В чудовищном стремлении к упрощению мы удаляем орган и требуем сохранения функции. Мы создаем людей без груди и ожидаем нравственности и храбрости. Мы смеемся над честью и изумляемся, обнаруживая среди нас предателей. Мы кастрируем и призываем кастратов плодиться.
К. С. Льюис «Человек отменяется»
Глава 1
Обретя жизнь во время грозы от удара странной молнии, которая оживила, а не сожгла, Девкалион родился в ночь насилия.
Жуткая какофония криков самого Девкалиона, триумфальных воплей его создателя, треска, скрипа, скрежета, грохота таинственных машин зазвучала в холодных каменных стенах лаборатории, расположенной в старой мельнице.
Очнувшись, Девкалион обнаружил, что прикован к столу. Тем самым ему сразу дали понять, что создали его рабом.
В отличие от Бога Виктор Франкенштейн не видел смысла в том, чтобы даровать своим творениям свободную волю. Как и все утописты, он предпочитал полное повиновение независимости суждений.
Та ночь, более двухсот лет тому назад, предопределила безумие и насилие, которые наполняли последующие годы Девкалиона. Отчаяние порождало ярость. В ярости он убивал, и убивал жестоко. Но по прошествии многих десятилетий обрел способность контролировать себя. Боль и одиночество научили его жалости, из жалости родилось сострадание. Он нашел свой путь к надежде.
И однако, пусть редко, но всегда ночью, без особой на то причины, злость одолевала Девкалиона. Перехлестывая через край, превращалась в ярость, сдержать которую он уже не мог.
Вот и в ту ночь в Новом Орлеане Девкалион шел по переулку на окраине Французского квартала, одержимый желанием убивать. Тени, серые, синие, черные, освещались только алыми сполохами его ярости.
Теплый, влажный воздух наполняли приглушенные звуки джаза, прорывающегося сквозь стены многочисленных клубов.
Девкалион старался держаться в тени и избегал центральных улиц, потому что его внушающие ужас габариты привлекали внимание. Как и лицо.
Из темноты за большим мусорным контейнером выступил испитой мужчина.
– Мир во Христе, брат.
Хотя приветствие не предполагало, что перед ним грабитель, Девкалион повернулся на голос, в надежде, что увидит в руке незнакомца нож или пистолет. Даже в ярости ему требовался повод для насилия.
Но нищий протягивал к нему лишь грязную ладонь.
– Один доллар, вот все, что мне нужно.
– На доллар ты ничего не купишь, – указал Девкалион.
– Да благословит Бог твою щедрость, но доллар – это все, что мне нужно.
Девкалион подавил желание схватить протянутую руку и переломить повыше запястья, как сухую палку.
Вместо этого повернулся и зашагал дальше, более не посмотрев на нищего, даже после того, как тот обругал его.
Когда Девкалион проходил мимо кухонной двери какого-то ресторана, она открылась, и в переулок вышли два латиноса в белых брюках и футболках. Один предложил другому пачку сигарет.
На Девкалиона упал свет двух ламп (одна горела над дверью ресторанной кухни, вторая – на противоположной стороне переулка). Латиносы застыли при виде гиганта со сложной татуировкой вполлица. Создал ее тибетский монах, который в совершенстве владел иглами. И тем не менее татуировка придавала Девкалиону демонический вид, хотя предназначалась для того, чтобы прикрыть половину лица, которую в далеком прошлом изуродовал создатель гиганта. Татуировка вызвала у мужчин скорее уважение, чем страх. Возможно, они приняли Девкалиона за служителя какого-то тайного культа.
Из света Девкалион ушел в тень, из этого переулка свернул в другой. Ярость его только нарастала, грозя перейти точку кипения.
Громадные кисти дрожали, словно пальцам не терпелось сомкнуться на чьей-то шее. Девкалион сжал их в кулаки, сунул в карманы пальто.
Даже в эту летнюю ночь, в удушливую жару, он был в длинном черном пальто. Ни жара, ни холод не действовали на него. Ни боль, ни страх.
Когда он ускорял шаг, пальто развевалось за его спиной, словно плащ. В капюшоне он без труда сошел бы за саму Смерть. Возможно, стремление убивать впиталось в его плоть и кровь. Его создали из тел преступников, которые были похищены с тюремного кладбища сразу после захоронения. Из двух его сердец одно принадлежало безумному поджигателю, второе – растлителю малолетних.
Даже у созданного Богом человека сердце могло быть обманчивым и злобным. Сердце иной раз восстает против всего, что знает разум, во что он верит.
Если руки священника могут выполнять грязную работу, чего можно ожидать от рук душителя? Именно от такого преступника унаследовал кисти Девкалион.
Его серые глаза извлекли из головы казненного убийцы. Иногда они начинали пульсировать, как это произошло в ночь сильнейшей грозы, когда молния даровала Девкалиону жизнь.
Мозг его когда-то занимал череп неизвестного злодея. Смерть стерла все воспоминания прошлой жизни, но, возможно, какие-то дефекты остались.
И вот теперь все нарастающая ярость погнала Девкалиона через реку, в Алжьер, на темных улицах которого царило беззаконие. В одном квартале рядом располагались бордель, прикрывающийся вывеской массажного салона и клиники акупунктуры, магазин порнографического видео и каджунский[1] бар, в котором гремела музыка.
В автомобилях, припаркованных в переулке, общались сутенеры, ожидая денег от девушек, которых они сдали в бордель.
Двое юношей, в гавайских рубашках и белых брюках, разъезжали на роликовых коньках, предлагая посетителям борделя кокаин с порошком «Виагры». Могли они продать и «экстази», и другие наркотики.
За порномагазином рядком стояли четыре «Харлея». Байкеры, похоже, обеспечивали безопасность борделя, или бара, или торговцев наркотиками, или всех разом.
Когда Девкалион проходил мимо, одни его замечали, другие – нет. В черном пальто тени укрывали его, как шапка-невидимка.
Таинственный свет, который оживил Девкалиона, дал ему понимание квантовой структуры вселенной и, возможно, что-то еще. Двести лет изучая эти знания и по возможности применяя их, он мог при желании перемещаться по миру с легкостью и быстротой, недостижимой для других.
Спор между байкером и стройной девушкой у двери черного хода борделя привлек Девкалиона, подобно тому как кровь привлекает акулу.
Хотя и в эротическом наряде, выглядела девушка совсем юной и ранимой. Едва ли ей исполнилось шестнадцать.
– Отпусти меня, Уэйн, – молила она. – Я хочу уйти отсюда.
Байкер обеими руками прижимал ее к зеленой двери.
– Раз ты сюда вошла, выхода уже нет.
– Но мне только пятнадцать.
– Не волнуйся. Состаришься ты быстро.
– Я никогда не думала, что все будет так ужасно, – проверещала она сквозь слезы.
– А о чем ты думала, тупоголовая сука? О Ричарде Гире и Красотке?
– Он – урод, и от него воняет.
– Джойс, дорогая, они все уроды и воняют. После пятидесятого ты перестанешь это замечать.
Девушка увидела Девкалиона первой. Ее округлившиеся глаза заставили Уэйна оглянуться.
– Отпусти ее, – посоветовал Девкалион.
На Уэйна, здоровяка с жестоким лицом, эти слова впечатления не произвели, несмотря на внушительные габариты Девкалиона.
– Вали отсюда, Одинокий Рейнджер, и тогда твои яйца останутся при тебе.
Девкалион схватил байкера за правую руку и завернул ее за спину так быстро и с такой силой, что плечо сломалось с противным треском. А потом отшвырнул здоровяка от себя.
На какие-то мгновения оторвавшись от земли, Уэйн вернулся на нее лицом вниз, и его крик захлебнулся в черной грязи.
Ударом ноги Девкалион мог бы перешибить ему позвоночник, но сдержался, помня толпу с факелами и вилами из другого столетия.
Повернулся на свист рассекающей воздух цепи.
Второй байкер, со вздернутыми бровями и носом-картошкой, заросший рыжей щетиной, быстренько вступил в бой.
Вместо того чтобы уклониться от цепи-хлыста, Девкалион двинулся на рыжебородого. Цепь обвилась вокруг его левой руки, Девкалион ухватил ее и дернул. Байкер потерял равновесие.
Волосы он стянул в конский хвост, послуживший рукояткой, за которую Девкалион оторвал его от земли. Врезал второй рукой, отшвырнул. Вооруженный цепью, встретил третьего байкера, хлестанул его по коленям.
Тот вскрикнул от боли и упал. Девкалион поднял его с земли за шею и промежность и бросил в четвертого громилу.
А потом несколько раз крепко приложил обоих головами к стене.
Клиенты, курсировавшие между борделем, баром и порномагазином, уже смылись из переулка. Укатили на своих роликах и торговцы наркотиками.
Один за другим завелись автомобили сутенеров. Никто не поехал к Девкалиону, все задним ходом поспешили покинуть переулок. «Кадиллак» врезался в «Мерседес». Но водители не вышли из машин, чтобы обменяться именами и телефонами своих страховых агентов.
Через какое-то мгновение Девкалион и девушка по имени Джойс остались наедине с поверженными байкерами. Хотя, разумеется, на них смотрели из всех окон и дверей.
В баре продолжала греметь музыка. Воздух оставался густым и влажным.
Девкалион довел девушку до угла, где переулок вливался в улицу. Он ничего не говорил, но Джойс не требовались слова, чтобы понять, что ей лучше уйти с ним.
Она шла, но боялась. И понятно почему.
Драка в переулке не утихомирила ярость Девкалиона. Когда он полностью владел собой, его разум напоминал старинный дворец, обставленный жизненным опытом, умными мыслями, философскими выводами. Теперь же покои этого дворца потемнели от крови, и в них царила жажда убийства.
На лице девушки отражался не только испуг, но и недоумение. Она словно вырвалась из дурного сна и еще не могла понять, где явь, а где – остатки кошмара.
Когда они уходили в тень между световыми пятнами уличных фонарей и Девкалион клал ей руку на плечо, недоумение девушки возрастало, как и страх.
– Что… такое? Это же Квартал.
– В этот час, – объяснил Девкалион (они пересекали Джексон-сквер, как раз миновали памятник), – Квартал для тебя не менее опасен, чем тот переулок. Тебе есть куда идти?
Подрагивая в теплом воздухе, словно под арктическим ветром, она ответила:
– Домой.
– Здесь, в городе?
– Нет. В Батон-Руж. – Девушка едва не плакала. – Теперь мне уже не кажется, что там скука смертная.
Зависть добавила ярости Девкалиону, потому что у него никогда не было дома. Ни одно из мест, где он проводил время, не подпадало под это понятие.
Желание превратить девушку в кровавую пульпу рвалось из клетки, где Девкалион держал под замком свои звериные инстинкты, но «прутья» выдержали, и он не убил Джойс за то, что она в отличие от него могла уехать домой.
– У тебя есть телефон?
Девушка кивнула, сняла с пояса мобильник.
– Скажи матери и отцу, что будешь ждать их в кафедральном соборе.
Он подвел ее к церкви, постоял на улице, дожидаясь, пока она поднимется по ступеням к двери, и исчез до того, как девушка оглянулась, чтобы посмотреть на него.
Глава 2
В своем особняке в Садовом районе Виктор Гелиос, ранее Франкенштейн, начал это прекрасное утро с того, что занялся любовью с новой женой, Эрикой.
Его первую жену, Элизабет, убили более двухсот лет тому назад в горах Австрии, в день их свадьбы. Но вспоминал Виктор о ней редко.
Потому что ориентировался на будущее. Прошлое вызывало у него скуку. Что было, то прошло.
Считая Элизабет, жен у Виктора было шесть. Пятерых последних звали Эрика.
Внешне Эрики не отличались одна от другой, потому что спроектировали их в его Новоорлеанской лаборатории и вышли они из резервуаров сотворения, в которых выращивались представители Новой расы. Тем самым отпадала необходимость в покупке нового гардероба, когда приходилось уничтожать одну из них.
При всем своем невероятном богатстве Виктор не любил попусту тратить деньги. Прижимистость он перенял от матери, в остальном ничем не примечательной женщины.
После ее смерти Виктор не смог заставить себя раскошелиться на поминальную службу и сосновый гроб. Несомненно, она одобрила бы и его решение похоронить ее на глубине четырех футов, а не шести, дабы уменьшить вознаграждение могильщику.
Хотя внешне Эрики не отличались одна от другой, у номеров с первого по четвертый были разные недостатки. Вот он постоянно их и исправлял.
Четвертую Эрику Виктор убил лишь прошлым вечером. Останки отправил на свалку, которая управлялась одной из принадлежащих ему компаний. В море мусора нашли покой и три предыдущие Эрики. Туда же отвозили и конечные продукты других неудачных биотехнологических экспериментов.
Страсть четвертой Эрики к книгам привела к тому, что она начала высказывать собственное мнение, а вот этого Виктор потерпеть не мог. Опять же, она слишком уж шумно втягивала с ложки суп.
Он тут же распорядился поднять из резервуара новую Эрику, девственно чистый мозг которой заполнили необходимыми знаниями методом прямой информационной загрузки.
Будучи оптимистом, Виктор полагал, что Эрика Пятая станет идеальным творением, достойным служить ему долгое время. Прекрасной, утонченной, эрудированной, послушной женой.
И действительно, она была более отзывчивой, чем предыдущие Эрики. Чем большую он доставлял ей боль, тем активнее она реагировала.
Эрика была Новой женщиной и могла волевым усилием отключать чувствительность к боли, но в спальне Виктор ей этого не разрешал. Он жил ради власти. Секс приносил ему удовлетворение, лишь когда он мог мучить партнершу, измываться над ней.
Она принимала его удары, всем своим видом показывая, что они приносят удовлетворение и ей. Ее многочисленные синяки и ссадины служили Виктору доказательством его мужественности. Он полагал себя жеребцом.
Как и у всех его созданий, ее раны затягивались быстро. Час-другой, и она вновь обретет физическое совершенство.
Удовлетворенный, он оставил ее рыдающей в постели. Плакала Эрика не только от боли, но и от стыда.
Из всех представителей Новой расы чувством стыда обладала только она, жена Виктора. Без ее унижения удовлетворение, которое он получал, не было бы полным.
Он принял душ. Горячей воды и вербенового мыла из Парижа Виктор не жалел. Он мог экономить на мертвых матерях и женах, но имел право побаловать себя.
Глава 3
Закрыв дело серийного убийцы, который оказался детективом ее же отдела, после привычных погони и стрельбы, Карсон О’Коннор улеглась спать только в семь утра.
Четыре часа полной отключки под простыней и быстрый душ – это все, что она могла позволить себе в сложившихся обстоятельствах. К счастью, кошмары ее не мучили.
Детектив отдела расследования убийств, она привыкла к тому, что работать приходится внеурочно, особенно если близилась кульминация, но в данном случае речь шла не о типичном убийстве. Скорее о конце света.
Раньше ей не приходилось иметь дела с концом света. Она не знала, чего ожидать.
Майкл Мэддисон, ее напарник, ждал на тротуаре, когда она подкатила к его многоквартирному, ничем не примечательному дому на неприметном седане без полицейских знаков отличия.
Жил он рядом с бульваром Ветеранов, говорил, что квартира у него такая же непримечательная, как и дом, но там он находил тишину и покой, столь необходимые после целого дня, проведенного на вечном карнавале Нового Орлеана.
Для Апокалипсиса он оделся, как в любой другой день: гавайская рубашка, брюки цвета хаки, пиджак спортивного покроя.
Исключение на Судный день сделал только для обуви: вместо черных кроссовок надел белые. Такие белые, что они резали глаза, сверкали на солнце.
Сонный взгляд только прибавлял ему соблазнительности. Карсон старалась этого не замечать.
Они были напарниками – не любовниками. Если бы попытались совместить первое со вторым, один из них умер бы – скорее раньше, чем позже. В полицейской жизни работа и романтика не совмещались.
– Видела сегодня монстров? – спросил Майкл, плюхнувшись на переднее пассажирское сиденье и захлопнув дверцу.
– Утром в ванной, когда посмотрела в зеркало, – ответила Карсон, рывком сорвав автомобиль с места.
– Ты выглядишь потрясающе. Правда. В два раза лучше, чем я мог предположить.
– Ты знаешь, как давно я не стриглась?
– Ты тратишь время на парикмахера? Я думал, ты просто поджигаешь волосы, а как только лишние сгорают, тушишь.
– Классные кроссовки.
– На коробке написано, что они сделаны в Китае, а может, в Таиланде. В наши дни все делается черт знает где.
– Не все. Где, по-твоему, сделали Харкера?
Детектив Джонатан Харкер, оказавшийся серийным убийцей, которого пресса окрестила Хирургом, как выяснилось, не был человеком. Вот почему его не остановил ни помповик двенадцатого калибра, ни падение с четвертого этажа.
– Я не думаю, что Гелиос выращивает Новую расу в гостиной своего особняка в Садовом районе. Может, все происходит в «Биовижн»?
«Биовижн», биотехнологическая компания, основанная Гелиосом более двадцати пяти лет тому назад по приезде в Новый Орлеан, владела десятками патентов, которые позволяли ему богатеть год от года.
– Все эти сотрудники, все эти люди, каждый день приезжающие со всей страны, – Карсон покачала головой. – Нет, в таких условиях секретная лаборатория, производящая людей, функционировать не может.
– Да, конечно. Если Виктор – горбун в рясе с капюшоном, его сразу заметят, когда он подойдет за кофе к торговому автомату. Не надо так гнать.
– Значит, лаборатория в другом месте. – Карсон придавила педаль газа. – Где-то в городе, вероятно, принадлежит какой-то корпорации, зарегистрированной на Каймановых островах или в другой тьмутаракани.
– Ненавижу я эту сторону полицейской работы. – Майкл имел в виду перебор десятков тысяч компаний и фирм, работающих в Новом Орлеане, составление списка иностранных и подозрительных предприятий.
Хотя Карсон тоже не любила работу за столом, она относилась к ней с большим терпением. Да только понимала, что времени для такого кропотливого поиска у них нет.
– Куда едем? – спросил Майкл, глядя на проносящийся мимо город. – Если в отдел, чтобы сидеть перед компьютерами, высади меня здесь.
– Да? И что ты собираешься делать?
– Еще не знаю. Может, найду, кого пристрелить.
– Очень скоро у тебя появится широкий выбор. Люди, которых сделал Гелиос. Новая раса.
– Знаешь, так неприятно ощущать себя Старой расой. Словно ты – тостер прошлогодней модели, к которой в этом году добавили микрочип, поющий песни Рэнди Ньюмана.
– Кому нужен тостер, поющий, как Рэнди Ньюман?
– А кому нет?
Карсон проскочила бы на красный свет, если бы не оказавшийся на перекрестке восемнадцатиколесный трейлер. Судя по картинке на борту, кузов заполняли мясные котлетки для «Макдоналдса». Ей не хотелось, чтобы причиной ее смерти стали гамбургеры.
Они добрались до центра города. Тротуары запрудила толпа.
– И сколько из этих людей нелюди? – спросил Майкл. – Сколько тут… творений Виктора?
– Тысяча, – ответила Карсон. – Десять тысяч, пятьдесят… а может, какая-то сотня.
– Больше, чем сотня.
– Да.
– Со временем Гелиос должен понять, что мы идем по его следу.
– Он уже это знает, – предположила Карсон.
– Он знает, кто мы для него?
– Свободные концы.
– Совершенно верно. А он, похоже, из тех, кто любит все аккуратно связывать.
– Полагаю, жить нам осталось двадцать четыре часа, – подвела итог Карсон.
Глава 4
Высеченная из мрамора, потемневшая от десятилетий воздействия ветра и дождя статуя Девы Марии стояла в нише над парадным входом «Рук милосердия».
Больница давно закрылась. Оконные проемы заложили кирпичом. На воротах железного забора висела табличка, указывающая, что теперь здесь частный склад, закрытый для посторонних.
Виктор проехал мимо больницы и свернул в гараж под пятиэтажным административным зданием, в котором располагались бухгалтерия и отдел персонала основанной им компании «Биовижн». Поставил «Мерседес» на зарезервированную для него клетку.
Только у Виктора был ключ от стальной двери в стене. За дверью находилась пустая комната площадью в двенадцать квадратных футов, с бетонными стенами и полом.
Напротив этой двери располагалась другая, с электронным замком. Виктор набрал на настенном пульте шифр, замок сработал, дверь открылась.
Начинавшийся за порогом тоннель длиной в четыреста футов уходил под территорию больницы, соединяя оба здания. Шириной в шесть футов, высотой в восемь, с выложенными каменными блоками стенами и бетонным полом.
Проложили тоннель представители Новой расы, не согласовав планы строительства с соответствующим департаментом муниципалитета Нового Орлеана, не утвердив в профсоюзе расценки на производимые работы. Так что Виктор попадал в бывшую больницу незаметно для всех.
В конце тоннеля он набрал точно такой же шифр на другом настенном пульте, открыл дверь в архив, который находился в подвале больницы. В установленных рядами железных шкафах хранились компьютизированные отчеты многих его проектов.
Обычно Виктор наслаждался потайными дверями, секретными тоннелями, вообще ореолом загадочности, необходимым атрибутом любого плана уничтожения цивилизации и установления господства над миром. Он не утратил связи с ребенком, который жил в нем.
В этот день, однако, кружной маршрут только раздражал его. Слишком многое предстояло сделать, и как минимум одна проблема требовала срочного разрешения.
Из архива Виктор прошел в коридор подвала, где царила тишина и, несмотря на горевшие лампы, сумрак. Здесь он однажды провел свой самый рискованный эксперимент.
Попытался поставить себе на службу способность раковых клеток размножаться с невероятной скоростью, использовать эту способность для обеспечения быстрого развития клонов в искусственной матке. Тем самым Виктор рассчитывал вырастить из эмбриона взрослую особь за несколько недель, а не за два десятка лет.
Но, как часто случается, когда работа ведется на передовом крае науки, что-то пошло не так. И на выходе получился не Новый человек, а крайне агрессивная, быстро мутирующая опухоль, двуногая и чертовски умная.
Поскольку он дал этому существу жизнь, то мог рассчитывать хоть на какую-то благодарность. Не получил никакой.
Сорок людей Виктора погибли, пытаясь остановить это злобное и могучее чудовище. А убить даже одного представителя Новой расы было ой как нелегко. И когда уже казалось, что все потеряно, монстра удалось загнать в угол и уничтожить.
Какая же здесь стояла вонь! Даже теперь, по прошествии стольких лет, Виктор чувствовал запах этой ходячей опухоли.
Двадцатифутовый участок стены вышибло во время схватки. За брешью находилась инкубационная палата, темная, набитая исковерканным оборудованием.
За лифтом половину ширины коридора занимали кучи отсортированного мусора: разбитый бетон, согнутые и скрученные стальные облицовочные полосы, стержни арматуры, завязанные узлом, словно веревки.
Виктор приказал собрать этот мусор в кучи, но не выбрасывать, чтобы кучи эти служили напоминанием, что даже гений его калибра иной раз может поставить перед собой неразрешимую на тот момент задачу. Он сам едва не погиб в ту ночь.
Теперь он поднялся на лифте на первый этаж, куда перенес свою главную лабораторию после уничтожения неблагодарной опухоли.
В коридорах не было ни души. Восемьдесят Новых людей работали в «Руках милосердия», но все они занимались порученным им делом. Не транжирили время, сплетничая у фонтанчика с водой.
В огромной лаборатории находились фантастические машины, которые поставили бы в тупик не только дилетанта, но и ученого с любой научной кафедры Гарварда или Массачусетского технологического института. Интерьером лаборатория чем-то напоминала тронные залы Третьего рейха.
Виктор восхищался Гитлером. Фюрер умел с первого взгляда оценить талант.
В 1930-х и 1940-х Виктор работал с Менгеле и другими членами привилегированной научной элиты Гитлера. И успел добиться немалого прогресса в своей работе, прежде чем союзники одержали вызвавшую у него столь сильное сожаление победу.
Да и сам Гитлер был таким обаятельным человеком, так остроумно шутил. И в личной гигиене придерживался самых высоких стандартов. Всегда выглядел чистеньким, и от него пахло хорошим мылом.
Вегетарианец, страстный защитник животных, Гитлер терпеть не мог мышеловок. Настаивал на том, чтобы грызунов отлавливали гуманными методами, отвозили в лес или поле, а уж там выпускали на свободу.
Проблема фюрера заключалась в том, что его корни уходили в искусство и политику. Будущее же не принадлежало ни художникам, ни политикам.
Новый мир нельзя было построить на нацизме-коммунизме-социализме. Не строился он и на капитализме.
Цивилизацию не представлялось возможным видоизменить или поддержать на основе христианства или ислама. Не годилась в основу ни сайентология с ее сверкающими безумными глазами адептами, ни параноидная новая религия с возведенным в ранг Библии «Кодом да Винчи».
Будущее принадлежало науке. И пастыри от науки не собирались исполнять ритуалы, как нынешние церковники. Они сами стали бы богами, обладали бы могуществом богов. А Виктор был бы их Мессией.
Он шел по лаборатории между зловещего вида машинами, которые попискивали, шипели, щелкали, поблескивали разноцветными лампочками.
И только здесь чувствовал, что он дома.
Датчики засекли его приближение к столу, экран компьютера осветился. На нем появилось лицо Аннунсиаты, его секретарши в «Руках милосердия».
– Доброе утро, мистер Гелиос.
Аннунсиата была ослепительно красивой, но не настоящей. Это лицо и томный, обволакивающий голос Виктор создал с тем, чтобы хоть как-то очеловечить суровое машинное окружение.
– Доброе утро, Аннунсиата.
– Труп детектива Джонатана Харкера доставлен вашими людьми, которые работают в офисе судебно-медицинского эксперта, и ожидает вас в секционном зале.
На столе Виктора стоял теплоизолированный кувшин с кофе и тарелка с шоколадно-ореховыми пирожными. Он взял одно.
– Продолжай.
– Рэндол Шестой исчез.
Виктор нахмурился.
– Объясни.
– Проверка в полночь показала, что его комната пуста.
Рэндол Шестой участвовал в одном из многочисленных экспериментов, которые проводились в «Руках милосердия». Как и пять его предшественников, он был законченным аутистом.
Виктор создавал эти существа с тем, чтобы определить, мог ли такой психический недостаток принести определенную пользу. Речь шла о том, чтобы сфокусировать внимание индивидуума на строго ограниченном количестве функций, как робота на современном заводе. Такой рабочий мог бы час за часом выполнять требуемый набор операций, не ошибаясь, не утомляясь и не испытывая ни малейшей скуки.
Хирургически вживленная трубка для подвода питательной смеси, катетер для отвода продуктов жизнедеятельности организма, дабы исключить перерывы в работе, могли превратить такого человека в экономически выгодную альтернативу некоторых видов промышленных роботов, которые в настоящее время использовались на заводских конвейерах. Едой мог служить питательный раствор, ежедневная порция которого стоила бы не больше доллара. И у такого человека не возникало бы ни малейшего желания изменить что-либо в своей жизни.
А по выработке ресурса его бы просто уничтожили и заменили новым клоном.
Виктор не сомневался, что со временем такие биологические машины докажут свое превосходство над нынешним заводским оборудованием. Механические роботы, которые устанавливались на конвейерах, отличались сложностью конструкции и стоили дорого. Плоть обходилась в гроши.
Агорафобия Рэндола Шестого не позволяла ему покидать свою комнату добровольно. Сама мысль о том, что он должен переступить порог, повергала его в дикий ужас.
Когда Рэндол требовался Виктору для проведения очередного эксперимента, в лабораторию его привозили на каталке.
– Он не мог уйти сам, – заявил Виктор. – Кроме того, не мог выбраться из здания, не подняв тревоги. Он где-то здесь. Прикажи службе безопасности просмотреть вчерашние видеозаписи камер наблюдения в его комнате и главных коридорах.
– Да, мистер Гелиос.
Учитывая высокую степень вербального интерактивного общения, со стороны Аннунсиата могла показаться выдающимся достижением по созданию искусственного интеллекта. Однако, хотя общалась она с Виктором через компьютер, мозг у нее был не механический, а биологический, такой же, как и у всех представителей Новой расы. И находился он в герметически закрытом резервуаре, заполненном питательным раствором. Вживленные электроды соединяли Аннунсиату со всеми информационными системами здания.
Виктор предвидел день, когда в мире останутся только Новые мужчины и женщины, тысячами живущие в общежитиях. И каждое общежитие вместе с проживающими там Новыми людьми будет контролироваться и обслуживаться таким вот бестелесным мозгом, как Аннунсиата.
– А я пока займусь трупом Харкера, – продолжил Виктор. – Найди Рипли и скажи ему, что мне нужна его помощь в секционном зале.
– Да, мистер Гелиос. Гелиос.
Собравшись откусить еще кусочек пирожного, Виктор не донес руку до рта.
– Зачем ты это сделала, Аннунсиата?
– Сделала что, сэр?
– Ты лишний раз произнесла мое имя.
– Я этого не заметила, мистер Гелиос. Гелиос.
– Ты сделала это снова.
– Сэр, вы в этом уверены?
– Это нелепый вопрос, Аннунсиата.
Она смутилась.
– Прошу меня извинить, сэр.
– Проверь свои системы, – приказал Виктор. – Возможно, возник какой-то дисбаланс в подаче питательных веществ.
Глава 5
В кабинете Джека Роджерса, судебно-медицинского эксперта, на неосторожного посетителя в любой момент могла обрушиться лавина книг, папок, фотографий, бумаг.
Приемная, однако, куда в большей степени соответствовала общепринятому представлению о морге. Минималистское оформление. Стерильные поверхности. Система кондиционирования, обеспечивающая максимально низкую температуру.
Секретарша Джека, Уайнона Гармони, поддерживала во вверенных ей владениях идеальный порядок. Войдя в приемную, Карсон и Майкл увидели на столе Уайноны только папку с записями Джека, на основании которых она печатала официальные заключения. Ни тебе семейных фотографий, ни памятных безделушек.
Полная, добросердечная, чернокожая женщина лет пятидесяти пяти, Уайнона казалась инородным элементом в этой комнате с голыми стенами, за этим пустым столом.
Карсон подозревала, что в ящиках лежали и семейные фотографии, и куколки, и маленькие подушечки с трогательными надписями, вышитыми крестиком, и многое другое, радующее душу, но Уайнона считала неуместным выставлять что-либо напоказ в приемной морга.
– Посмотрите, кто к нам пожаловал! – Уайнона широко улыбнулась. – Гордость отдела расследования убийств.
– Я тоже здесь, – напомнил о себе Майкл.
– Ох, какой же ты сладенький…
– Всего лишь реалистичный. Она – детектив. Я – шут на подхвате.
– Карсон, девочка, – спросила Уайнона, – как тебе удается целыми днями выдерживать такого сладенького?
– Иногда я задаю ему трепку. Луплю рукояткой пистолета.
– Наверное, толку от этого никакого, – предположила Уайнона.
– По крайней мере, помогает мне поддерживать хорошую физическую форму.
– Мы насчет трупа, – перешел к делу Майкл.
– У нас их много. Некоторые с именами, другие – без.
– Джонатан Харкер.
– Один из ваших, – кивнула Уайнона.
– Да и нет, – покачал головой Майкл. – У него был жетон детектива, как и у нас, и два уха, но во всем остальном общего у нас с ним очень мало.
– Кто бы мог подумать, что таким маньяком-убийцей, как Хирург, окажется коп, – Уайнона пожала плечами. – Куда катится мир?
– Когда Джек сделает предварительное вскрытие? – спросила Карсон.
– Оно сделано, – Уайнона похлопала по папке с записями Джека, которая лежала рядом с компьютером. – Я как раз печатаю заключение.
Вот это Карсон удивило. Джек, как и она с Майклом, знал, что в городе творится нечто экстраординарное и некоторые горожане вовсе не люди.
Он сделал вскрытие мужчины с двумя сердцами, черепом, крепким, как броня, двойной печенью и еще со всякими физиологическими усовершенствованиями.
Карсон и Майкл попросили его попридержать заключение, пока они смогут получше разобраться в ситуации, а по прошествии нескольких часов и труп, и результаты вскрытия исчезли, к крайнему неудовольствию Джека.
Предполагалось, что он обеспечит куда более серьезные меры безопасности по отношению к трупу Джонатана Харкера, который оказался еще одним Новым человеком Виктора. Карсон не могла понять, с какой стати Джек открыл Уайноне нечеловеческую сущность Харкера.
– Вы только начали печатать заключение? – спросил Майкл, пораженный не меньше Карсон.
– Нет, – ответила Уайнона. – Уже заканчиваю.
– И?
– Что «и»?
Карсон и Майкл переглянулись.
– Нам нужно повидаться с Джеком, – высказала общее мнение Карсон.
– Он в секционном зале номер два, – ответила Уйанона. – Они готовятся к вскрытию пожилого джентльмена, которого жена накормила супом из стухшего лангуста.
– Она, должно быть, в отчаянии, – предположила Карсон.
Уайнона покачала головой.
– Она под арестом. В больнице, когда ей сказали, что он умер, смеялась и смеялась, никак не могла остановиться.
Глава 6
Девкалион спал редко. За свою долгую жизнь ему приходилось проводить какое-то время в монастырях и медитировать, он знал, сколь ценен покой, но бесконечное кружение акулы было его наиболее естественным состоянием.
И он не останавливался ни на минуту после того, как спас девушку в Алжьере. Ярость прошла, беспокойство осталось.
Вакуум, образовавшийся после ухода ярости, заняла новая тревога. Нет, не страх, но ощущение, будто он упустил из виду что-то очень важное.
Интуиция что-то нашептывала ему, но на тот момент голос ее напоминал бессловесный шумовой фон, от которого шевелились волосы на затылке.
С зарей он вернулся в кинотеатр «Люкс», завещанный ему давним другом, с которым много лет тому назад Девкалион участвовал в карнавальных «Шоу уродов».
Наследство (и известие о том, что Виктор, его создатель, не умер двести лет тому назад, а живехонек и прекрасно себя чувствует) привело его из Тибета в Луизиану.
Он часто предполагал, что у его жизни есть предназначение… Эти события в Новом Орлеане служили прямым подтверждением его подозрений.
Кинотеатр построили в 1920-х годах, и период расцвета остался для «Люкса» в далеком прошлом. Теперь он работал только три дня в неделю и давно уже не собирал полного зала.
Квартира в кинотеатре у Девкалиона была скромная, чуть больше монастырской кельи. Но для него, несмотря на внушительные габариты, все, что превышало размерами эту самую келью, казалось излишеством.
И пока он бродил по коридорам старого здания, по залу, мезонину, балкону, фойе, мысли его не просто мчались, а рикошетом отлетали друг от друга, словно шарики для пинг-понга.
Снедаемый тревогой, он пытался найти способ добраться до Виктора Гелиоса, ранее Франкенштейна. И уничтожить его.
Как и у всех Новых людей, которым Виктор дал жизнь в этом городе, в мозгу Девкалиона установили психологический блок, запрет на отцеубийство. Он не мог убить своего создателя.
Двумя столетиями раньше он поднял руку на Виктора – и едва не погиб, когда обнаружил, что не может нанести удар. А Виктор превратил в кровавое месиво ту половину его лица, которую сейчас маскировала татуировка.
Другие раны Девкалиона заживали в считаные минуты, возможно, не потому, что уже в те дни Виктор мог обеспечить столь высокую способность к регенерации человеческих тканей и органов. Девкалион склонялся к мысли, что бессмертие получил от молнии, вместе с другими дарами. И единственной раной, которая не зажила с полным восстановлением всех тканей и костей, осталась именно та, что нанес ему его создатель.
Виктор думал, что его первенец давно уже мертв, как и Девкалион не сомневался в том, что его создатель умер в восемнадцатом столетии. Открывшись Виктору, Девкалион мог получить еще один удар, после которого, возможно, уже бы не выжил.
Поскольку технология создания людей, которую использовал Виктор, значительно усовершенствовалась (теперь он уже не вскрывал могилы и не соединял части трупов), скорее всего, в мозгу Новых людей имелся и еще один психологический посыл: умри, но защити своего создателя.
Если бы Карсон и Майклу не удалось добиться ареста Виктора, они могли остановить его только одним путем: убить. Но чтобы подобраться к нему, им пришлось бы преодолеть сопротивление армии Новых людей, которые живучестью не так уж и отличались от роботов.
Девкалион испытывал сожаление, даже угрызения совести из-за того, что рассказал детективам правду о Гелиосе. Тем самым он навлек на них смертельную опасность.
Успокаивало разве что одно: они и так пребывали в смертельной опасности, наравне с любым другим жителем Нового Орлеана, родившимся от мужчины и женщины.
Обуреваемый этими мыслями и по-прежнему с ощущением, что из виду упущено нечто очень важное, Девкалион наконец-то добрался до проекционной.
Желе Биггс, в «Шоу уродов» – самый толстый человек в мире, с тех пор значительно похудел, превратившись просто в толстяка. Он проглядывал уложенные стопками вдоль стен книжки в мягкой обложке в поисках достойного чтива.
За проекционной находилась двухкомнатная квартира Биггса. Девкалион унаследовал Биггса вместе с кинотеатром.
– Мне нужен детектив, где все курят, как паровозы, – говорил Желе, – пьют виски и никогда не слышали о вегетарианстве.
– Это ведь элемент любой детективной истории, не так ли, когда детектив чувствует, что решение вот оно, прямо перед ним, но тем не менее его не видит? – спросил Девкалион.
Желе его словно и не слышал.
– Мне не нужен индеец-детектив, или детектив-паралитик, или детектив с навязчивыми идеями, или детектив-повар…
Девкалион просматривал другую стопку книг в надежде, что иллюстрация на обложке или витиеватое название помогут ему обратить смутные подозрения во что-то более реальное.
– Я ничего не знаю об индейцах, паралитиках, навязчивых идеях или поварах, – жаловался Желе, – но я хочу почитать о человеке, который понятия не имеет, кто такой Фрейд, не посещает медитационные сессии и бьет тебя по морде, если, по его разумению, ты – плохиш. Неужели я прошу невозможного?
Вопрос толстяк задал риторический. Дожидаться ответа не стал.
– Дайте мне героя, который не думает слишком много, – продолжил Желе, – который заботится о людях, но знает, что он давно уже на прицеле, и вот это как раз совершенно его не волнует. Смерть стучится, а наш парень открывает дверь и спрашивает: «Что тебя держит на пороге?»
То ли разглагольствования Желе, то ли обложки книг помогли Девкалиону понять, что именно пыталась сказать ему интуиция: конец близок.
Совсем недавно, в доме Карсон О’Коннор, Девкалион и два детектива договорились объединить усилия, чтобы сразиться с Виктором и в конце концов уничтожить его. Они признавали, что задача эта потребует терпения, решительности, хитрости, смелости… и, возможно, длительного времени.
Теперь же Девкалион (благодаря то ли дедукции, то ли интуиции) знал – времени у них нет совсем.
Детектив Харкер, Новый мужчина Виктора, обезумел и стал маньяком-убийцей. И Девкалион склонялся к тому, что многие Новые люди тоже в отчаянии, тоже на грани безумия.
Более того, что-то серьезное произошло у Харкера внутри. Его свалили не выстрелы. Что-то такое он родил, некое карликообразное существо вырвалось из него, уничтожив при родах самого Харкера.
Эти факты не являлись достаточными доказательствами того, что империя Виктора, со всеми созданными им бездушными людьми, на грани коллапса. Но Девкалион знал, что так оно и есть. Знал.
– И дайте мне злодея, – Желе Биггс продолжал перебирать книги, – которого я не стану жалеть.
Девкалион не обладал парапсихическими способностями, недоступными обычному человеку. Но иногда знание словно поднималось из глубин его сознания, ему открывалась истина, и он никогда не ставил ее под вопрос, не старался понять, откуда что взялось. Воспринимал как данность. Он знал.
– Если он убивает и ест людей, потому что у него было тяжелое детство, меня это не интересует, – не унимался Желе Биггс. – Если он убивает хороших людей, я хочу, чтобы другие хорошие люди собрались вместе и вышибли из него все это дерьмо. Я не хочу, чтобы они стояли и смотрели, как его отправляют на лечение в психиатрическую клинику.
Девкалион отвернулся от книг. Он не боялся того, что могло с ним произойти. А вот судьба горожан, судьба города наполняла его ужасом.
Насилие Виктора над природой и человечеством грозило ураганом обрушиться на Новый Орлеан.
Глава 7
Канавки стального стола для вскрытия еще не увлажнились, и на белых керамических плитках пола секционного зала номер два не появилось ни одного пятнышка.
Голый, отравленный супом из лангуста старик еще ожидал первого надреза скальпеля. На его лице читалось изумление.
Джек Роджерс и его молодой помощник, Люк, стояли у стола в халатах, масках, перчатках, приготовившись к вскрытию.
– Каждый мертвый голый старик вызывает у тебя интерес или по прошествии какого-то времени все они становятся одинаковыми? – спросил Джека Майкл.
– Если уж на то пошло, – ответил судебно-медицинский эксперт, – вскрывать любого старика куда интереснее, чем среднестатистического детектива из отдела расследования убийств.
– Ага. Я-то думал, что ты просто режешь трупы.
– Должен заметить, – вмешался Люк, – это вскрытие обещает быть действительно интересным, потому что анализ содержимого желудка имеет более важное значение, чем обычно.
Иногда Карсон казалось, что Люку слишком уж нравится его работа.
– Я думала, у вас на столе Харкер, – заметила она.
– Был, да сплыл, – ответил Люк. – Мы начали рано и набрали хороший темп.
Для человека, которого днем раньше потрясло вскрытие Нового мужчины, Джек Роджерс казался на удивление спокойным после вскрытия еще одного творения Виктора Гелиоса.
Он положил на столь скальпель.
– Я отошлю вам предварительное заключение. Биохимические анализы вы получите после их поступления из лаборатории.
– Предварительное заключение? Биохимические анализы? Ты говоришь так, будто мы имеем дело с обычным трупом.
– А что в нем необычного? – спросил Джек, разглядывая лежащие на столике сверкающие скальпели, зажимы, щипцы.
Совиные глаза и аскетические черты лица Люка создавали впечатление, что он – хилый ботаник, интересующийся наукой, а не реальной жизнью. Но теперь он пристально смотрел на Карсон.
– Прошлой ночью я сказала тебе, что он – один из них. – Она обращалась к Джеку.
– Один из них, – повторил Люк, важно кивнув.
– Что-то вылезло из Харкера, какое-то существо. Вырвалось из его тела. Это и послужило причиной смерти.
– Его убило падение с крыши, – возразил Джек Роджерс.
Голос Карсон зазвенел от раздражения.
– Ради бога, Джек, вчера ночью ты видел Харкера, лежащего в том проулке. Его живот, грудь… их же разорвало.
– Следствие падения.
– Однако, Джейк, все внутренности Харкера практически исчезли, – напомнил Майкл.
Наконец-то судебно-медицинский эксперт поднял на них глаза.
– Игра света и тени.
Рожденная в Новом Орлеане, Карсон не знала, что такое холодная зима. Но январский мороз в Канаде не мог быть холоднее того, который внезапно сковал ее кровь и костяной мозг.
– Я хочу увидеть тело, – отчеканила она.
– Мы отдали его семье, – ответил Джек.
– Какой семье? – возвысил голос Майкл. – Его клонировали в котле или еще в какой-то чертовой посудине. У него не могло быть семьи.
Люк сощурился.
– У него были мы.
С прошлой ночи лицо Джека Роджерса не изменилось, но это был уже не Джек.
– У него были мы, – согласился Джек.
Когда Майкл сунул руку под пиджак, чтобы ухватиться за рукоятку пистолета в плечевой кобуре, Карсон отступила на шаг, потом на второй, к двери.
Судебно-медицинский эксперт и его помощник не двинулись на них, наблюдали в молчании.
Карсон ожидала, что дверь заперта, но она открылась.
Ни за порогом, ни в коридоре никто не преграждал им путь.
Она покинула секционный зал номер два. Майкл последовал за ней.
Глава 8
Эрика Гелиос, менее чем день тому назад покинувшая резервуар сотворения, в котором ее вырастили, нашла, что мир – дивное место.
Но и ужасное. Благодаря своим уникальным психологическим особенностям она никак не могла отделаться от чувства стыда, хотя боль после ударов Виктора смыл долгий горячий душ.
Все поражало ее и, по большей части, радовало, как, скажем, вода. Из распылительной головки она падала сверкающими струйками, которые поблескивали в свете ламп на потолке. Прямо-таки жидкие драгоценные камни.
Ей нравилось, как вода стекает к сливному отверстию по золотистому мраморному полу. Прозрачная, но видимая.
Эрика наслаждалась и тонким ароматом воды, ее чистотой. Глубоко вдыхала запах мыла, облаков пара, которые окутывали ее и успокаивали. А какой свежестью пахла кожа после душа!
Получив образование методом прямой информационной загрузки, Эрика вышла из резервуара, зная о мире все. Но факты и личный опыт – не одно и то же. Миллиарды байтов информации, поступившей в ее мозг, нарисовали жалкое подобие той реальности, которая окружала Эрику. Все, что она узнала в резервуаре, было единственной нотой, сыгранной на одной гитарной струне, тогда как настоящий мир являл собой симфонию удивительной сложности и красоты.
И единственным, что она нашла уродливым, было тело Виктора.
Рожденный от мужчины и женщины, унаследовавший все болезни человеческой плоти, Виктор принимал экстраординарные меры, чтобы продлевать свою жизнь и поддерживать бодрость. Его тело испещряли шрамы, покрывали наросты.
Отвращение, которое она испытывала, говорило о ее неблагодарности, и Эрика этого стыдилась. Виктор дал ей жизнь, а взамен просил лишь любовь… или что-то вроде нее.
Хотя она скрывала свое отвращение, Виктор, должно быть, его почувствовал, потому что постоянно сердился на нее во время секса. Часто бил, обзывал всякими словами и вообще обращался с нею крайне грубо.
Даже по информации, полученной методом прямой загрузки, Эрика знала: их секс не был идеальным (или даже обычным).
Но несмотря на то что в их первое утро любви Эрика подвела Виктора, он все еще питал к ней нежные чувства. Когда все закончилось, он ласково шлепнул ее по заду (и куда только подевалась ярость, с которой он отвешивал ей оплеухи и осыпал ударами) и сказал: «Все было хорошо».
Она знала, что он лишь подслащивал пилюлю. Все как раз было нехорошо. Ей предстояло научиться видеть красоту в его уродливом теле, точно так же, как люди со временем научились видеть красоту в уродливых картинах Джексона Поллака[2].
Виктор ожидал, что она сможет поддержать разговор во время приемов, которые он иногда устраивал для городской элиты, а потому в ее мозг закачали содержимое многих томов искусствоведческой критики.
Кое-что из написанного в этих томах вроде бы не имело смысла, но она могла чего-то не понимать в силу своей нынешней наивности. Обладая высоким коэффициентом умственного развития, обретя больший опыт, Эрика не сомневалась, что сможет понять, как уродливое, мерзкое, отвратительное на самом деле оказывается прекрасным. Все зависело лишь от того, с какой стороны посмотреть.
Ей так хотелось увидеть красоту в изуродованном теле Виктора. Она намеревалась приложить все силы, чтобы стать хорошей женой, не сомневалась, что они будут счастливы, как Ромео и Джульетта.
Тысячи литературных аллюзий составляли часть ее образования, но не сами тексты романов, пьес, стихотворений, из которых эти аллюзии вошли в человеческий обиход. Она никогда не читала «Ромео и Джульетту». Знала лишь, что они – знаменитые влюбленные из пьесы Шекспира.
Ей, возможно, понравилось бы читать книги, получи она на то разрешение, но Виктор ей это запретил. Судя по всему, Эрика Четвертая очень уж много читала, и вот это завело ее так далеко, что Виктору не осталось ничего другого, как ликвидировать ее.
Книги оказывали на человека опасное, разлагающее влияние. Хорошей жене следовало держаться подальше от книг.
Приняв душ, нарядившись в летнее платье из желтого шелка, Эрика покинула спальню, чтобы прогуляться по особняку. Она ощущала себя безымянной рассказчицей и героиней «Ребекки», в первый раз попавший в уютные комнаты Мандерли.
В холле верхнего этажа Эрика нашла Уильяма, дворецкого. Он стоял в углу на коленях и один за другим отгрызал пальцы на руках.
Глава 9
В седане без полицейских знаков отличия они мчались на поиски того, в чем более всего нуждались во время кризиса, – хорошей канжунской еды.
– Ни мать Джека, ни его жена никогда бы не догадались, что его подменили. – Карсон не отрывала глаз от дороги.
– Будь я матерью Джека или его женой, то подумал бы, что это Джек.
– Это и был Джек.
– Джек, да не тот.
– Я знаю, что не тот, – нетерпеливо бросила Карсон, – но это был он.
Ее ладони стали влажными от пота. По одной она вытерла их об джинсы.
– Значит, Гелиос не просто создает людей и отправляет их в город с вымышленными биографиями и поддельными документами, – вздохнул Майкл.
– Он может также дублировать реальных людей, – кивнула Карсон. – Как ему это удается?
– Легко. Как Долли.
– Какая Долли?
– Овечка Долли. Помнишь, несколько лет тому назад какие-то ученые клонировали овцу в лаборатории и назвали ее Долли.
– Там была овца, черт побери. А тут судебно-медицинский эксперт. И не говори мне «легко».
Яростные лучи полуденного солнца отражались от ветровых стекол и хромированных корпусных деталей автомобилей. Казалось, что автомобили то ли вот-вот вспыхнут ярким пламенем, то ли растекутся по асфальту лужами расплавленного металла.
– Если он может дублировать Джека Роджерса, он может дублировать любого, – добавила Карсон.
– Возможно, и ты уже не настоящая Карсон.
– Я – настоящая Карсон.
– Откуда мне это знать?
– А как я узнаю, если ты войдешь в мужской туалет, а выйдет из него уже Майкл-монстр?
– Он не будет таким забавным, как я.
– Новый Джек Роджерс такой же забавный. Помнишь, как он сказал, что вскрывать мертвого старика куда интереснее, чем детектива из отдела убийств?
– Не очень-то это и весело.
– Для Джека это нормальная шутка.
– Настоящий Джек в той ситуации вообще бы не стал шутить.
– Об этом я и толкую, – Карсон коротко глянула на напарника. – Они могут быть забавными, если на то есть необходимость.
– Я бы дрожал от страха, если бы думал, что такое возможно. Но я готов поставить на кон свой зад, что если они подошлют к тебе Майкла-монстра, он будет таким же остроумным, как пень баобаба.
Они уже въехали в район, застроенный старыми коттеджами. В некоторых еще жили, но большинство перестроили в коммерческие предприятия.
Вот и в сине-желтом здании на углу теперь располагался ресторан, в большой витрине которого синим неоном светились четыре слова: «ЧУДЕСНАЯ ЕДА, ЧИСТАЯ ПРАВДА». В переводе с канжунского сие означало: «Хорошая еда, можете не сомневаться».
Майкл предпочитал другую трактовку: «Хорошая еда, без балды». И время от времени говорил: «Давай съедим ленч без балды».
Назывался ли ресторан «Чудесная еда» или это был рекламный слоган, Карсон не имела ни малейшего понятия. На дешевом ксерокопированном меню названия не было ни сверху, ни снизу.
С двух соседних участков коттеджи снесли, но древние дубы оставили. Так что автомобили парковались в тени среди деревьев.
Землю устилал ковер опавших листьев, которые шуршали сначала под колесами седана, а потом под ногами Карсон и Майкла, когда они шли к ресторану.
Если бы Гелиос преуспел в уничтожении человечества и замене его послушными и целеустремленными Новыми людьми, такие заведения, как «Чудесная еда», перестали бы существовать. В мире, который он создавал, не было места ни эксцентричности, ни очарованию.
Копы, имея дело с отбросами человечества, становились циничными, если не сказать обозленными. Но внезапно все человечество, без единого исключения, стало для Карсон прекрасным и дорогим, и она любила его никак не меньше природы и мира вокруг.
Они сели за столик под раскидистым дубом, большинство гостей тоже не тянуло в зал, заказали котлеты из лангуста, салат с жареной окрой, запеканку с креветками и ветчиной.
Этим ленчем они хотели показать себе, что не все потеряно. Если они могли вкусно поесть, значит, конец света определенно не наступил и они еще очень даже живы.
– Сколько потребовалось времени, чтобы сделать Джека Роджерса? – спросил Майкл после того, как официантка взяла у них заказ и отошла.
– Если Гелиос может сделать кого угодно за ночь, если он продвинулся так далеко, тогда мы в жопе, – ответила Карсон.
– Скорее всего, он целенаправленно заменяет людей на ключевых позициях в городе, и Джек уже был в его списке, – предположил Майкл.
– То есть когда Джек сделал первое вскрытие и понял, что происходит что-то странное, Гелиос просто вытащил из колоды своего Джека и заменил раньше, чем планировалось.
– Хотелось бы в это верить, – кивнул Майкл.
– Мне тоже.
– Потому что мы с тобой – мелкая сошка. В его списке наши фамилии никак не могут попасть между мэром и начальником полиции.
– У него не было причин выращивать Карсон или Майкла, – согласилась она. – Разве что эти причины появились вчера.
– Не думаю, что он решит заменить нас клонами.
– Потому что убить проще.
– Гораздо проще.
– Он заменил Люка или Люк всегда был одним из них?
– Я не думаю, что настоящий Люк когда-то существовал, – ответил Майкл.
– «У него были мы» – так он сказал.
– Я помню.
– И когда мы начнем носить шапки со слоем алюминиевой фольги, чтобы защитить себя от инородных телепатов?
Теплый, влажный воздух окутывал их липкой пеленой. В отсутствие даже намека на ветерок над головой не шелестела листва. Весь мир, казалось, замер в ожидании ужасного.
Официантка принесла котлеты, салат и ледяное пиво.
– Пьем при исполнении. – Карсон, похоже, сама себе удивлялась.
– Во время Армагеддона должностные инструкции этого не запрещают, – заверил ее Майкл.
– Только вчера ты ничему этому не верил, а я уже начала думать, что схожу с ума.
– Сейчас меня удивляет только одно: почему еще не появился Дракула?
Котлеты и салат они съели в напряженном молчании. Первой заговорила Карсон, перед тем как принесли запеканку.
– Ладно, с клонированием все понятно, он мог сделать точную копию Джека. Но как этот сукин сын сделал своего Джека судебно-медицинским экспертом? Я хочу сказать, как он дал Джеку знания, на овладение которыми нашему понадобилась вся жизнь? Или воспоминания?
– Понятия не имею. Если бы знал, давно бы создал собственную секретную лабораторию и начал устанавливать контроль над миром.
– Только твой был бы лучше этого, – улыбнулась Карсон.
Майкл удивленно моргнул, вытаращился на нее.
– Однако!
– Что «однако»?
– Это комплимент.
– Какой комплимент?
– То, что ты сейчас сказала.
– Никакой не комплимент.
– Комплимент.
– Нет.
– Ты никогда не говорила мне таких комплиментов.
– Еще раз повторишь это слово, клянусь, расшибу тебе яйца.
– Хорошо.
– Я серьезно.
Майкл широко улыбнулся.
– Я знаю.
– Комплимент, – пренебрежительно повторила она и с отвращением покачала головой. – Будь осторожен, а не то могу тебя пристрелить.
– А вот это – нарушение должностных инструкций даже во время Армагеддона.
– Да, но через двадцать четыре часа ты все равно умрешь.
Майкл сверился с наручными часами.
– Менее чем через двадцать три.
Официантка принесла две тарелки с запеканкой.
– Принести еще два пива?
– Почему нет? – ответила Карсон.
– У нас праздник, – пояснил официантке Майкл.
– Ваш день рождения?
– Нет, – ответил он, – но можно подумать, что да, учитывая, каких она наговорила мне комплиментов.
– Вы – клевая парочка. – И официантка отправилась за пивом.
– Клевая! – прорычала Карсон.
– Только не пристреливай ее, – взмолился Майкл. – У нее, возможно, трое детей и мать-инвалид.
– Тогда ей лучше следить за тем, что она несет.
Они молча принялись за запеканку, запивая ее пивом. На этот раз паузу нарушил Майкл:
– Возможно, все ключевые игроки в муниципалитете – люди Виктора.
– Вполне возможно.
– Даже наш любимый начальник полиции.
– Его, скорее всего, подменили давным-давно.
– И половину копов.
– Может, больше чем половину.
– Местное отделение ФБР.
– Там точно его люди, – твердо заявила Карсон.
– Газеты, местные средства информации?
– Тоже под ним.
– Под ним или нет, но когда ты в последний раз доверяла репортеру?
– Уже и не помню, – согласилась Карсон. – Они все хотят спасти мир, но заканчивают тем, что помогают рыть под ним яму.
Карсон посмотрела на свои руки. Знала, что они сильные, умелые и никогда не подводили ее. Но сейчас они выглядели такими маленькими, даже хрупкими.
Большую часть своей жизни она пыталась восстановить репутацию отца. Он тоже был копом и погиб от пули торговца наркотиками. Но его обвинили в продажности, связях с наркоторговцами, а смерть объяснили тем, что очередная сделка не прошла как положено. Ее мать погибла вместе с отцом.
Карсон всегда знала, что официальная версия – ложь от начала и до конца. Ее отец узнал о том, что влиятельные люди хотели сохранить в тайне. И теперь она поневоле задавалась вопросом: а вдруг один из этих влиятельных людей – Виктор Гелиос?
– Что мы можем сделать? – спросил Майкл.
– Я как раз об этом думаю.
– Я это понял.
– Мы убьем его до того, как он сможет убить нас.
– Легче сказать, чем сделать.
– Нет, если ты готов умереть, чтобы разделаться с ним.
– Я готов, но желанием не горю.
– Ты же стал копом не ради хорошей пенсии.
– Ты права. Я просто хотел подавлять массы.
– Нарушать их гражданские права.
– Я всегда от этого балдею.
– Нам нужно оружие.
– У нас есть оружие.
– Нам понадобится более крупный калибр.
Глава 10
Образование, полученное Эрикой в резервуаре сотворения, не подготовило ее к встрече с человеком, который один за другим отгрызал собственные пальцы. Если бы она окончила настоящий, а не виртуальный университет, то, возможно, сразу бы сообразила, что нужно делать.
Уильям, дворецкий, был Новым мужчиной, поэтому его пальцы так легко не отгрызались. Ему приходилось приложить немало усилий, чтобы справиться с этой задачей. Но его челюсти и зубы также значительно улучшили в сравнении с человеческими. Иначе ему просто не удалось бы перегрызть ставшие куда как более твердыми кости пальцев.
Ампутировав мизинец, безымянный и средний палец левой руки, Уильям уже принялся за указательный.
Три отгрызенных пальца лежали на полу. Один согнулся, словно подзывал Эрику.
Как и ему подобные, Уильям усилием воли мог подавлять боль. Понятное дело, он так и поступил. Не вскрикивал, даже не постанывал.
Отгрызая палец, бубнил себе под нос что-то нечленораздельное. Как только покончил с указательным, выплюнул его и затараторил: «Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…»
Будь он Старым мужчиной, кровь залила бы и пол и стену. А так раны уже начали затягиваться, пусть он и нанес их себе сам. Но, конечно, какая-то толика крови все-таки пролилась.
Эрика представить себе не могла, по какой причине дворецкий занялся членовредительством, чего он хотел этим добиться, но пришла в ужас при виде ущерба, который тот нанес собственности своего господина.
– Уильям, – обратилась она к дворецкому, – Уильям, что на тебя нашло?
Он не ответил, не поднял на нее глаза. Вместо этого сунул в рот большой палец и принялся за него.
Особняк был большой, Эрика не знала, есть ли поблизости кто-то из слуг, поэтому звать на помощь ей не хотелось. Не было уверенности, что ее услышат. И она понимала: Виктор рассчитывает, что его жена с достоинством выйдет из любой ситуации.
Все слуги, как и Уильям, принадлежали к Новой расе. Тем не менее в особняке, за исключением главной спальни, могли оказаться и посторонние.
Поэтому Эрика вернулась в спальню и нажатием нескольких кнопок подключила телефон к системе громкой связи. Теперь ее голос услышали бы во всех комнатах особняка.
– Говорит миссис Гелиос. Уильям отгрызает себе пальцы в холле верхнего этажа, и мне нужна помощь.
К тому времени, когда она вернулась в холл, дворецкий покончил с большим пальцем левой руки и принялся за мизинец правой.
– Уильям, это нерационально, – предупредила Эрика. – Виктор спроектировал нас по последнему слову науки, но наши пальцы уже не отрастут, если мы будем их отгрызать.
Он ее словно и не услышал, продолжил прежнее занятие. Выплюнув мизинец, по-прежнему стоя на коленях, закачался из стороны в сторону.
– Тик-так, тик-так, тик-так, тик, тик, ТИК, ТИК!
Интонации его голоса вызвали у Эрики еще одну литературную ассоциацию.
– Уильям, ты говоришь совсем как Белый Кролик, который спешит через луг с карманными часами в руке, опаздывая на чаепитие.
Она подумала о том, чтобы схватить Уильяма за руку, на которой еще осталось четыре пальца, и постараться не дать ему завершить начатое. Уильяма она не боялась, но засомневалась: а положено ли ей такое по статусу?
Полученное в резервуаре образование включало раздел этикета. Эрика знала, как вести себя за столом на обеде или на приеме у английской королевы.
Виктор считал, что у его жены должны быть безупречные манеры. Жаль только, что Уильям не был ни английской королевой, ни папой римским.
К счастью, Кристина, старшая домоправительница, находилась где-то неподалеку. И теперь торопливо поднималась по лестнице.
Домоправительница, похоже, не сильно удивилась тому, что происходило у нее на глазах. Ее лицо оставалось мрачным, но никаких эмоций на нем не отразилось.
Уже в холле она достала сотовый телефон из кармана своей униформы и в режиме быстрого набора нажала на одну кнопку.
Эффективность Кристины поразила Эрику. Если существовал номер, по которому следовало сообщать о человеке, который отгрызал пальцы, ей хотелось бы его знать.
Возможно, не вся информация, полученная методом прямой загрузки, закрепилась в ее мозгу. И это тревожило.
Уильям перестал раскачиваться на коленях и сунул в рот безымянный палец правой руки.
Появились другие слуги… трое, четверо, наконец, пятеро. По лестнице они поднимались не так быстро, как Кристина.
Лица у всех побледнели. Казалось, они только что увидели призрака.
Разумеется, быть такого не могло. Новые люди программировались атеистами, лишенными любых суеверий.
– Мистер Гелиос, – заговорила Кристина, – это Кристина. У нас тут вторая Маргарет.
Другого значения слова «Маргарет», помимо женского имени, Эрика не знала.
– Нет, нет, – продолжила Кристина после короткой паузы. – Это не миссис Гелиос. Это Уильям. Он отгрызает свои пальцы.
Эрика удивилась, что Виктор мог подумать, будто у нее может возникнуть желание отгрызть себе пальцы. Она не давала ему ни малейшего повода предположить, что такое возможно.
Выплюнув безымянный палец правой руки, дворецкий опять принялся раскачиваться, бормоча: «Тик-так, тик-так…»
Кристина поднесла мобильник чуть ли не ко рту Уильяма.
Все пятеро слуг уже поднялись по лестнице. И теперь стояли, сбившись в кучку, не отрывая глаз от дворецкого.
Кристина вновь поднесла мобильник к уху.
– Он собирается взяться за восьмой палец, мистер Гелиос. – Послушала. – Да, сэр.
Когда Уильям перестал бормотать и сунул в рот средний палец правой руки, Кристина схватила его за волосы, причем не для того, чтобы остановить членовредительство, а чтобы удержать голову на одном месте и поднести мобильник к его уху.
Уильям застыл, вроде бы слушая Виктора. Перестал грызть палец. Когда Кристина отпустила его волосы, вытащил палец изо рта и в недоумении уставился на него.
Содрогнулся всем телом. Потом второй раз. И повалился на бок.
Застыл на полу с открытыми глазами. Открылся и рот, красный, как рана.
– Он мертв, мистер Гелиос, – доложила по мобильнику Кристина. – Да, сэр… Я это сделаю, сэр.
Она разорвала связь и посмотрела на Эрику. Все остальные тоже смотрели на Эрику. Бледные как полотно. Да, словно увидели призрака. Ее тоже охватил страх.
– Добро пожаловать в наш мир, миссис Гелиос, – от лица всех поприветствовал ее Эдуард, их швейцар.
Глава 11
Размышляют обычно, сидя на месте, хотя в некоторых случаях, когда необходимо принять важное решение, лучше всего думается во время долгих прогулок.
Девкалион предпочитал не появляться на людях при свете дня. Даже в Новом Орлеане, где хватало необычных людей, он привлек бы к себе слишком много внимания. С его способностями он мог одним шагом перенестись с яркого солнца гораздо западнее, туда, где оно еще не поднялось над восточным горизонтом, чтобы погулять в темноте в других землях.
Виктор, однако, находился в Новом Орлеане, и атмосфера надвигающегося катаклизма обостряла чувства Девкалиона.
Вот он и шагал по залитым солнцем кладбищам города. Длинные травяные авеню позволяли ему увидеть группы туристов и других посетителей кладбища до того, как эти люди успевали приблизиться.
Высокие, под десять футов, гробницы теснились в кварталах миниатюрного города совсем как дома. Он без труда мог зайти за одну из них и избежать встречи.
Здесь мертвых хоронили над землей, потому что подземные воды подходили чуть ли не к самой поверхности и в сезон дождей просто выдавливали гробы из могил. Некоторые гробницы не представляли собой ничего особенного, другие приковывали взгляд, как особняки в Садовом районе.
С учетом того, что Девкалиона создали из трупов и оживили с помощью загадочной техники (а может, и сверхъестественных сил), не приходилось удивляться, что он чувствовал себя как дома именно на этих авеню мертвых, а не на городских улицах, среди живых.
На кладбище номер три большинство гробниц построили из белого камня, и они яростно сверкали на солнце, словно многие поколения душ, покинув обратившиеся в прах тела, вселились в камень.
Похороненным здесь мертвым очень повезло в сравнении с живыми мертвяками, которых назвали Новой расой. Эти бездушные рабы встретили бы смерть с распростертыми объятиями: в их программу внесли запрет на самоубийство.
Они, само собой, не могли не завидовать реальным людям, которые обладали свободой воли, а негодование их, конечно же, перерастало в гнев. Поскольку они не могли уничтожить себя, то рано или поздно им не оставалось ничего другого, как дать выход этому гневу и начать уничтожать тех, кому они завидовали.
Если империя Виктора балансировала на грани коллапса, а интуиция предупреждала Девкалиона, что так оно и есть, тогда прежде всего следовало найти то место, где производили Новых людей.
Каждый Новый человек наверняка мог сказать, где оно находится, потому что, с большой долей вероятности, появился на свет именно там. Но Девкалион не мог знать наверняка, удастся ли ему выведать у них этот секрет.
Сначала, однако, предстояло идентифицировать представителей Новой расы, а уж потом обратиться к ним, оценить глубину их отчаяния и определить, столь ли оно велико, что они готовы все крушить, не задумываясь о последствиях.
Даже в самых забитых рабах тлеет желание (пусть не способность) к мятежу. И потому некоторые из рабов Виктора, хотя все они были врагами человечества, могли в своей безнадежности найти волю и мужество предать в мелочах своего создателя.
Весь обслуживающий персонал в особняке Виктора, конечно же, принадлежит к Новой расе. Но обращаться к любому из них было слишком рискованно.
Его создания могли работать и в «Биовижн», но там наверняка хватало и обычных людей. Виктор никогда не стал бы смешивать секретные работы и публичные исследования. Так что поиск Новых людей в «Биовижн» потребовал бы слишком много времени. Опять же, возрастала вероятность того, что Виктор узнает о его, Девкалиона, появлении до того, как он сам найдет первого Нового человека.
Возможно, Новые люди узнавали друг друга с первого взгляда. Девкалион, однако, не мог отличить их от настоящих людей. Ему требовалось понаблюдать за ними, побыть в их компании.
Многие политики и чиновники, несомненно, тоже были созданиями Виктора, как оригиналами, так и клонами, заменившими реальных людей. Их известность и меры, принимаемые для обеспечения их безопасности, затрудняли непосредственный контакт с каждым из них.
Половина, а то и больше сотрудников городских правоохранительных органов, скорее всего, были Новыми людьми. С ними Девкалион связываться не хотел: незачем привлекать к себе внимание полиции.
Когда Девкалион покидал кладбище номер три, чтобы перейти на кладбище Метайри, где находились самые роскошные мавзолеи Нового Орлеана, солнце достигло зенита, сократив тени до предела.
Виктор мог внедрить своих людей и в прокуратуру, и в коллегию адвокатов, в академические круги, в систему здравоохранения… и наверняка в религиозную среду.
Во время личного кризиса люди обращались к своим священникам, пасторам, раввинам. Виктор наверняка осознавал, сколь ценную информацию можно узнать на исповеди или в доверительном разговоре с духовным наставником.
А кроме того, Виктор наверняка находил смешным тот факт, что бездушное создание читало проповеди или служило мессу.
При всей своей грозной наружности Девкалион мог ожидать, что служители Божьи внимательно выслушают его, к какой бы расе, Новой или Старой, они ни принадлежали. Они привыкли утешать изгоев общества и встречали их с меньшей подозрительностью, чем кто-либо другой.
Поскольку большинство населения Нового Орлеана составляли католики, Девкалион решил начать с этой веры. Церквей в городе хватало, и он не сомневался, что в одной из них найдет священника, который, назвав место своего «зачатия», предаст Виктора, как ежедневно предавал Бога и насмехался над Ним.
Глава 12
В операционном зале службы безопасности «Рук милосердия» одну из стен занимали мониторы высокого разрешения, которые давали такую четкую «картинку» коридоров и комнат огромного здания, что она казалась трехмерной.
Виктор не считал, что его люди имеют право на уединение. Да и на жизнь.
У них вообще не было никаких прав. У них было предназначение – внести свой вклад в реализацию его видения Нового мира, у них были обязанности и те привилегии, которые он им даровал. Но не права.
Уэрнер, руководитель службы безопасности «Рук милосердия», более всего напоминал гору мышц. Могло показаться, что бетонный пол проседает под его весом. Однако он никогда не поднимал тяжести, не накачивал мышцы. Идеальный обмен веществ поддерживал его физическую форму в должной кондиции независимо от того, что он ел.
Если у него и была проблема, то с насморком, но над этим уже работали.
Не так чтобы постоянно, но достаточно часто у него из носа вдруг начинало течь, как из ручья. И за какой-то час Уэрнер мог израсходовать три коробки бумажных салфеток.
Виктор мог бы уничтожить Уэрнера, отправить его останки на свалку и заменить на посту начальника службы безопасности Уэрнером Вторым. Но эти приступы насморка ставили его в тупик и интриговали. Вот он и продолжал работать с Уэрнером, изучать эти приступы и искать эффективный способ лечения.
Стоя в операционном зале рядом с Уэрнером, у которого на тот момент ничего не текло из носа, Виктор смотрел на мониторы, демонстрирующие видеозаписи, открывающие, каким маршрутом Рэндол Шестой покинул здание.
Абсолютная власть требует абсолютной приспособляемости к ситуации.
Каждую ошибку следует рассматривать как возможность чему-то научиться. И если Виктору бросали вызов, у него всегда находился адекватный ответ, позволяющий не отступить, а еще на шаг продвинуться к цели.
В некоторые из дней таких вызовов бывало больше. Похоже, такой день как раз и начался.
Тело детектива Джонатана Харкера ждало в секционном зале, еще не препарированное. А в «Руки милосердия» уже везли тело Уильяма, дворецкого.
Виктора это не тревожило. Возбуждало.
Так возбуждало, что он ощущал пульсацию крови в артериях на шее, в артериях на висках, чувствовал, как скрипят зубы от предвкушения встречи с новыми трудностями, борьбы с ними, поиска и нахождения оптимального решения проблемы.
Рэндол Шестой, вышедший из резервуара сотворения законченным аутистом и агорафобом, тем не менее смог покинуть свою комнату. Коридорами добрался до лифтов.
– Что он делает? – спросил Виктор.
Вопрос он задал, глядя на монитор, где Рэндол шел по коридору. Шел как-то странно, по-особенному. Иногда делал несколько шагов в сторону, внимательно изучал пол, прежде чем двинуться дальше, после чего опять смещался в сторону.
– Такое ощущение, что он учится какому-то танцевальному шагу, – заметил Уэрнер.
– Какому танцевальному шагу?
– Я не знаю, какому именно танцевальному шагу, сэр. Основу моего образования составляли методы обеспечения безопасности и боевые искусства. Танцам меня не обучали.
– С чего Рэндолу захотелось танцевать?
– У людей возникают такие желания.
– Он – не люди.
– Совершенно верно, сэр.
– Я не закладывал в него желание танцевать. Он не танцует. Возникает ощущение, что он старается на что-то не наступить.
– Да, сэр. На зазоры.
– Какие зазоры?
– Зазоры между плитками на полу.
Когда беглец приблизился к одной из камер, стало ясно, что Уэрнер прав. При каждом шаге Рэндол ставил ногу точно на виниловую плитку площадью в двенадцать квадратных дюймов.
– Это навязчивость, – заметил Виктор. – В этом он ведет себя, как ему и положено.
Рэндол переместился от одной камеры наблюдения к другой. Вошел в кабину лифта. Спустился в подвал.
– Никто не попытался остановить его, Уэрнер?
– Нет, сэр. Нам приказано не допустить несанкционированное вторжение. Мы не получали указаний заниматься теми, кто хочет уйти, не имея на то права. Никто из сотрудников, никто из вновь созданных не пытался уйти без вашего разрешения.
– Рэндол ушел.
Уэрнер нахмурился.
– Ослушаться вас невозможно, сэр.
В подвале Рэндол по-прежнему избегал зазоров между плитками и добрался до архива. Спрятался между железными шкафами.
Большая часть Новых людей, созданных в «Руках милосердия», со временем переселялась в город, растворяясь среди населения. Некоторые, как Рэндол, создавались специально под какие-то эксперименты и уничтожались после их завершения. Виктор не собирался выпускать Рэндола из этих стен.
Уэрнер прокручивал видеопленку в ускоренном режиме, пока на экране не появился Виктор, вошедший в помещение архива из тоннеля, который связывал подвал «Рук милосердия» и гараж соседнего административного здания.
– Он – предатель, – Виктор помрачнел. – Он спрятался от меня.
– Ослушаться вас невозможно, сэр.
– Он, несомненно, знал, что покидать «Руки милосердия» ему запрещено.
– Но ослушаться вас невозможно, сэр.
– Заткнись, Уэрнер.
– Да, сэр.
После того как Виктор покинул архив, Рэндол Шестой появился из своего убежища и подошел к двери. Набрал шифр замка и двинулся по тоннелю.
– Как он узнал шифр? – удивился Виктор.
По-прежнему идя не по прямой, а прямоугольным зигзагом, Рэндол миновал тоннель, вновь набрал шифр на настенном пульте.
– Как он узнал?
– Позволите говорить, сэр?
– Валяй.
– Спрятавшись в архиве, он слышал тоновый сигнал каждой цифры, который возникал при нажатии на кнопки настенного пульта.
– Слышал через дверь?
– Да, сэр.
– У каждой цифры свой сигнал.
– Наверное, он заранее выучил, у какой цифры какой сигнал.
На мониторе Рэндол уже пересекал пустую комнатку в другом здании. После короткой паузы прошел в подземный гараж.
Последняя камера засекла Рэндола, поднимающегося по пандусу, который вел из гаража на улицу. На лице его отражалась тревога, но каким-то образом он сумел преодолеть агорафобию и решился выйти в пугающий мир.
– Мистер Гелиос, сэр, я предполагаю изменить имеющиеся инструкции и модифицировать электронные системы наблюдения, чтобы предотвращать несанкционированный выход с вверенного мне объекта, точно так же, как и несанкционированный вход.
– Сделай это, – кивнул Виктор.
– Да, сэр.
– Мы должны его найти, – говорил это Виктор, скорее себе, чем Уэрнеру. – Он ушел с каким-то намерением. У него была цель. Он мог преодолеть свой аутизм, только если отчаянно к чему-то стремился.
– Могу я предложить, сэр, тщательный обыск его комнаты, какой применяет полиция на месте преступления? Возможно, мы сможем определить, что это была за цель.
– Вот и определи, – в голосе Виктора слышалась угроза.
– Да, сэр.
Виктор направился к двери, остановился, посмотрел на Уэрнера.
– Как твой насморк?
Шеф службы безопасности, можно сказать, улыбнулся.
– Гораздо лучше, сэр. В последние несколько дней никакого насморка.
Глава 13
Карсон О’Коннор живет в простом белом двухэтажном домике, с трех сторон окруженном верандой.
Дом стоит в тени дубов, стволы которых позеленели от мха. В жарком воздухе поют цикады.
Из-за обильной ежегодной нормы осадков и высокой влажности сам дом и веранда подняты на три фута над уровнем земли, стоят на бетонных сваях, так что под дом можно без труда заползти.
Зелень, посаженная по периметру веранды, скрывает зазор между домом и землей. Обычно там никто не живет.
Но это необычные дни. Теперь паукам приходится делить свое жилище с Рэндолом Шестым.
Пересекая город в грозу, под раздирающими небо молниями, Рэндол увидел, услышал, унюхал, почувствовал слишком уж много нового. Никогда не испытывал такого ужаса.
Едва не вырвал себе глаза, едва не пронзил чем-нибудь острым барабанные перепонки, чтобы ничего не видеть, ничего не слышать, ограничить информационный поток, поступающий от органов чувств. К счастью, ему удалось устоять перед этими позывами.
Хотя выглядит он на восемнадцать лет, живет он всего четыре месяца. И практически все это время провел в одной комнате, точнее, в одном углу этой комнаты.
Он не любит шума и суеты. Не любит, когда его трогают, когда с ним говорят. Он терпеть не может перемен.
Однако он здесь. Переступил через себя и шагнул навстречу неизвестному будущему. Он гордится своим достижением.
Под домом ему хорошо. Это его монастырь, его убежище.
Запахов мало: сырой земли снизу, влажного дерева сверху, бетонных свай. Иногда долетает аромат жасмина, но ночью он куда сильнее, чем днем.
Солнечный свет с трудом проникает сквозь зелень, которая растет по периметру веранды. Под домом царит густая тень, но он – Новый человек, зрение у него куда более острое, чем у обычных людей, поэтому видит он предостаточно.
С улицы иной раз доносится шум проезжающего автомобиля. Сверху, из дома, – звук шагов, треск половиц, приглушенная музыка. Наверное, работает радиоприемник.
Его соседи, пауки, не источают запах, который он может уловить, не шумят, занимаются своими делами, не докучая ему.
Он мог бы просидеть здесь долгое время, если бы не секрет счастья, который ожидает его наверху, в доме, и он должен им завладеть.
В газете он однажды увидел фотографию детектива О’Коннор и ее брата, Арни. Арни – аутист, как и Рэндол Шестой.
Аутистом Арни сделала природа. Рэндол получил свой психический дефект от Виктора. Тем не менее он и Арни – братья в страдании.
На фотоснимке в газете двенадцатилетний Арни вместе с сестрой пришел на какое-то благотворительное мероприятие по сбору средств на исследование аутизма. Арни улыбался. Он выглядел счастливым.
За четыре месяца, проведенных в «Руках милосердия», Рэндол ни разу не испытывал счастья. Озабоченность не покидает его ни на минуту, иногда усиливается, иногда ослабевает, но не отпускает. Он глубоко несчастен.
Он даже представить себе не мог, что счастье возможно… пока не увидел улыбку Арни. Арни известно что-то такое, чего не знает Рэндол. Арни – аутист, у которого есть причина улыбаться. Может быть, много причин.
Они – братья. Братья в страдании. Арни поделится своим секретом с братом Рэндолом.
А если Арни откажется делиться, Рэндол вырвет из него секрет. Так или иначе. Убьет его ради этого секрета.
Если бы мир вокруг дома не был таким ослепительным, многообразным и шумным, Рэндол Шестой выскользнул бы из-под дома. Вошел бы в дверь или окно и получил бы то, что ему требовалось.
После путешествия из «Рук милосердия» до дома детектива О’Коннор в грозу он не может заставить себя подвергнуться еще одному информационному удару. Он должен попасть в дом из той уютной темноты и тишины, в которой находится.
Несомненно, пауки это делают, и часто. Он станет пауком. Он прокрадется в дом. Он найдет путь.
Глава 14
По земляным валам, разделяющим озера мусора и обломков, шагал Николас Фригг, управляющий свалки, хозяин всей этой обширной территории.
Поверх джинсов он носил резиновые, выше колен сапоги с голенищами, закрепленными ремешками на поясе. Несмотря на обжигающее солнце, ходил без рубашки и без шляпы, так что кожа его давно уже стала коричневой.
Из-за меланомы волноваться ему не приходилось. Он принадлежал к Новой расе, так что рак обходил его за милю.
Грызло его другое: инородность, одиночество и острое чувство порабощенности.
Сюда, на равнину к северо-востоку от озера Поншатрэн, свозили мусор как из Нового Орлеана, так и из близлежащих городов. Семь дней в неделю бесконечный караван самосвалов привозил на свалку все новые и новые порции мусора.
Мизантропы и циники могут сказать: о каком бы мегаполисе ни шла речь – Новом Орлеане или Париже, Токио или Лондоне, – понятие «свалка» должно включать в себя и отбросы человечества, которые ходят по улицам.
И, конечно же, городские легенды каждого мегаполиса включают в себя истории о мафии, которая избавлялась от свидетелей и от доставивших ей какие-то неприятности людей, отправляя тела на свалки, где работали члены подконтрольных бандитам профсоюзов.
На мусорных полях свалки, управляющейся компанией «Кроссвудс уэст менеджмент», действительно покоились тысячи тел, многие из которых выглядели человеческими. Их тайком свозили сюда долгие годы. Некоторые и на самом деле были человеческими. Речь шла о тех людях, которых заменяли дублями, вышедшими из резервуаров созидания.
Другие тела появились здесь в результате неудачных экспериментов (в некоторых как раз не было ничего человеческого). Покоились на свалке и Новые люди, которых по той или иной причине приходилось ликвидировать. К примеру, в мусор закопали четырех первых Эрик.
Все, кто работал на этой свалке, были представителями Новой расы. Они подчинялись Нику Фриггу, а он подчинялся непосредственно их создателю.
Принадлежала свалка невадской корпорации, стопроцентным пакетом акций которой владела холдинговая компания, зарегистрированная на Багамских островах. А уж холдинговая компания являлась активом швейцарского доверительного фонда.
Бенефициариями фонда были трое австралийцев, проживающих в Новом Орлеане. Австралийцы – Новыми людьми, то есть со всеми потрохами принадлежали Виктору.
В вершине этой пирамиды обмана стоял Ник, управляющий свалки и смотритель тайного кладбища. И работа эта ему очень нравилась, пусть даже по жизни он хотел бы заниматься чем-то другим.
Невыносимый смрад, который ощутил бы на свалке обычный человек, Ник воспринимал фантасмагорией ароматов. Он вдыхал этот воздух полной грудью, наслаждаясь нюансами каждого.
Введением определенных собачьих генов создатель Ника добился того, что его обоняние стало примерно в десять тысяч раз чувствительнее человеческого.
У собаки лишь некоторые запахи вызывают отвращение. Многие ей приятны, и практически все – интересны. Даже вонь разлагающейся органики интригует. Точно так же воспринимал запахи и Ник Фригг.
Этот дар превратил для него грязную работу в источник удовольствия. Хотя у Ника были все основания верить, что Виктор – суровый бог, если не жестокий, собачий нюх давал ему основание полагать, что Виктор все-таки заботится о своих созданиях.
Ник прохаживался по земляным валам, достаточно широким, чтобы по ним мог проехать внедорожник, и наблюдал, как самосвалы разгружаются у дальнего края восточного котлована, в двухстах ярдах слева от него. За последние несколько лет котлован глубиной с десятиэтажный дом заполнился уже на две трети.
Бульдозеры с широкими гусеницами (Ник и его команда называла их галеонами) разравнивали кучи мусора, оставленные самосвалами, утрамбовывали его.
Справа от Ника находился западный котлован, размерами поменьше, заполненный мусором на большую высоту.
К югу лежали два котлована, которые полностью заполнили ранее и засыпали восьмифутовым слоем земли. Землю засеяли травкой, из которой торчали вентиляционные трубы для отвода метана.
К северу от заполняемых котлованов уже два месяца рыли два новых. Из глубин земли доносился лязг и грохот тяжелой техники.
Ник повернулся спиной к восточному котловану, где кипела работа, и всмотрелся в западный, куда в этот день самосвалы не направлялись.
Этот лунный ландшафт как ничто другое волновал два его сердца. Именно здесь, а не в зеленом лесу, или на цветущем лугу, или в большом городе он чувствовал себя как дома. Мусор, грязь, плесень, зола, слизь притягивали его, как море притягивает моряка.
Несколько часов оставалось до прибытия из Нового Орлеана фургона с трупами. Трех городских чиновников, убитых и замененных дублями, и двух полицейских, которых постигла та же участь.
Годом раньше такие грузы прибывали дважды в месяц. Теперь – дважды в неделю, а то и чаще.
Интересные наступили времена.
Помимо пятерых людей, в фургоне должны были привезти трех утраченных – существ, созданных в «Руках милосердия», но не оправдавших надежд Виктора. Обычно на них стоило посмотреть.
С наступлением темноты, когда на территории «Кроссвудс» оставались только Новые люди, Ник и его команда собирались перенести трупы людей и утраченных в западный котлован. Похороны с годами стали предваряться все более изощренными церемониями.
Хотя проводить их приходилось все чаще, они по-прежнему доставляли Нику огромное удовольствие. Самому ему убивать запрещалось. Он не мог наброситься на Старых людей до того дня, когда Виктор начнет Последнюю войну. Ник любил смерть, но пока не мог сеять ее. И ему не оставалось ничего другого, кроме как бродить по морю мусора и грязи и рассовывать трупы по смердящим дырам, где они раздувались от жары и гнили, источая вонь, которой он только наслаждался.
Утром десятки самосвалов начали бы сваливать свой груз уже в западном котловане, и бульдозеры принялись бы разравнивать мусор, засыпая свежие могилы все новыми и новыми слоями городских отходов.
Ник оглядывал западный котлован, с нетерпением ожидая заката, когда стая толстых ворон, кормящихся объедками, внезапно поднялась в воздух. Птицы взлетели, как единое существо, закаркали в унисон, поднялись выше головы Ника и умчались в солнце.
А в каких-то ста пятидесяти футах от земляного вала укатанная бульдозерами поверхность задрожала на участке в двадцать футов, а потом выгнулась кверху, словно что-то ее приподняло, опала, снова выгнулась. Может, крысы?
В последние дни члены команды Ника несколько раз докладывали о подобном явлении, которое происходило в обоих котлованах. Такие прогибы поверхности не имели ничего общего с внезапными выбросами метана.
А прошлой ночью в восточном котловане раздавались странные звуки, похожие на голоса, крики боли. С фонариками в руках Ник и его люди спустились в котлован. Звуки эти доносились из разных мест, а потом смолкли, до того, как сотрудникам свалки удалось локализовать их источник.
Участок мусорной поверхности перестал вибрировать. Крысы. Точно, крысы.
Тем не менее Ник но крутому склону спустился в западный котлован.
Глава 15
Обри Пику покинул преступный мир, с тем чтобы получить возможность больше времени проводить в саду.
Жил он в Мид-Сити, на улице, тротуары и мостовые которой были укрыты от прямых солнечных лучей кронами старых дубов. Участок окружал красивый железный забор. Ограждения балконов тоже выковали кузнецы-умельцы.
На большом переднем крыльце, увитом плющом, стояли два белых раскачивающихся дивана и несколько кресел-качалок, но прохлады здесь было не больше, чем на выжженной солнцем дорожке, которая вела к крыльцу.
Дверь открыла служанка, Лулана Сент-Джон, чернокожая женщина суровой наружности лет пятидесяти с небольшим. Карсон она встретила мрачным взглядом, но ей с трудом удалось сдержать улыбку, когда она посмотрела на Майкла.
– Я вижу перед собой двух хорошо известных слуг закона, которые выполняют Божью работу, но иногда допускают ошибку, используя тактику дьявола.
– Мы – два грешника, – признала Карсон.
– Как приятно слышать такие лестные слова, – поддакнул Майкл.
– Дитя, – повернулась к нему Лулана, – подозреваю, ты льстишь себе, думая, что душа твоя спасена. Если вы пришли сюда с тем, чтобы доставить неприятности нашему господину, я прошу вас заглянуть в себя и найти ту свою часть, которая хочет всем мира и добра.
– Это моя наибольшая часть, – ответил Майкл, – но детектив О’Коннор предпочитает раздавать пинки.
– Вы уж извините, мисси, – Лулана повернулась к Карсон, – но такова ваша репутация.
– Не сегодня, – заверила ее Карсон. – Мы пришли, чтобы попросить Обри об одолжении, и, пожалуйста, если вас не затруднит, сообщите ему о нашем приходе. От нас никакие неприятности ему не грозят.
Лулана всмотрелась в нее.
– Господь даровал мне отличный детектор лжи, и в данный момент он не звенит. Вы не стали трясти передо мной своей бляхой, что говорит в вашу пользу, и произнесли слово «пожалуйста».
– Он – дурак, – поделилась Лулана своим мнением с Карсон.
– Да, я знаю.
– Она всю жизнь ела руками, – не унимался Майкл, – а тут на удивление быстро научилась пользоваться вилкой.
– Дитя, ты – дурак, – повернулась к нему Лулана, – но по причинам, которые известны только Богу, ты всегда мне нравился. – Она отступила от порога. – Вытирайте ноги и заходите.
В прихожей их встретили персиковые стены и белый мраморный пол с черными восьмигранными вставками, отполированный до блеска. Даже казалось, что он влажный.
– Обри уже пришел к Иисусу? – спросила Карсон.
Лулана закрыла дверь.
– Господин еще не обнял своего Спасителя, но, могу отметить, уже видит Его.
Будучи всего лишь служанкой, Лулана определенно взвалила на себя и ношу духовной наставницы своего работодателя. Она знала его прошлое, и ее волновала судьба его души.
– Господин в саду, – добавила она. – Вы можете подождать в гостиной или присоединиться к нему в розарии.
– Конечно же, в розарии! – воскликнул Майкл.
В задней части дома, на огромной кухне, старшая сестра Луланы, Евангелина Антония, пела «Его свет сокрушит любую тьму», закладывая тесто в форму для пирога.
Евангелина работала у Обри кухаркой и на пару с сестрой боролась за бессмертную душу своего хозяина. Она была выше ростом, более худая, но живые глаза и улыбка выдавали родство.
– Детектив Мэддисон, – Евангелина улыбнулась, – я так рада, что вас еще не убили.
– И я тоже рад. Какой будет пирог?
– С пралине, корицей и орешками.
– После него сразу потребуется коронарное шунтирование.
– Холестерин не прилипает, – указала Лулана, – если любишь Бога.
Через дверь черного хода они вышли на заднее крыльцо, где Моисей Бьювеню, шофер Обри и мастер на все руки, красил в белый цвет стойки ограждения.
– Детектив О’Коннор, – рот растянулся аж до ушей, – я удивлен, что вы до сих пор не застрелили мистера Майкла.
– Я стреляю метко, – заверила она Моисея, – но он очень уж быстрый.
Крепкий, мускулистый, широкоплечий, с ладонями в суповую тарелку, Моисей был дьяконом в церкви и пел в хоре вместе с сестрами, Луланой и Евангелиной.
– Они пришли повидаться с господином, но не будут донимать его, – сообщила Лулана брату. – А если ты решишь, что донимают, возьми их за шкирку и вышвырни на улицу.
Как только Лулана вернулась на кухню, Моисей повернулся к детективам.
– Вы слышали Лулану. Вы, конечно, из полиции, но здесь ее слово – закон. Закон и порядок. Я буду у вас в долгу, если вы станете вести себя так, чтобы мне не пришлось вышвыривать вас за шкирку на улицу.
– Если мы увидим, что ведем себя недостойно, то сами вышвырнем друг друга, – пообещал Майкл.
Моисей кисточкой указал, куда нужно идти.
– Мистер Обри за тем языческим фонтаном, среди роз. И, пожалуйста, не насмехайтесь над его шляпой.
– Его шляпой? – переспросил Майкл.
– Лулана настаивает, чтобы он надевал солнцезащитную шляпу, когда долго работает в саду. Он же лысый, вот она и тревожится, как бы у него не начался рак кожи. Мистер Обри поначалу возненавидел эту шляпу. И только теперь начал понемногу к ней привыкать.
Карсон покачала головой.
– Никогда не думала, что доживу до такого дня, когда у Обри Пику появится босс.
– Лулана – не босс, – возразил Моисей. – Она так сильно любит людей, что им не остается ничего другого, как подчиняться ей.
Кирпичная дорожка пересекала лужайку, огибала языческий фонтан и уходила к розарию.
В центре фонтана находилась скульптурная группа из трех полноразмерных фигур. Пан, с козьими ногами и рогатый, играя на флейте, гнался за двумя обнаженными женщинами (или они гнались за ним) вокруг колонны, увитой виноградной лозой.
– Я, конечно, не знаток антиквариата, – заявил Майкл, – но уверен, что это Лас-Вегас восемнадцатого столетия.
Розовые кусты росли рядами, проходы между ними засыпали гранитной крошкой. В третьем из четырех рядов лежал мешок с удобрениями, распылитель и подносы, на которых располагались садовые инструменты.
Здесь же был и Обри Пику, под соломенной шляпой с такими огромными полями, что белки могли проводить на них кольцевые гонки.
Пока Пику не заметил их и не поднял голову, он напевал какую-то мелодию. Вроде бы «Его свет разгонит любую тьму».
У восьмидесятилетнего Обри было младенческое личико (понятное дело, старчески-младенческое), розовое и пухлое. Даже в глубокой тени противоракового головного убора синие глаза весело поблескивали.
– Из всех знакомых мне копов вас я люблю больше всех, – не стал скрывать свои чувства Обри.
– А других-то ты хоть чуть-чуть любишь? – полюбопытствовала Карсон.
– Из этих мерзавцев – никого. Но никто из остальных и не спас мне жизнь.
– Зачем тебе эта глупая шляпа? – спросил Майкл.
Улыбка Обри превратилась в гримасу.
– Ну что будет, если я умру от рака кожи? Мне восемьдесят лет. Я могу умереть от чего угодно.
– Лулана не хочет, чтобы ты умер до того, как найдешь Иисуса.
Обри вздохнул.
– С этой троицей я спотыкаюсь об Иисуса всякий раз, когда поворачиваюсь.
– Если кто-то и сможет вымолить тебе прощение грехов, – заметила Карсон, – так это Лулана.
По лицу Обри чувствовалось, что сейчас он скажет что-то резкое. Вместо этого он всего лишь вздохнул.
– Раньше у меня никогда не было совести. Теперь появилась. И это куда хуже, чем абсурдная шляпа.
– Почему ты носишь шляпу, если терпеть ее не можешь? – спросил Майкл.
Обри оглянулся на дом.
– Если я сниму шляпу, она увидит. И тогда я не получу пирог Евангелины.
– С пралине и корицей.
– И с орехами. Я люблю этот пирог. – Обри вновь вздохнул.
– Что-то ты часто вздыхаешь, – заметил Майкл.
– Я стал жалким, не так ли?
– Ты был жалким, – возразила Карсон. – А теперь в тебе появляется что-то человеческое.
– И дается это нелегко, – добавил Майкл.
– Как будто я этого не знаю, – согласился Обри. – Так что привело вас сюда?
– Нам нужно крупнокалиберное, громкое, вышибающее двери оружие, – ответила Карсон.
Глава 16
Какой же великолепной была вонь: резкой, облепляющей, проникающей сквозь любые преграды.
Ник Фригг представлял себе, как свалочный смрад насыщает его плоть, кровь, кости, точно так же, как в коптильне дым насыщает куски мяса. Его грела мысль о том, что он до мозга костей пропитается запахами разложения и будет пахнуть как смерть, которой он жаждал, но которая оставалась для него недостижимой мечтой.
В своих высоких сапогах Ник пересекал западный котлован. Пустые банки трещали под ногами, пластиковые коробки из-под яиц и пакеты из-под чипсов хрустели. Направлялся он к тому месту, где только что приподнималась и опадала мусорная поверхность. Теперь, правда, на том участке никакого шевеления не замечалось.
Хотя мусор основательно утрамбовали свалочные галеоны (а глубина мусорного слоя составляла шестьдесят с небольшим футов), иногда он проваливался у него под ногами: маленькие пустоты все-таки оставались. Но Ник был настороже, отличался отличными рефлексами, поэтому вовремя переносил вес на другую ногу и практически не сбавлял шага.
Наконец подошел к тому месту, где поверхность пульсировала. Участок этот внешне ничем не отличался от остального котлована. Раздавленные жестяные банки, осколки стекла, пластиковые изделия, от бутылок до разломанных игрушек, мешки с мусором, завязанные в горловине.
Он увидел куклу с переплетенными ногами и треснувшей головой. Представив себе, что у него под ногой настоящий ребенок Старой расы, Ник топтал куклу, пока не размозжил ей голову.
Потом медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, пристально изучая мусор.
Втягивал в себя воздух, словно надеялся по каким-то запахам определить причину необычных пульсаций поверхности, но запахи вроде были обычными для свалки.
Крысы. Они были поблизости. Он их учуял. Но кого могли удивить крысы на свалке? Запах этих грызунов Ник мог уловить по всей территории «Кроссвудс».
Ник ступил на то место, где поверхность котлована изменяла свою кривизну, снова огляделся, принюхался, наконец присел (сапоги заскрипели) и замер. Прислушиваясь, дышал ровно и глубоко.
Звуки разгружающихся в восточном котловане самосвалов постепенно смолкли, как и рокот галеонов.
Словно помогая ему, воздух застыл, облепив его липкой массой. Даже самый легкий ветерок не отвлекал его. Только жгучие лучи солнца пронзали тишину дня.
В такие моменты сладкая вонь свалки могла ввергнуть его в прострацию, обостряя восприятие.
Он потерял счет времени, поэтому не мог сказать, сколько прошло минут, прежде чем услышал голос. Поначалу не понял, что он говорит, потом все-таки разобрал.
– Отец?
Голос мягкий, мог принадлежать и мужчине, и женщине.
Ник Собачий Нос ждал, по-прежнему медленно и глубоко втягивая в себя воздух.
– Отец, Отец, Отец?..
На этот раз вопрос задали четыре или пять голосов, как мужских, так и женских.
Оглядев котлован, Ник убедился, что он по-прежнему в одиночестве. Как такое могло быть, он не знал, но голоса определенно доносились снизу, из утрамбованной массы мусора, поднимаясь по трещинам из… Откуда?
– Почему, Отец, почему, почему, почему?..
В голосах слышалось крайнее недоумение, сходное с тем отчаянием, которое испытывал Ник.
– Кто вы? – спросил он.
Ответа не получил.
– Кто вы?
Дрожь пробежала по поверхности котлована. Короткая. Едва заметная. Но поверхность не поднялась и не опустилась.
Ник почувствовал, что загадочное существо или существа уходят.
– Чего вы хотите? – спросил он, поднимаясь.
Жаркое солнце. Застывший воздух. Смрад.
Ник Фригг стоял на дне котлована один. Под ногами никакого шевеления более не чувствовалось.
Глава 17
С куста с огромными розово-желто-белыми розами Обри срезал одну для Карсон, счистил со стебля шипы.
– Этот сорт называется «Французский аромат». Благодаря этому удивительному разноцветью я нахожу его самым женственным в моем розарии.
Майкл с улыбкой наблюдал, как неловко берет Карсон розу. Словно опасалась уколоться шипом. С другой стороны, к розам она не привыкла. Пистолет появлялся в ее руке гораздо чаще.
Несмотря на невинное личико и широкополую шляпу, хозяин сада и дома казался в розарии таким же инородным телом, как и Карсон.
За десятилетия, отданные преступной деятельности, Обри Пику никого не убил, даже не ранил. Никого не ограбил, не изнасиловал, ничего не вымогал. Зато сильно облегчал жизнь другим преступникам, убийцам, ворам, насильникам, рэкетирам.
Изготовлял поддельные документы высочайшего качества: паспорта, свидетельства о рождении, водительские удостоверения… Продал тысячи единиц оружия.
Если к Обри приходил человек с эффективным планом нападения на инкассаторский броневик или на оптового торговца бриллиантами, тот предоставлял необходимую сумму для подготовки и проведения операции.
Его отец, Морис, был адвокатом, который умел убедить присяжных присуждать астрономические суммы по гражданским искам, предъявляемым большим корпорациям от индивидуумов или групп граждан, вроде бы пострадавших от употребления того или иного продукта, произведенного корпорацией. Некоторые коллеги прозвали его Морис Молочник за способность выдаивать ведра прибыли из присяжных, тупых, как коровы. Стараниями Мориса Обри окончил Гарвардскую юридическую школу. Старший Пику рассчитывал, что сын продолжит разрабатывать найденную им золотую жилу и тоже будет терроризировать большие корпорации, выдаивая из них многие миллионы долларов.
Каджуны – потомки акадийцев, колонистов из поселения Акадия во Французской Канаде, которые во время войны 18 в. были сосланы англичанами на Юг. В том числе и в Луизиану. Говорят на акадийском диалекте французского языка. Каджунов отличает своеобразная кухня.
2
Поллак, Джексон (1912–1956) – американский художник, основатель школы «абстрактного экспрессионизма».