее нарастающее раздражение.

Макс знал, что его уровень интеллекта выше среднего, но он знал также, что Алан намного превосходит его. Не только голос Алана умел убеждать и подчинять себе. Было что-то еще, стоявшее за этими вкрадчивыми интонациями.

Обаяние?

Когда Алану было нужно, он просто излучал обаяние.

«Я бы с удовольствием сжал его, как пустой тюбик от зубной пасты, – думал Макс, – выдавил бы все его обаяние и посмотрел, есть ли за этим что-нибудь стоящее».

Но самым главным было то, что Алан и Мэри прожили вместе тридцать лет. Ему было тридцать три, и, как старший брат, он был связан с ней узами крови и совместной жизнью в течение трех десятилетий.

Толпа разрасталась все больше и больше. Тут Макс заметил, что подъехала еще одна патрульная машина.

– Ты прав, – отозвался он, – ей не следует здесь больше находиться.

– Конечно, не следует.

– Я сейчас же отвезу ее в гостиницу.

– Ты? – удивленно спросил Алан. – Тебе надо находиться здесь.

– Зачем?

– Ты знаешь, зачем.

– Нет, объясни мне.

– Ты это делаешь лучше, чем я, – сквозь зубы процедил Алан.

– Лучше? Что?

– Хочешь, скажу, почему тебе надо услышать это? Потому что это единственное, чем ты можешь ее удержать.

– Что я делаю лучше? – переспросил Макс.

– Ты этого не знаешь?

– Что???

– Ты лучше вытягиваешь деньги за ее работу. Доволен?

Мэри жила достаточно зажиточно, будучи автором раздела о психических феноменах в крупной газете. Неплохие деньги она заработала также, опубликовав три книги о себе, и если бы она захотела, то могла безбедно существовать, просто читая лекции о своей деятельности.

Хотя она много путешествовала, помогая властям, когда бы ее ни попросили, с расследованием убийств, на этом она много не зарабатывала. Однажды она помогла одной известной актрисе найти утерянное ею бриллиантовое колье стоимостью около сотни тысяч долларов и не взяла за это денег. Она никогда не просила больше, чем было необходимо на расходы – билеты на самолет, аренда машины, питание и гостиница, – от тех, кому она помогала, и отказывалась даже от этого, если ей казалось, что она мало чем смогла помочь или не смогла совсем.

Когда в ее жизни появился Макс, ее финансовыми делами занимался брат. Но у Алана не было ни таланта, ни вкуса к общению с мэрами, советниками и чиновниками. Частенько случалось, что после того, как преступник был обнаружен и обезврежен с ее помощью, местные власти, обратившиеся к ней, старались избавиться от нее, не заплатив ни гроша. Алан никогда не давил на них. В результате они ежегодно теряли десятки тысяч долларов, и, хотя Мэри успела скопить приличную сумму, рано или поздно она могла растаять.

Через два месяца после свадьбы за ведение финансовых дел Мэри взялся Макс. Он заключил новый контракт с лекционным агентством, вдвое увеличив ее гонорар. А когда надо было возобновлять контракт с газетой, он добился таких условий, о которых Мэри не могла и мечтать. Он никогда не забывал получать причитавшиеся ей деньги.

– Ну? – нетерпеливо проговорил Алан.

– Ладно. Ты отвезешь ее в гостиницу. Но запомни, что ты сейчас сказал: я лучше вытягиваю деньги за ее работу, – и я всегда буду это делать лучше.

– Конечно. У тебя на это нюх, – парировал Алан.

В его улыбке не было ни капли тепла.

– И ты чертовски умело тратишь деньги Мэри.

– Пошел ты.

– Что, правда глаза колет?

– Пошел отсюда, пока я не сделал тебя калекой на всю оставшуюся жизнь.

Алан заморгал.

Макс молча стоял перед ним.

Алан повернулся и пошел в сторону Харли Барнса.

Тут Макс заметил, что многие люди из толпы уставились на него. Он бросил им ответный взгляд, и они отвернулись. Но, как только он опустил глаза, они снова принялись разглядывать его.

Ни один из них не стоял так близко, чтобы услышать его последний аргумент. Он понял, что они уставились на него только потому, что его лицо исказилось от ярости, его плечи расправились, как у крадущейся пантеры, а огромные руки сжались в кулаки. Он попытался заставить себя расслабиться и опустить плечи. Он засунул руки в карманы плаща, чтобы зеваки не заметили, что он был слишком рассержен, чтобы разжать кулаки.

Глава 4

В комнате гостиницы было четыре уродливые лампы, но работала всего лишь одна, бросая длинные серые тени.

Сидя в большом черном кожаном кресле, Алан держал в руках бокал виски, к которому он, однако, даже не прикоснулся. Свет падал на него слева, разрезая его лицо острой тенью.

Мэри сидела в полутьме на кровати поверх покрывала. Она надеялась, что Макс скоро вернется и они пойдут куда-нибудь поужинать и чего-нибудь выпить. Она была голодна, измучена и эмоционально опустошена.

– Все еще болит голова? – участливо спросил Алан.

– Аспирин немного помог.

– Ты выглядишь… немного бледной.

– Ничего. Восемь часов сна исправят это.

– Я беспокоюсь за тебя.

Она широко улыбнулась.

– Ты всю жизнь беспокоился обо мне, дорогой. Даже тогда, когда мы были детьми.

– Я очень люблю тебя.

– Знаю.

– Ты моя сестра.

– Знаю, но…

– Он слишком давит на тебя.

– Не надо опять об этом, Алан.

– Но это так.

– Я бы хотела, чтобы вы с Максом оставили друг друга в покое.

– Я так и сделал, но он – нет. И никогда не сделает этого.

– Никогда? Почему?

– Потому что я вижу, что он за человек.

– А что он за человек?

– Во-первых, он абсолютно не похож на тебя, – сказал Алан. – Он не такой чувствительный, как ты. Не такой добрый. Ты очень мягкий по характеру человек, а он…

– Он тоже бывает мягким.

– Он?

– Со мной – да. Он ласковый.

– Ты ошибаешься в своих суждениях.

– Ну, спасибо, – саркастически бросила она.

Вспышка гнева всколыхнула Мэри, но она подавила ее. Мэри не могла сердиться на Алана больше минуты. И даже минута была слишком долгой.

– Мэри, я не хочу с тобой спорить.

– Тогда не спорь.

– У нас никогда не было разногласий, за все тридцать лет… пока не появился он.

– Я не хочу говорить об этом сегодня вечером.

– Ты не хочешь говорить об этом никогда, потому что он давит на тебя слишком сильно и слишком быстро, когда ведет тебя через твои видения.

– Но получается у него это хорошо.

– Ну, не так хорошо, как это делал я.

– Да, сначала он был очень настойчив, – признала она, – очень возбужден. Но потом это прошло.

Алан залпом опустошил бокал, вскочил и повернулся к ней спиной. Молча он подошел к окну. Его как бы окутала завеса молчания.

Она закрыла глаза, подумав, как было бы хорошо, если бы сейчас пришел Макс.

Минуту спустя Алан отошел от окна и подошел к изголовью кровати.

– Я боюсь уезжать.

Не открывая глаз, она промолвила в ответ:

– Боишься? Чего?

– Боюсь оставлять тебя одну.

– Но я не остаюсь одна. Я остаюсь с Максом.

– Вот это я и имею в виду – ты остаешься одна с Максом.

– Алан, ради Бога.

– Да, именно это я и имею в виду.

Она открыла глаза и выпрямилась.

– Ты ведешь себя смешно. Глупо. Я больше не хочу говорить об этом.

– Если тебя не заботит, что с тобой может произойти, я могу уехать сию же секунду. И, независимо от того, хочешь ты услышать это или нет, я скажу тебе, что я думаю о нем.

Она вздохнула.

– Он оппортунист, – начал Алан.

– Ну и что?

– Он любит деньги.

– И я люблю. И ты любишь.

– Он их любит слишком сильно.

Она снисходительно улыбнулась.

– Не уверена, что ты когда-нибудь сможешь любить их слишком сильно.

– Ты не понимаешь меня.

– Хорошо. Объясни.

Алан заколебался. В его красивых глазах появилась печаль.

– Макс любит слишком сильно чужие деньги.

Она в удивлении уставилась на него.

– Слушай… если ты хочешь сказать, что он женился на мне из-за денег…

– Именно это я и хочу сказать.

– Тогда это ты – тот, кто давит на меня слишком сильно. – В ее голосе прозвучали стальные нотки.

Он сменил тон, его голос стал мягким и ласковым:

– Все, чего я хочу, чтобы ты посмотрела фактам в лицо. Я не…

Она резко встала с кровати.

– Я что, настолько уродлива, что никто не пожелал бы меня, будь я бедна?

– Ты – красива. И ты знаешь это.

Но ей было мало.

– Может, я маленькая болтливая зануда, способная замучить мужчину до смерти?

– Не кричи, – мягко проговорил Алан. – Успокойся. Пожалуйста.

Казалось, что он искренне сожалеет, что расстроил ее. Однако тему он не сменил.

– Многие мужчины отдали бы все, что у них есть, чтобы жениться на тебе. И ты заслуживаешь этого. Почему ты выбрала именно Макса?

– Потому что он был первым серьезным претендентом, настоящим мужчиной, который попросил меня об этом.

– Это не так. Я мог бы назвать по меньшей мере еще четверых.

– Первые два были бесхребетные почитатели, – парировала она. – Третий был так нежен и внимателен в постели, как бык на ринге. А четвертый был просто импотент. Макс не относился ни к одной из этих групп. Он был другим, интересным, возбуждающим.

– Но ты вышла за него замуж не потому, что он был возбуждающим, или таинственным, или романтичным. Ты вышла за него, потому что он был большим, сильным и уверенным. Идеальный образ отца.

– С каких это пор ты стал практиковать психиатрию?

Она знала, Алан совсем не хотел уколоть ее. Он продолжал этот разговор только потому, что знал: ей нужно услышать это. Он был старшим братом с огромным чувством ответственности. Даже несмотря на то, что он ошибался, его намерения были достойны восхищения. Если бы она не была уверена в этом, то заставила бы его убраться.

– Мне не надо быть психиатром, чтобы понять, что тебе надо на кого-то опереться. И всегда было надо. С того самого дня, как ты осознала, что ты ясновидящая, ты испугалась этого, ты сама не могла справиться с этим. Какое-то время ты опиралась на меня. Но я не был достаточно высок или широкоплеч, чтобы выполнять эту миссию достаточно долго.

– Алан, впервые в жизни мне хочется дать тебе по физиономии.

Он обошел кровать и, присев на нее с другой стороны, взял обеими руками ее левую руку.

– Мэри, он был обычным заштатным журналистом, который за десять лет не сочинил ни одного толкового репортажа. Ты была знакома с ним всего шесть недель до того, как вы поженились.

– Это ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы узнать его. – Она, расслабившись, вытащила свою руку из рук Алана. – Все в порядке, дорогой. Можешь быть за меня спокоен.

– Ты замужем всего четыре месяца.

– Достаточно для того, чтобы влюбиться в него еще больше, чем тогда, когда он сделал мне предложение.

– Он опасный человек. Тебе известно его прошлое.

– Несколько драк в барах… Теперь он не ходит в бары совсем.

– Это не так невинно, как кажется. Он чуть не убил несколько человек в одной из таких потасовок.

– Ты ведь знаешь, они выпили слишком много и, как бывает в подобных ситуациях, почувствовали себя слишком сильными и решили проверить свою силу на ком-нибудь из присутствующих. Макс и стал такой целью. Он не начинал драки.

– Это он так говорит.

– Он изменился. Ему надо было, чтобы кто-то полюбил его, чтобы он мог почувствовать за кого-то ответственность. Он нуждался во мне.

Алан неохотно кивнул.

– Хочешь выпить?

– Спасибо, Алан. Я подожду Макса.

Тремя глотками он допил виски.

– Ты абсолютно в нем уверена?

– В Максе? Абсолютно.

Он вновь подошел к окну, внимательно разглядывая звездное небо.

– Вряд ли я вернусь к работе с тобой после моего возвращения.

Подойдя к нему, она схватила его за плечо и резко повернула к себе.

– Повтори еще раз!

– Я чувствую себя как пятое колесо в телеге.

– Ерунда. Ты столько времени занимался моими делами…

– С твоими делами сейчас может справиться обычный секретарь, – отозвался Алан. – Пока не было Макса, я был жизненно необходим тебе: я был проводником по твоим видениям. Теперь же для меня не осталось ничего важного. И мне надоели эти постоянные препирательства с Максом.

– Но что ты будешь делать?

– Не знаю. Для начала растяну свои рождественские каникулы на два месяца вместо двух недель. Я осилю это. Ты всегда была очень щедра ко мне…

– Щедра? Нет. Ты зарабатывал свою долю. Алан…

– Я отложил некоторую сумму, которая позволит мне безбедно существовать несколько лет. Может, я вернусь в университет… закончу свое образование по политическим наукам.

– И ты съедешь из дома в Бел-Эйр?

– Так будет лучше. Я найду себе квартиру.

– Ты будешь жить с Дженнифер?

– Нет. Она бросила меня, – тихо сказал Алан.

– Что?

– Из-за другого.

– Я этого не знала.

– Я не хотел рассказывать тебе об этом.

– Мне очень жаль.

– Ничего. Она была совершенно не в моем вкусе.

– Мне казалось, что вы были счастливы друг с другом.

– Были… какое-то время.

– А что стало не так?

– Все.

– Но ты не уедешь далеко?

– Нет. Скорее всего, в Уэствуд.

– О, тогда мы будем жить рядом.

– Вот именно.

– И раз в неделю сможем обедать вместе.

– Договорились, – сказал он.

– А иногда и ужинать.

– Без Макса?

– Только ты и я.

– Звучит обнадеживающе.

Детская слеза скатилась у нее по щеке.

– Не надо, – сказал он, вытирая ее.

– Я теряю тебя.

– Брат с сестрой не могут жить в одном доме вечно. Это противоестественно.

Звук ключа в замке заставил обоих повернуться к двери.

Вошел Макс и сбросил плащ.

Подойдя к нему, Мэри чмокнула его в щеку.

Макс обнял ее и, игнорируя присутствие Алана, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного устала.

– Все было отлично, несмотря на возражения Оберландера, – сказал Макс. – Я получил чек.

– У тебя всегда это выходит, – с гордостью заметила она.

Во время их разговора Алан подошел к двери и открыл ее.

– Я ухожу.

Еще минуту назад она мечтала о том, чтобы он ушел до того, как вернется Макс, чтобы избежать утомительных для нее перепалок. Теперь же у нее возникло чувство, что Алан исчезает из ее жизни и что она не в силах будет вернуть его.

– Не останешься чего-нибудь выпить? – спросила она.

Он посмотрел на Макса и сказал:

– Не думаю, что это будет разумно.

Макс ничего не ответил. Он не двинулся с места, не улыбнулся, даже не моргнул. Его рука вокруг ее талии была как каменная балюстрада, на которую она опиралась.

– Мы не поговорили о том, что произошло сегодня вечером, – продолжила Мэри. – Тут есть много спорных вопросов.

– В другой раз, – отозвался Алан.

– Ты все еще собираешься в путешествие по побережью во время каникул?

– Да. Какое-то время я хочу побыть в Сан-Франциско. Там у меня есть одна знакомая, которая пригласила меня на Рождество. А потом, может, поеду в Сиэтл.

– Ты позвонишь мне?

– Конечно.

– Когда?

– Через неделю или около того.

– В Рождество.

– Хорошо.

– Я теряю тебя, Алан.

– Береги себя.

– Я буду беречь ее, – вступил в разговор Макс.

Алан проигнорировал его слова.

– Будь осторожна, хорошо? И помни, что я тебе говорил, – сказал он Мэри.

Он вышел, закрыв за собой дверь и оставив ее наедине с Максом.

Небольшая таверна в нижней части города была слабо освещена. В эти вечерние часы там было много народа. Макс с Мэри заняли угловую скамейку и заказали по водке с мартини. Позже им принесли сандвичи с ростбифом и небольшую бутылочку красного вина.

Съев примерно половину своего огромного сандвича, она отложила вторую в сторону и налила себе третий бокал вина.

– Не знаю, сможет ли Дэн Голдмэн оплатить свое пребывание в больнице?

– Город берет на себя полное страхование полицейских, – сказал Макс. – Голдмэн был ранен при исполнении служебных обязанностей, так что он не заплатит ни пенни.

– Как ты можешь быть в этом так уверен?

– Я знаю, что ты хочешь видеть меня именно таким.

– Не понимаю.

– Я знал, что ты будешь беспокоиться об этом, и потому спросил мэра.

– Даже если счета будут оплачены, он, наверное, потеряет часть зарплаты, пока будет в больнице.

– Нет, – резко ответил Макс. – И об этом я тоже спросил.

Она удивилась:

– Ты что, читаешь мысли?

– Просто я очень хорошо тебя знаю. Ты самый мягкий и добрый человек, которого я когда-либо встречал.

– Нет, я не такая. Просто мне кажется, мы должны сделать ему что-нибудь приятное.

Макс положил на тарелку свой сандвич.

– Мы можем купить ему новую электроплиту или микроволновую печь.

Она моргнула.

– Что?

– Я спросил одного из ребят Голдмэна, что бы ему доставило удовольствие. Похоже, он классный полицейский, но обстановка его кухни оставляет желать лучшего.

Она улыбнулась.

– Мы подарим ему и электроплиту, и печь, и лучший набор посуды и кастрюль.

– Постой, постой, – прервал ее Макс. – У него обычная стандартная кухня, а не ресторан. А кроме того, ты считаешь, ты ему что-то должна?

Мэри опустила взгляд в бокал с вином.

– Если бы я не приехала в город, с ним бы ничего не случилось.

– Мэри Берген. Атлант в женском облике, который держит весь мир на своих плечах. – Он обошел вокруг стола и взял ее за руку. – Ты помнишь наш первый разговор на эту тему?

– Конечно. Разве я могу забыть? Я подумала, что ты – трус.

В тот вечер, когда они познакомились, он был непривычно скромен. Они были приглашены на одну вечеринку. Он вел себя достаточно непринужденно и уверенно со всеми, кроме нее. Его поведение показалось ей таким неловким, что ей стало жаль его. Они играли в игру, являющуюся тестом для раскрытия характеров.

Она, вспоминая, улыбнулась.

– Ты спросил меня, если бы я могла стать машиной, какой бы модели машиной я захотела бы стать?

– Последняя женщина, которая отвечала перед тобой, сказала, что она хотела бы стать «Роллс-Ройсом» и ездить по самым престижным местам. Но ты ответила, что предпочла бы быть «неотложкой», чтобы спасать людей.

– И тебе понравился мой ответ?

– Тогда, – стал вспоминать Макс, – это прозвучало немного фальшиво. Но сейчас, когда я узнал тебя, понимаю, что ты говорила серьезно.

– А какая я?

– Ты относишься к тому типу людей, которые всегда спрашивают, по ком звонит колокол, и всегда проливаешь ручьи слез на любом мало-мальски печальном фильме.

Она отпила немного вина.

– Ты тоже играл в ту игру той ночью и отвечал на вопрос: какой машиной ты хотел бы стать? Помнишь?

Макс кивнул. Он отодвинул в сторону остатки своего сандвича и налил себе вина.

– Я сказал, что хотел бы быть базой данных компьютера и запрограммировать тебя на себя.

Она рассмеялась.

– Тогда мне понравилось это и нравится сейчас. Я не ожидала встретить такую романтическую натуру за столь грубоватой внешностью.

Макс облокотился на стол и мягко произнес:

– А знаешь, какой машиной я бы хотел быть сегодня вечером?

Он указал на расцвеченную разными лампочками машину, стоявшую в дальнем углу помещения.

– Да, да, музыкальной машиной. И какие бы кнопки ни нажимали посетители, я бы исполнял только любовные песни, и только для тебя.

– О Макс, это слишком сладко.

– Но тебе это нравится.

– Нравится. Кроме того, я женщина, которая проливает ручьи слез на любом мало-мальски печальном фильме.

Глава 5

Ее заставили проснуться ночные кошмары, но сон все еще продолжался. Еще целую минуту, уже после того, как она в ужасе оторвала голову от подушки, перед ней проплывали цветные обрывки сновидений. Бесплотные моментальные снимки. Кровь. Расчлененные тела. Разбитые черепа. Эти видения были куда более реальными, чем все, что она видела до сих пор.

Тени гостиничного номера вновь обступили ее. Освоившись с темнотой, чтобы различить очертания мебели, она поднялась.

Комната казалась ей каруселью. Чтобы поувереннее стоять на ногах, она потянулась к металлической ограде карусели, но ее почему-то там не оказалось.

Когда же ей удалось восстановить равновесие, она прошла в ванную. Чтобы не разбудить Макса, она не стала закрывать дверь и зажигать большой свет, а включила тусклый с оранжевым отсветом ночник.

В этом реальном освещении ее собственное отражение в зеркале даже напугало ее: темные круги вокруг глаз, дряблая, вялая кожа. Она привыкла, что женщины завидовали ее внешности. Шелковистые черные волосы, синие глаза, приятные черты лица и безукоризненная фигура. А сейчас та, которая смотрела на нее из зеркала, казалась незнакомкой и выглядела враждебно.

У нее появилось ощущение чего-то угрожающего для себя. Мертвые тела в ее ночных кошмарах могли стать первыми звеньями в той цепи, где ей суждено быть последним.

Она наполнила стакан холодной водой. Выпила его, затем наполнила другой. Зубы стучали о его край. Ей пришлось держать стакан обеими руками.

Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставали одни и те же обрывки ночных кошмаров. Темноволосая девушка одним голубым глазом слепо уставилась в потолок. На месте другого глаза сплошной кровоподтек. Разодранное, все в синяках лицо.

Самым страшным ощущением было то, что, если смыть с лица кровь и восстановить изуродованные черты, Мэри тотчас узнала бы девушку.

Она поставила стакан и наклонилась над раковиной.

«Кто? – думала она. – Кто эта девушка?»

Испытывая страх куда больший, чем во время сна, она вспомнила того маньяка, который умер прошедшим вечером: искаженные черты лица, мраморные острые зубы, руки, прижатые к боковому стеклу машины, холодный, едва прошелестевший голос, когда он произносил ее имя.

Это явно было предзнаменование, знак, предупреждение.

Но знак чего?

Может, в том, что он знал ее имя, и не было ничего мистического. Он мог слышать о том, что она в городе, хотя этой информацией владел очень узкий круг людей. Он мог узнать ее по фотографии, которую помещали рядом с ее статьями в газете, хотя фото было не из удачных и примерно шестилетней давности. Так объяснял это и Алан.

И хотя у нее не было оснований не соглашаться с его объяснением, она чувствовала, что они не совсем точно отражали то, что было на самом деле.

Может, этот маньяк узнал ее, потому что получил первый – и, в силу обстоятельств, последний – телепатический контакт в тот короткий миг, когда смерть уже настигла его?

А может, это было предзнаменование события, которое нельзя объяснить явлениями обычной жизни? Когда она вспоминала демоническое лицо этого маньяка, одна и та же мысль сверлила ее сознание:

Он исчадие ада… он послан адом, чтобы передать мне знак…

Она не знала смысла этого знака, но не могла отбросить эту мысль просто потому, что в ней подспудно чувствовалось что-то сверхъестественное.

Ее многочисленные поездки, неоднократные беседы с такими известными прорицателями, как Питер Хуркос и Джерард Круазе, ее беседы и переписка с другими экстрасенсами привели ее к мысли, что все возможно.

Она бывала в домах, где наблюдалась активная деятельность полтергейстов: посуда и картины, безделушки и тяжелая мебель летали по воздуху и ударялись о стены, когда к ним никто не прикасался и даже не находился вблизи них. Она не могла решить, то ли она видела привидения за работой, то ли это была демонстрация бесконечного телекинеза, но она совершенно определенно знала, что что-то такое там было.

Она видела, как Тед Сериос создавал свои знаменитые фотографии предметов, невидимых в обычных условиях, которые «Таймс» и «Популярная фотография», а также многие другие печатные органы безуспешно пытались разоблачить. Он направлял свои мысли на неэкспонированную пленку и делал это под пристальным наблюдением скептически настроенных ученых.

Она видела индийского факира – не мошенника, – он делал невероятные вещи. Он сажал семечко в горшок с землей, покрывал его легкой муслиновой тканью, а затем погружался в глубокий транс. Через пять часов, пока Мэри наблюдала за ним, семя прорастало, растение поднималось и появлялись плоды – несколько маленьких манго.

Два десятилетия контактов с необыкновенными явлениями привели к тому, что она уже ни над чем не смеялась. И пока кто-либо не докажет, что все психологические и сверхъестественные феномены являются результатами всевозможных трюков – чего никто никогда доказать не сможет, – она вкладывала в противоестественные, сверхъестественные и иррациональные явления столько же веры, сколько в то, что большинство людей считало единственным, естественным и единым миром.

…Посланник ада…

Хотя она наполовину была убеждена, что жизнь после смерти существует, она не верила, что все это точно описано в иудейско-христианских мифах. Она не воспринимала реальность небес и ада. Это звучало как-то чересчур упрощенно. И тем не менее, если она не верила, откуда такая непоколебимая уверенность в том, что этот маньяк был зна́ком Сатаны? И почему это предостережение формулируется в религиозных терминах?

Озноб пробежал по ее телу. Ей показалось, что она до костей продрогла.

Оставив свет в ванной, она вернулась в спальню. В темноте она чувствовала себя неуютно. Она решила накинуть халат.

Макс мирно похрапывал. Она коснулась пальцами его щеки.

Он тут же проснулся.

– Что случилось?

– Мне страшно. Мне нужно поговорить. Мне невыносимо быть одной.

Он обнял ее за талию.

– Я с тобой.

– Я видела что-то ужасное… чудовищное.

Она снова вздрогнула.

Он сел на кровати, зажег свет и огляделся вокруг.

– Видения, – сказала она.

Все еще держа ее за талию, он уложил ее в постель.

– Они начались, когда я еще спала, – начала она, – и продолжались, когда я проснулась.

– Начались, когда ты спала? Этого никогда не было раньше, верно?

– Никогда.

– Может, это был сон.

– Я знаю разницу.

Он отпустил ее талию и той же рукой отбросил со лба волосы.

– Какие это были видения?

– Мертвых людей.

– Несчастный случай?

– Убийство. Они были избиты и порезаны.

– Где?

– Недалеко отсюда.

– Как называется город?

– Он находится южнее.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Думаю, это округ Оранж. Может, Санта-Ана. Или Ньюпорт-Бич, Лагуна-Бич, Анахейм. Или что-то вроде этого.

– Мертвых было много?

– Много. Четыре или пять женщин. Все в одном месте. И…

– И что?

– Они первые среди многих других.

– Ты почувствовала это?

– Да.

– Ты почувствовала это психически?

– Да.

– Они первые среди скольких?

– Не знаю.

– А убийцу ты видела?

– Нет.

– А что-нибудь о нем ты могла бы сказать?

– Нет.

– Даже цвет его волос?

– Ничего, Макс.

– Эти убийства уже произошли?

– Не думаю. Но я не уверена. Эти видения так потрясли меня, что я не сделала ни одной попытки удержать хоть что-нибудь в памяти. Я не следовала за ними, как я обычно это делаю.

Он встал с постели и завернулся в халат. Она тоже поднялась и подошла к нему. Он обнял ее.

– Ты вся дрожишь, – сказал он.

Ей хотелось, чтобы ее любили и оберегали.

– Это было ужасно.

– Это всегда бывает ужасно.

– Но в этот раз было хуже.

– Хорошо, но это уже позади.

– Нет. Может, это уже позади или скоро будет позади для тех женщин. Но не для нас. Мы будем вовлечены в эту историю. О Боже, так много тел, так много крови. И мне кажется, я знаю одну из девушек.

– Кто она? – спросил он, еще сильнее прижав ее к себе.

– Лицо проявилось очень плохо, поэтому я не могу назвать ее имени. Но она показалась мне знакомой.

– Это все же, должно быть, сон, – сказал он, пытаясь успокоить ее. – Видения не приходят к тебе сами по себе. Тебе всегда надо сконцентрироваться, сфокусировать свое внимание, чтобы поймать их. Вспомни, когда ты пыталась вызвать видение убийцы, тебе надо было получить какую-то из вещей жертвы, прежде чем ты могла вызвать его образ.

Он говорил ей то, что она знала сама, успокаивая ее, как отец успокаивал бы свою дочь, говоря ей, что призраки, которые она видела в темной комнате, – это всего лишь колышущиеся от ветра шторы.

На самом деле ее совершенно не волновало, что он говорил ей. Просто оттого, что она слушала его и чувствовала, что он рядом, Мэри начала согреваться.

– Даже когда ты ищешь утерянное кольцо, или брошь, или колье, тебе надо увидеть шкатулку, в которой они лежали, – сказал Макс. – А потому то, что ты видела сегодня ночью, – всего-навсего сон, потому что ты не искала это.

– Я чувствую себя лучше.

– Хорошо.

– Но не потому, что я поверила, что это был сон. Я знаю, это было видение. Те женщины были реальны. Они или убиты сейчас, или будут убиты скоро.

Она задумалась об их изуродованных лицах и сказала:

– Боже, помоги им.

– Мэри…

– Они были реальными, – настаивала она, высвобождаясь из его объятий и садясь на постели. – И мы будем вовлечены в это.

– Ты хочешь сказать, что полиция попросит нас помочь в расследовании этого дела?

– Не совсем. Это затронет нас… более близко. Это начало чего-то, что изменит наши жизни.

– Откуда ты можешь это знать?

– Оттуда, откуда я знаю все остальное. Я чувствую это физически.

– Затронет или нет это наши жизни, – прервал ее он, – есть ли какая-нибудь возможность помочь тем женщинам?

– Мы знаем так мало. Если мы вызовем полицию, мы же не сможем им сказать практически ничего.

– А если ты не знаешь, в каком городе это произойдет, то в какое полицейское управление мы будем звонить? Ты можешь вызвать это видение еще раз?

– Даже не стоит пытаться попробовать. Оно ушло.

– Может, оно вернется спонтанно, как и в первый раз?

– Может.

Эта вероятность заставила ее задрожать вновь.

– Надеюсь, это не произойдет. У меня было так много ужасных видений за всю мою жизнь. Я бы не хотела, чтобы они вспыхивали во мне тогда, когда я не готова к этому, когда я не вызываю их. Если это станет происходить регулярно, я закончу жизнь в сумасшедшем доме.

– Если мы ничего не можем сделать с тем, что ты видела, – сказал Макс, – надо постараться сегодня забыть это. Тебе надо выпить.

– Я попила воды.

– Разве я стал бы предлагать тебе воду? Я имею в виду что-нибудь покрепче.

Она улыбнулась.

– Так рано утром?

– Сейчас не утро. Мы поужинали очень поздно, вспомни. Мы легли и проспали всего около полутора часов или что-то около того.

Она взглянула на часы. Десять минут двенадцатого.

– А мне казалось, что я отключилась на много часов.

– Минут, – поправил ее он. – Водку с тоником?

– Лучше виски, если у тебя есть.

Он подошел к стоявшему у окна небольшому столику, на котором были бутылки с напитками, стаканы и лед. Несмотря на свои внушительные размеры, он не был неловок. Он двигался, как дикое животное: гибко, бесшумно. Даже приготовление коктейля казалось изящным процессом, когда этим занимался Макс.

«Если бы все были похожи на него, – думала Мэри, – слово «неуклюжий» просто не существовало бы».

Он сел рядом с ней на край постели.

– Ты сможешь уснуть вновь?

– Сомневаюсь.

– Выпей это.

Она глотнула виски. Оно обожгло ей горло.

– Что тебя беспокоит? – спросил он.

– Ничего.

– Тебя беспокоит видение?

– Не совсем.

– Послушай, беспокойство ничем помочь не может, – сказал он. – И что бы ты ни делала, не думай о голубом жирафе, стоящем в центре огромной саванны.

Не веря своим ушам, она пристально посмотрела на него.

– Что тебя сейчас беспокоит? – широко улыбаясь, переспросил он.

– Что еще? Голубой жираф в саванне.

– Видишь, я прекратил твои беспокойства относительно видения.

Она рассмеялась. У него было такое суровое, непроницаемое лицо, что его шутки всегда были сюрпризом.

– Кстати, о голубом, – сказал он. – Тебе очень идет этот халат.

– Я уже надевала его раньше.

– Каждый раз, когда ты надеваешь его, у меня захватывает дыхание. Совершенно.

Она поцеловала его. Языком она обследовала его губы, затем отпустила его.

– Ты выглядишь в нем идеально, но еще лучше ты выглядишь без него.

Он поставил ее бокал на ночной столик, стоявший рядом с кроватью, и развязал пояс, который стягивал ее талию, распахнув длинный голубой халат.

Приятная дрожь пронизала все ее тело. Теплый воздух ласкал ее мягкую кожу. Она почувствовала себя красивой, желанной; она была нужна ему.

Своими огромными руками, легкими сейчас, как крылья, он начал гладить ее груди вокруг сосков, соединять их вместе, мягко массировать их. Затем он стал перед ней на колени, раздвинул ее ноги и начал целовать внутреннюю часть ее бедер.

Она взяла в руки его голову и запустила пальцы в его густые блестящие волосы.

Алан ошибался на его счет.

– О Макс, мой любимый Макс, – прошептала она.

Он продолжал целовать ее бедра, поднимаясь губами все выше и выше; обняв ее двумя руками, он немного приподнял ее.

Ее стоны и вздохи нарастали все сильнее и сильнее. Прошло еще время, он поднял голову и прошептал:

– Я люблю тебя!

– Так люби меня, – отозвалась она.

Он сбросил свой халат и прижался к ее телу.

Счастливо утомленные, они оторвались друг от друга только в полночь. С улыбкой на устах и с закрытыми глазами, она предавалась мечтам.

Через некоторое время, однако, воспоминания о видении вновь вернулись к ней: окровавленные и изувеченные лица. Ее глаза все еще были закрыты, а пушистые ресницы служили как бы двумя экранами, за которыми она видела только одно: кровавую сцену.

Она открыла глаза, и комната вновь заполнилась странными тенями. Хотя она не хотела беспокоить Макса, но не могла не ворочаться на своем месте.

В конце концов она включила свет.

– Тебе надо принять снотворное. – Он спустил ноги с кровати.

– Я возьму, – сказала она.

– Не вставай.

Минуту спустя он вернулся из ванной со стаканом воды и одной из таблеток, которые ей приходилось принимать слишком часто.

– Может, после всего, что я выпила, не стоит принимать ее? – неуверенно спросила она.

– Ты выпила только полбокала виски.

– И водку до того.

– Водка уже вышла из твоего организма.

Она взяла в рот таблетку и запила водой. Таблетка застряла в горле, и она смогла проглотить ее только с еще одним глотком воды.

Когда они легли снова, он взял ее за руку. Он все еще держал ее, когда вызванный таблеткой сон смежил ее веки.

Засыпая, она подумала о том, как сильно ошибался Алан по поводу Макса, как ужасно он ошибался.

Вторник, 22 декабря

Глава 6

– Полиция Анахейма.

– Мисс, вы – офицер полиции?

– Нет, я дежурная.

– Не могла бы я поговорить с офицером?

– А на что вы жалуетесь?

– О, я не жалуюсь. Я считаю, что ваши люди работают очень хорошо.

– Вероятно, вы хотите сообщить о преступлении?

– Не уверена. Но здесь произошла очень странная вещь.

– Как вас зовут?

– Элис. Элис Барнэйбл.

– Ваш адрес?

– Квартал Перегрин на Эвклид-авеню. Я живу в квартире «Б».

– Я соединю вас с офицером.

– Сержант Эрдман слушает.

– Вы действительно сержант?

– Кто это говорит?

– Миссис Элис Барнэйбл.

– Чем могу помочь?

– А вы действительно сержант? У вас молодой голос.

– Я работаю в полиции уже более двадцати лет. Если вы…

– Мне семьдесят восемь, но я еще не выжила из ума.

– Я этого не сказал.

– Многие люди относятся к нам, пожилым, как к маленьким детям.

– Я – нет, миссис Барнэйбл. Моей матери семьдесят пять, и она гораздо более разумна, чем я.

– Вам лучше поверить в то, что я собираюсь рассказать вам.

– А что вы собираетесь рассказать?

– Квартиру надо мной снимают четыре медсестры, и мне кажется, с ними что-то случилось. Я позвонила им, но ни одна из них не подошла к телефону.

– А почему вы решили, что с ними что-то случилось?

– В одной из моих ванных комнат лужа крови.

– Чьей крови? Боюсь, я не очень понимаю вас.

– Дело в том, что водопроводные трубы той квартиры расположены с внешней стороны стены, они проходят через угол моей второй ванной комнаты. Но не думайте, я живу не в дешевом месте. Трубы выкрашены белой краской, они практически незаметны. Дом наш старый, но в своем роде элегантный. Это совсем не дешевое место. Мой Чарли оставил мне неплохие деньги, на которые я могу жить в комфорте.

– Не сомневаюсь, миссис Барнэйбл. А что же кровь?

– Эти трубы проходят через дырку в потолке. Дело в том, что эта дырка чуть больше – всего на четверть дюйма, – чем сами трубы. Ночью кровь капала из нее, а к утру все трубы оказались вымазаны, а на полу образовалась большая лужа.

– Вы уверены, что это кровь? Может, это грязная вода или…

– Ну вот, теперь вы принимаете меня за идиотку, сержант Эрдман.

– Извините.

– Я отличаю кровь от грязной воды. И вот что я подумала: может, вашим людям стоит подняться наверх?

Патрульные Стамбауф и Поллини нашли дверь в квартиру неплотно прикрытой. Она была в отпечатках пальцев, выпачканных в крови.

– Думаешь, он все еще здесь? – спросил Стамбауф.

– Этого не знает никто. Иди позади меня.

Поллини с револьвером наготове вошел внутрь. Стамбауф следовал за ним.

Гостиная была недорого, но приятно обставлена плетеной мебелью. На выбеленных стенах висели цветные фотографии пальмовых зарослей, тропических деревень и загорелых гологрудых красоток, вставленные в разноцветные рамочки.

Первое тело лежало на кухне. Молодая женщина в черно-зеленой пижаме. На полу. На спине. Длинные светлые волосы, заколотые красной заколкой, рассыпались вокруг, как солома. На ее лице были следы ударов, а на теле – множество ножевых ранений.

– О Боже! – сказал Стамбауф.

– Что такое?

– Тебя не выворачивает?

– Я не раз видел такое прежде.

Поллини указал на несколько предметов, лежащих на столе рядом с раковиной: бумажная тарелка, два куска хлеба, баночка с горчицей, помидор, пакетик с сыром.

– Это важно? – спросил Стамбауф.

– Она проснулась среди ночи. Может, у нее была бессонница. Она собиралась перекусить, когда он вошел. Не похоже, чтобы она сопротивлялась. Он или удивил ее, или она была с ним знакома и доверяла ему.

– А ничего – то, что мы стоим тут так запросто и рассуждаем?

– А почему бы и нет?

Стамбауф пальцем указал на комнаты, которые они еще не осмотрели.

– Убийца? Он давно уже скрылся.

Стамбауф восхищался своим напарником. Он был на восемь лет моложе Поллини. Он работал в полиции всего шесть месяцев, тогда как его напарник служил там уже семь лет. На его взгляд, Поллини обладал всеми теми достоинствами, которые должен был иметь служитель закона: сообразительность, отвага и безграничная мудрость.

Но самое главное было то, что Поллини мог выполнять свою работу без лишних эмоций. Его не мутило от вида изуродованных трупов. Даже когда он обнаружил страшно покалеченный труп ребенка, Поллини был спокоен, как скала.

Хотя он старался походить на своего наставника, всегда при виде большого количества крови Стамбауфа начинало мутить.

– Пошли, – сказал Поллини.

Они вернулись через гостиную в ванную комнату, где в ярком свете лампы на плитках и умывальнике красными пятнами выделялась разбрызганная кровь.

– А здесь была борьба, – заметил Стамбауф.

– Но недолгая. Всего несколько секунд.

Другая молодая женщина, в одних трусиках, с тщательно завитыми волосами, скрючившись лежала в углу ванной комнаты. На ее теле было пятьдесят или даже сто ножевых ран: в грудь, живот, спину и ягодицы.

Это ее кровь стекала по трубам в квартиру Элис Барнэйбл.

– Забавно, – произнес Поллини.

– Забавно?

Стамбауф никогда раньше не видел такой массовой бойни. Он не мог понять, какой извращенный ум мог совершить это.

– Забавно то, что он не изнасиловал ни одну из них.

– А он должен был это сделать?

– Обычно – да, примерно в девяноста процентах случаев.

В спальне, которая находилась по другую сторону гостиной, стояли две разобранные постели, но тел не было.

Они вошли в другую спальню и там на постели увидели голую рыжеволосую женщину с перерезанным горлом.

– Здесь тоже обошлось без борьбы, – бросил Поллини. – Он схватил ее, когда она спала. Похоже, что и эту он не насиловал.

Стамбауф просто кивнул – говорить он был не в состоянии.

Женщины, которых они обнаружили в этой квартире, похоже, были католичками, и если не истово религиозны, то по крайней мере следовали вере. На полу было разбросано большое количество различных религиозных предметов.

Сломанное распятие валялось рядом с ночным столиком рыжеволосой. Деревянный крест был разломан на четыре части. Алюминиевый образ Христа был согнут пополам так, что терновый венец на голове касался обнаженной ноги, а голова была вывернута так, что казалось, он хотел заглянуть через плечо.

– Это не было сломано в драке, – сказал Поллини, поднимая остатки статуэтки. – Убийца сорвал это со стены и потратил много времени, ломая все это на части.

Две маленькие религиозные статуэтки валялись на комоде рядом с рыжеволосой. Они также были разбиты. Некоторые из осколков были растерты в пыль – они увидели на ковре несколько белых пятен порошка.

– Совершенно очевидно, что у него было что-то против католиков, – сказал Поллини. – Или против религии в целом.

Стамбауф с неохотой подошел вместе с ним к последней кровати.

Четвертая убитая женщина была задушена четками, а кроме того, ей было нанесено огромное количество ножевых ран.

В жизни она, должно быть, была красива. Даже сейчас это тело, голое и холодное, с волосами, слипшимися от крови, с разбитым носом, заплывшим глазом и лицом фиолетового оттенка, еще хранило следы красоты. Живые, ее глаза, должно быть, были прозрачны, как горные озера. Вымытые и уложенные, ее волосы были густыми и пушистыми. У нее были красивые стройные ноги, узкая талия и красивая грудь.

«Я видел женщин, подобных ей, – печально подумал Стамбауф. – Они ходят с расправленными плечами, высоко поднятой грудью, с заметной гордостью и радостью, которая просвечивает в каждом шаге».

– Она была медсестрой, – сказал Поллини.

Стамбауф взглянул на форму и шапочку, которые были сложены на стуле рядом с постелью. Он почувствовал дрожь в коленках.

– Что с тобой? – спросил Поллини.

Стамбауф, поколебавшись, прокашлялся и сказал:

– Ну, моя сестра – медсестра.

– Но это ведь не твоя сестра?

– Нет. Но она возраста моей сестры.

– Ты знаком с ней? Она работает с твоей сестрой?

– Я никогда не видел ее раньше, – ответил Стамбауф.

– Так в чем тогда дело?

– Дело в том, что на месте этой девушки могла оказаться моя сестра.

– Ты хочешь, чтобы я расплакался?

– Да нет. Все нормально.

– Ты должен привыкнуть ко всему этому дерьму.

Стамбауф ничего не сказал в ответ.

– А она была изнасилована, – произнес Поллини.

Стамбауф почувствовал, что у него перехватило дыхание. Ему стало нехорошо.

– Видишь? – спросил Поллини.

– Что?

– На ней следы спермы.

– Ох!

– Не знаю, он поимел ее до того или после.

– До чего? Или после?

– До того, как убил ее, или после.

Стамбауф больше не мог оставаться там. Он выскочил в ванную комнату, находившуюся рядом с этой спальней, встал перед унитазом на колени, и его стошнило.

Когда спазм желудка прошел, он понял, что за прошедшие десять минут он сделал для себя один важный вывод. Несмотря на то, о чем он думал сегодня утром, он не хочет никогда быть таким, как Тед Поллини.

Глава 7

Макс вернулся в гостиницу в половине двенадцатого, как раз в то время, когда она закончила одеваться. Он поцеловал ее: от него исходил аромат душистого мыла, лосьона для бритья и его любимого табака.

– Прогуляемся? – предложила Мэри.

– Когда ты проснулась?

– Около часа назад.

– Я встал в половине девятого.

– А я проспала целых десять часов. Когда я попыталась в конце концов подняться, у меня закружилась голова – очевидно, не стоило принимать таблетку после виски.

– Тебе она была необходима.

– Но я не хочу еще когда-нибудь так чувствовать себя, как чувствовала сегодня утром.

– Ты прекрасно выглядишь сейчас.

– Где ты был?

– Я зашел в магазин, который находится внизу, затем позавтракал тостом с апельсиновым соком, почитал газеты.

– В них не было ничего связанного с тем, что я видела вчера ночью?

– Есть одна история в местной газете. О том, как вы с Барнсом выследили Мясника. Написано также, что Голдмэн уже вне опасности.

– Я не об этом. Мертвая женщина в видении. Что-нибудь об этом?

– В газетах ничего.

– Будет во второй половине дня.

Обеспокоенное выражение появилось на его лице. Он положил руку ей на плечо.

– Тебе следует расслабиться. Очисть свои мозги от всего этого. Не думай об этом, Мэри. Забудь. Пожалуйста. Ради меня.

– Не могу, – ответила она. Она отчаянно хотела забыть.

Прежде чем уехать из города, они заехали в магазин электротоваров и оплатили электроплиту и микроволновую печь для Дэна Голдмэна.

Потом они съехали с дороги в Вентуре, чтобы пообедать в одном знакомом им ресторанчике. Они заказали салат, сандвичи и бутылку каберне «Совиньон» от Роберта Мондави.

С того места, где они сидели, открывался вид на океан. Свинцово-серая вода казалась похожей на зеркало, в котором отражалось облачное небо. Волны были высокими и быстрыми. Несколько чаек сновали вдоль береговой линии.

– Как будет хорошо наконец оказаться дома, – сказал Макс. – Надеюсь, мы прибудем в Бел-Эйр около двух.

– При той скорости, с какой ты ведешь машину, мы будем там гораздо раньше.

– Мы можем заехать в Беверли-Хиллз купить что-нибудь к Рождеству.

– Если мы вернемся домой как запланировали, я успею попасть к своему психиатру. Я записана на половину пятого. В последнее время я пропустила много сеансов. А покупки я сделаю завтра. Да у меня пока и нет никаких идей насчет рождественских подарков. Я даже не знаю, что подарить тебе.

– Пусть тебя это не мучит, – отозвался Макс. – Я – мужчина, у которого есть все.

– Правда?

– Конечно. У меня есть ты.

– Это несерьезно.

– Но это именно так.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Это сделать не очень трудно.

Правой рукой она дотронулась до щеки.

– Я чувствую это. Хорошо бы, чтобы я могла контролировать это.

– Я рад, что ты не можешь, – сказал он. – Это очаровательно. Это знак твоей невинности.

– Что? Моей невинности?

– Как у ребенка, – ответил он.

– Вспомни меня прошлой ночью в постели.

– Разве я могу это забыть?

– Это была невинность?

– Это было райское наслаждение.

– Ну.

– Ты все еще краснеешь.

– Ах, пей свое вино и молчи.

– Все еще краснеешь, – повторил он.

– Я раскраснелась от вина.

– Все еще краснеешь.

– Черт тебя возьми, – выразительно бросила она.

– Все еще краснеешь.

Она рассмеялась.

За окном из океана продолжали выплывать толстые кудрявые облака.

После кофе Мэри спросила:

– А что ты думаешь об усыновлении?

Он отрицательно покачал головой с преувеличенным отчаянием.

– Боюсь, мы уже слишком большие, чтобы подыскать себе родителей. Кто захочет иметь таких детей, как мы?

– Я серьезно, – сказала Мэри.

Он долго смотрел на нее, затем поставил свою чашку на стол.

– Ты серьезно хочешь сказать, что ты и я… чтобы мы усыновили ребенка?

Удивление в его голосе воодушевило ее.

– Мы говорили о том, что нам нужна семья, – сказала она. – А так как я никогда не смогу иметь собственного ребенка…

– Но, может быть, ты сможешь…

– Нет, – ответила она. – Доктор объяснил мне это достаточно ясно.

– Известно, что доктора часто ошибаются.

– Но не в этом случае, – сказала она как можно мягче. – Внутри меня слишком многое не так, как у других. У меня никогда не будет ребенка, Макс. Никогда.

– Усыновление… – Макс размышлял об этом вслух, попивая кофе. Внезапно он широко улыбнулся. – На самом деле. Это было бы замечательно. Очаровательная маленькая девочка.

– А я думала о мальчике.

– Да, это, пожалуй, единственная вещь, где мы никогда не придем к компромиссу.

– Придем, – быстро ответила она. – Мы возьмем на воспитание мальчика. И девочку.

– Ты обо всем подумала, не так ли?

– О Макс, тебе ведь понравилась идея, верно? Я расскажу тебе. Мы можем заехать в агентство по усыновлению на этой неделе. И если…

– Подожди, – сказал он уже без улыбки. – Мы женаты всего четыре месяца. Нам нужно время, чтобы узнать друг друга лучше. И тогда мы будем готовы взять ребенка на воспитание.

Она не смогла скрыть своего разочарования.

– А как много времени это займет?

– Столько, сколько это займет. Шесть месяцев… Год.

– Послушай. Я знаю тебя. Ты знаешь меня. И мы любим друг друга. Мы интеллигентные, разумные люди, и мы скопили достаточно денег. Что еще нам нужно, чтобы быть хорошими родителями?

– Мы должны быть в мире с собой, со своим внутренним миром, – ответил он.

– Ты больше не ввязываешься в драки. Ты уже в мире с собой.

– Я только на полпути к этому. И ты тоже должна смотреть фактам в лицо.

В конце концов, хотя и знала ответ, она все-таки спросила:

– Каким?

– Ты должна смотреть в лицо тому, что случилось двадцать четыре года назад. Вспомни то, что ты отказываешься вспоминать… каждую деталь того избиения… Все, что тот человек сделал с тобой, когда тебе было всего шесть лет. И пока ты не будешь в мире с этим, тебя не оставят ночные кошмары. Ты никогда не обретешь мир, пока эти воспоминания мучают тебя.

Она откинула голову назад так, что ее волосы рассыпались по плечам.

– Мне не надо смотреть в лицо тем фактам, чтобы сейчас быть хорошим родителем.

– А мне кажется, надо, – сказал Макс.

– Но, Макс, так много есть детей, у которых нет дома, у которых нет никакого будущего. И прямо сейчас мы могли бы взять двоих из них…

Он сжал ее руку.

– Ты опять играешь роль Атланта. Мэри, я понимаю тебя. В тебе гораздо больше любви, чем в ком-либо другом. Ты хочешь поделиться этой любовью, в этом смысл твоего желания. И я обещаю тебе, у тебя будет эта возможность. Но усыновление – это очень важный шаг. Мы сделаем его только тогда, когда будем к нему готовы.

Она не могла на него сердиться. Она улыбнулась и сказала:

– Я подожду. Я обещаю.

Он только вздохнул.

Мэри не любила быстрой езды. Когда ей было девять лет, ее отец погиб в автокатастрофе. Она была в машине, когда это произошло. Автомобиль казался ей вероломным изобретением.

Она могла вынести большую скорость только тогда, когда за рулем был Макс. Находясь с ним в машине, она могла позволить себе расслабиться и даже испытывала некоторое приятное возбуждение, по мере того как за окном проносились, сменяя друг друга, различные пейзажи. Макс был для нее ангелом-хранителем и опекуном. Он ухаживал за ней и заботился об ее покое. И когда она была с ним, даже помыслить не могла, что с ней может случиться что-либо плохое.

Макс безумно любил гонять на «Мерседесе» на большой скорости и при этом избегать полицейского контроля. Машина доставляла ему такое же удовольствие, как и его коллекция оружия; как это бывало с ним и в любви, когда он сидел за рулем, он целиком сосредоточивался на своем занятии. На длинных безлюдных прямых трассах, когда все его внимание было сконцентрировано только на машине, в которой он находился, и на дороге, по которой он ехал, у него редко возникало желание говорить. В эти моменты он был подобен некой священной птице: с застывшими глазами, абсолютно безмолвный, сгорбившийся за рулем.

Когда он гнал машину, Мэри представляла себе то безрассудство, вкус к внутреннему возбуждению и ярость, которые бросали его в десятки потасовок. Странно, но эти его черты не пугали ее. Она даже находила его еще более привлекательным.

Они мчались к Лос-Анджелесу со скоростью девяносто миль в час.

Английский дом на восемнадцать комнат в стиле Тюдор в Бел-Эйр казался холодным и элегантным в тени деревьев, возвышавшихся на тридцать футов. В имение площадью около двух акров были вложены все до единого доллара деньги, заработанные ею на первых двух бестселлерах. Но она ни разу об этом не пожалела.

Когда они подъехали к дому по круглой аллее, встретить их вышел Эммет Черчилль. У него были седые волосы и ухоженные усы. Ему было шестьдесят, но на лице не видно было ни одной морщины. Жизнь в услужении устраивала как самого Эммета, так и его жену.

– Хорошо доехали, мистер Берген?

– Отлично, – ответил Макс. – Несколько миль держался на ста двадцати, и Мэри ни разу не вскрикнула.

– Я бы тоже хотел попробовать, – ответил Эммет.

Мэри ожидала увидеть на аллее другой «Мерседес».

– А Алана нет дома?

– Он заехал переодеться, – сказал Эммет, – но очень торопился поскорее отправиться на каникулы.

Она была разочарована. Она надеялась, что у нее будет еще один шанс убедить его, что они с Максом могли бы поладить друг с другом.

– А как Анна? – спросила она Эммета.

– Лучше не бывает. Когда вы позвонили сегодня утром сообщить, что возвращаетесь, она сразу же взялась за приготовление ужина. Сейчас она на кухне.

– Как только Макс примет душ и переоденется, он собирается в Беверли-Хиллз за покупками, – сказала Мэри Эммету. – Вытащите наши вещи из машины, пока Макс будет переодеваться.

– Хорошо.

Она направилась к двери.

– И, пожалуйста, выведите мою машину из гаража. В половине пятого мне надо быть у доктора Каувела. Я хочу…

Мужчина подошел к ней вплотную и безжалостно, с силой нанес удар. Нож глубоко вонзился в ее желудок, лезвие изогнулось, плоть разорвалась, брызнула кровь, боль пронзила ее, и темнота стала покрывать ее, покрывать…

Она пришла в сознание, когда Макс отнес ее наверх и положил в постель в их спальне. Она прижалась к нему, не в состоянии унять озноб.

– Тебе лучше?

– Обними меня, – попросила она.

Он прижал ее к себе сильнее.

– Не так крепко.

Она чувствовала сильное неторопливое биение его сердца. Через минуту она сказала:

– Я хочу пить.

– И только? Ты не ушиблась? Может, вызвать доктора?

– Просто принеси мне воды.

– Ты потеряла сознание.

– Сейчас мне лучше.

Вернувшись из ванной со стаканом воды, он помог ей сесть. Он поддерживал стакан, пока она пила, обняв ее, будто она была маленьким ребенком. Когда она выпила, он спросил:

– Что случилось?

Опершись на изголовье кровати, она сказала:

– Это было другое видение, которое я не вызывала. Только… оно отличалось ото всех, что я видела раньше.

Очевидно, она побледнела, потому что он сказал:

– Успокойся. Все позади.

Он замечательно выглядел. Великолепно. Такой большой и надежный. Она немного успокоилась, скорее всего, потому, что он убеждал ее сделать это.

– Я не просто видела это проклятое видение, Макс. Я почувствовала его. Я почувствовала, как нож входит в меня, разрывает мои внутренности…

Она положила левую руку на живот – там не было никакой раны. Ни синяка. Ни царапины.

– Давай разберемся, – сказал он. – Ты видела, что ножом зарезали тебя?

– Нет.

– Но что ты видела?

Она встала, дав ему понять, что справится сама, когда он попытался помочь ей. Подойдя к окну, она посмотрела вниз на сорокафутовый бассейн, расположенный рядом с основным домом, и огромную лужайку, протянувшуюся до домика, в котором жили Черчилли на другом конце владения. Обычно это зрелище благосостояния успокаивало ее, но не сейчас.

– Я видела другую женщину. Не себя. Но я почувствовала ее боль, будто она была моя.

– Ничего подобного не случалось раньше.

– Но случилось в этот раз.

– Ты никогда не слышала, чтобы другие ясновидящие испытывали что-либо подобное? Хуркос? Круазе? Дикшорн?

– Нет. – Она отвернулась от окна. – Что это может означать? Что должно случиться со мной?

– Ничего с тобой не должно случиться.

Убедившись, что ей стало лучше, он начал задавать ей вопросы, способные провести ее по видению вперед или по памяти видения, которое уже прошло.

– То, что ты видела, уже произошло?

– Нет.

– Эта женщина, которую зарежут… это была одна из тех, которых ты видела вчера ночью?

– Нет. Это другая.

– Ты хорошо разглядела ее лицо?

– Да. Но только на мгновение.

Мэри сидела у окна на крутящемся кресле. Ее руки на темно-коричневом велюре были бледны, почти прозрачны. Ей казалось, что она легче, чем воздух, будто само ее существование было чем-то нереальным, призрачным.

– Как выглядела эта женщина? – спросил Макс.

– Симпатичная.

Он сел напротив нее.

– Цвет волос?

– Брюнетка.

– Глаза?

– Зеленые или голубые.

– Молодая?

– Да. Примерно моего возраста.

– Ты не почувствовала ее имя?

– Нет. Но у меня ощущение, что я видела ее раньше.

– Вчера у тебя тоже было подобное ощущение об одной из тех девушек.

Она кивнула.

– А что заставляет тебя думать, что ты знакома с ней?

– Не знаю. Это просто ощущение.

– А сцена преступления была похожа на вчерашнюю?

– Нет. Эта женщина будет убита… в салоне красоты.

– В парикмахерской?

– Да.

– Там только одни женщины?

– Парикмахер – мужчина.

– А что случится с ним?

– Он тоже будет убит.

– Какие-нибудь еще жертвы?

– Еще одна. Женщина.

Когда все эти экстрасенсорные образы прошли через ее мозг, она почувствовала огромное облегчение. Однако каждый новый образ сопровождался жестоким воспоминанием о ноже, который она мистически приняла на себя вместе с умиравшей женщиной.

– А как называется этот салон красоты? – продолжал Макс.

– Не знаю.

– А где он находится?

– Недалеко отсюда.

– Опять в округе Оранж?

– Да.

– А в каком городе?

– Не знаю.

Вздохнув, он поудобнее устроился в кресле напротив.

– А убийца тот же самый, которого ты видела вчера ночью?

– Он самый.

– Он повторяет эти убийства, он психопат? Он собирается убить четыре или пять человек в одном месте и троих в другом?

– Возможно, это только начало, – мягко заметила она.

– Как он выглядит?

– Пока я еще не знаю.

– Это высокий мужчина или нет?

– Не знаю.

– А как его имя?

– Хотела бы я это узнать.

– Он старый или молодой?

– Я не знаю даже этого.

В комнате стало душно. Воздух был влажный и тяжелый. Она поднялась с кресла и открыла окно.

– Если ты не можешь получить его образ, – сказал Макс, – как ты можешь утверждать, что это один и тот же человек?

– Могу, и все.

Она села, на этот раз лицом к окну.

Она чувствовала себя легко, бестелесно. Ей казалось, что ее куда-то уносит бризом, сильным бризом в бесконечные просторы. Возникшие видения выкачали из нее много энергии. Больше таких видений она уже не выдержит. Особенно если они будут преследовать ее постоянно.

«Очень скоро, – подумала она, – мне не понадобится и торнадо, как это случилось с Дороти. Всего лишь дуновения ветерка будет достаточно, чтобы перенести меня в мир иной».

– Что мы можем сделать, чтобы удержать его от убийств? – спросил Макс.

– Ничего.

– Тогда давай выкинем его сейчас из головы.

Она вскрикнула:

– Знаешь, когда я чувствую себя так плохо, мне даже не хочется жить.

Он ждал.

Сцепив пальцы, она сидела напротив него.

– Когда я узнаю́, что должно случиться что-то ужасное, то знаю недостаточно, чтобы предотвратить это. Если мне дана эта сила, почему я не могу управлять ею? Почему я не могу включить или выключить ее, как обыкновенный телевизор? Почему, когда мне нужна ясность, все мои видения настолько туманны? Может, это злая шутка Господа? Многие люди должны умереть, потому что я не могу видеть ясно? Черт возьми, черт возьми, черт возьми!

Реклама: erid: 2VtzqwH2Yru, OOO "Литрес"
Конец ознакомительного фрагмента. Купить полную версию книги.

Примечания